Бердянска. Второго числа каждого месяца он приезжает в Екатеринослав сдавать в Международный банк крупные суммы денег. Мы его уже грабили два года назад. Думаю, самый подходящий объект.
– А осенью почему не ограбили?
– Тогда наши ребята подорвали на переезде около Синельникова почтовый вагон, взяли 105 тысяч рублей, а артельщика оставили на другой раз. Сейчас его охраняют четыре человека. Вот скажи мне, Арон, о чем думает полиция? Сколько этих артельщиков и грабили, и убивали, а полиция никак не может понять, что дело не в количестве охранников, а в самой элементарной веще: артельщик должен выходить из вагона не первым, когда на платформе полно народу, а последним. И сами вагоны надо каждый раз менять. Казалось, чего проще! Нет, они по-прежнему предпочитают ездить в головном вагоне и выходить вместе с толпой, где охранники не могут воспользоваться оружием.
– Если бы полиция была такой умной, мы бы с тобой сейчас не рассуждали, где достать деньги.
– Серьезно, Арон. Я бы еще на их месте направлял к вагону дополнительную группу людей.
– Не морочь мне голову. Дело опасное, и может сложиться непредвиденная ситуация. Вон как с Дуплянским получилось.
– А Борисов? Он же ясно сказал, никаких сейчас «эксов».
– Сказал, но, пойми, это очень важно для меня и одного человека. До 2 февраля еще пять дней. В какое время приходит поезд из Бердянска?
– В 11 часов.
– Расписание не могло поменяться?
– Нет. Оно меняется к лету. Время еще есть, я съезжу на вокзал, проверю.
– Тогда решено: артельщик. Я в эти дни буду неотлучно находиться в конспиративной квартире на Юрьевской, если что-то изменится, дашь мне знать, а так, встречаемся 2-го в половине одиннадцатого около касс.
Арон еле дождался этого дня и приехал на вокзал намного раньше условленного времени. Сергей уже стоял около касс и держал в руках большой саквояж. Договорились, как действовать, и разошлись. Арон прошел в зал ожидания третьего класса, сел на лавку около окна и уткнулся в газету, наблюдая краем глаза, что происходит на перроне. Народу там пока было немного. Встречающие, мужчины и женщины, стояли группами и поодиночке. Выстроились в длинный ряд носильщики. Два раза туда и обратно прошли трое жандармов, рассеянно смотря по сторонам.
Он перевел взгляд на сидящую в зале публику, не было ли тут филеров, которых он давно научился различать по одежде и особому выражению шныряющих повсюду глаз. Два типа показались ему подозрительными. Они также держали в руках газеты и, похоже, изучали из-за них публику. Он встал, подошел к буфету и заказал рюмку коньяка. Типы никак на это не отреагировали.
Раздалось несколько коротких гудков, известивших о том, что ожидаемый поезд вышел с соседней станции. Филеры встали. «А вдруг они здесь, чтобы охранять артельщика? – подумал Арон. – Войцеховский накаркал».
Появился Сергей и направился к перрону. Арон пошел следом за ним и тут к своему ужасу увидел знакомого анархиста из Киева Сашу Шубина. Тот тоже заметил Арона, радостно заулыбался и подошел поздороваться. Оказалось, что он приехал в Екатеринослав на свадьбу сестры и встречал из Бердянска другую сестру, ехавшую сюда по тому же торжественному случаю.
Шубин не обманывал. Он, действительно, приехал на свадьбу сестры и сейчас серьезно призадумался, что тут на вокзале делает исчезнувший из Киева три месяца назад Могилевский и как об этом срочно сообщить Попову.
Пыхтя и пуская пар и черные клубы дыма, подошел поезд. Шубин поспешил к своему вагону, а Арон и Сергей остановились недалеко от выхода из головного вагона. Первыми из него вышли два жандарма и заняли позицию около ступенек. Следом за ними, внимательно глядя себе под ноги, спускался артельщик с черным надутым портфелем, два других жандарма маячили в тамбуре.
Сергей кивнул Арону, вынул из кармана браунинг и направил его на одного из жандармов. В ту же секунду Арон схватил стоявшую рядом с ним женщину и, прикрываясь ею, как щитом, выхватил у артельщика портфель и быстро скрылся в толпе прибывших пассажиров. Сергей был уже там, схватил портфель, сунул его в саквояж и направился не к вокзалу, откуда бежали на свисток жандармы, а в обратную сторону, вскочил в первый попавшийся вагон, вылез с другой стороны на соседний путь и побежал к стоявшим невдалеке каменным зданиям. Через некоторое время он уже ехал на извозчике к Пизовым.
Арон, увидев, что Сергей повернул в обратную от здания вокзала сторону, сделал то же самое. В одном из вагонов носильщики еще продолжали выгружать вещи. Он вошел вместе с ними в вагон, быстро прошел в другой конец коридора и дернул ручку туалета. Дверь оказалась открытой. За свою жизнь ему не раз приходилось вылезать из окна туалета, но здесь окно выходило на сторону перрона. Придется ждать, когда поезд отправится в тупик. Он закрыл дверь на защелку, опустился на грязный пол и согнулся, чтобы его не было видно снаружи.
На перроне слышался топот ног и громкие голоса. Один раз кто-то сильно дернул ручку туалета, постоял в раздумье, снова дернул и, судя по шагам, пошел в соседний вагон. Время тянулось бесконечно медленно. Голоса затихли, даже проводники куда-то исчезли. Наконец, раздался свисток дежурного по станции, и поезд двинулся с места. Арон поднял голову. За окном поплыло красивое здание вокзала, железнодорожные мастерские и бесконечные ряды пакгаузов.
Не доезжая станции «Пост-Амур», поезд остановился. Арон осторожно вышел из своего убежища, прошел в тамбур и открыл дверь. Впереди стрелочница с силой тащила на себя переводной башмак. Арон спрыгнул на землю, пролез под вагоном на другую сторону и стал спускаться вниз к жидкой полосе деревьев.
В девять часов вечера он был у Войцеховского. Тот уже решил, что Арона схватили жандармы. Сергей бросился его обнимать.
–Ты есть будешь? – спросил он, не зная от радости, как ему угодить.
– Только что-нибудь на скорую руку. Мне надо опять на вокзал. Сколько же там было денег?
– 80 тысяч. Вот это улов.
– Пизовы удивились?
– Еще бы! Соня расстроена историей с Петрушевским. Она была у него дома вместе с Дашкевичем и видела Володю после взрыва.
– Неужели, кроме этой учительницы, некого было больше к нему послать?
– Ты напрасно так о Соне, она берется за любую работу, но согласись, видеть, как твоему близкому товарищу оторвало руку, не очень приятно.
– Извини, я не хотел ее обидеть… У тебя найдется что-нибудь из маскировки?
– Есть, конечно, есть, – обрадовался Сергей, что может хоть что-то полезное сделать для Арона.
Он отодвинул кровать, приподнял половицу и вытащил коробку с целым набором усов, бород разных размеров и цветов и париками. Арон подобрал под цвет своих волос усы, короткую бородку и, выпив на ходу чай с бутербродами, занялся своим лицом. Свое шикарное заграничное пальто и шляпу он оставил у Сергея, взяв взамен его старое пальто и котелок.
– Вот еще что, Сергей. Тебе придется сходить на Юрьевскую к Перепелицыной. Там остался чемодан с оружием, который я должен отвезти в Одессу. Предупреди хозяйку, что я вернусь за ним через две недели. Если почувствует опасность, пусть от него избавится.
– Борисов будет недоволен.
– Я сам собой, Серега, недоволен. Но бывают такие обстоятельства, что не поддаются никакому разуму.
В здании вокзала его привлекла вывеска «Почта». Мелькнула мысль: послать Лизе телеграмму. Он вошел в пустое помещение, взял в окошке бланк и долго раздумывал, что написать, чтобы не вызвать подозрений у полиции, которая наверняка просматривает всю их корреспонденцию, раз Николай состоит под надзором. Хотелось досадить Николаю, и не только за то что, что он был мужем Лизы. Арон до сих пор помнил унизительный разговор с ним в ту ночь, когда был тяжело ранен Иннокентий.
В голову шли одни тривиальные фразы: «Я вас люблю» или «Я без вас не могу». Наконец, он аккуратно вывел: «Я у ваших ног» и отдал бланк в окно. Сидевшая там пожилая женщина пробежала текст.
– А подпись?
– Подписи не надо, – сказал Арон, и женщина понимающе улыбнулась.
ГЛАВА 8
В тот момент, когда Арон и Сергей успели сообразить и повернуть в другую сторону платформы, жандармы остановили толпу пассажиров и внимательно осматривали каждого человека. Находившийся недалеко от места происшествия Шубин сразу понял, в чем дело, подбежал к высокому, худому, как жердь, унтер-офицеру и стал ему торопливо объяснять, что видел грабителей в лицо и одного из них лично знает. Унтер-офицеру принял его за сообщника бандитов, решившего отвлечь их внимание, и приказал Шубина арестовать. Вместе с ним в участок доставили еще 20 подозрительных людей. Половину из них к вечеру отпустили, а остальных, в том числе Шубина, отправили в тюрьму. Боясь себя раскрыть, он больше не настаивал на том, что знает одного из грабителей, назвал для протокола другую фамилию и ждал случая, чтобы передать шифрованное письмо Попову.
Богданович внимательно ознакомился со списком подозреваемых в ограблении, не нашел в нем ни одной знакомой фамилии, но доложил подробно обо всем Попову. Тот на всякий случай приказал разослать копии списка по другим городам.
В настоящий момент их обоих больше интересовала информация, полученная с большим опозданием от Иосты, что на днях, в доме крупного промышленника Зильберштейна во время торжеств, связанных с 18-летием его дочери, состоялась встреча анархистов, среди которых были Борисов, Таратута, Гроссман, Рогдаев и другие известные лица. А когда они узнали, что там, на концерте выступала подруга Ляли анархистка Лиза Фальк, они уже не сомневались, откуда тянулись ниточки. Решено было, что Богданович съездит туда один переговорить с промышленником.
Зильберштейн был не менее уважаемым в городе человеком, чем Фальк, поэтому Богданович тоже приехал к нему с неофициальным визитом и, отказавшись от кофе и коньяка, сказал, что у него есть к нему очень важное дело. Тот провел его в свой кабинет и смотрел на главного жандарма с явным интересом, ожидая услышать что-нибудь полезное для себя. Однако, узнав в чем дело, он побагровел от злости.
– Этого не может быть, – воскликнул он и ударил кулаком по столу, – самая настоящая клевета и прошу вас, полковник, немедленно отдать под суд всех, кто распространяет такие нелепые слухи.
– Я уверяю вас, Наум Давыдович, что у нас точные сведения, тем более известная вам Елизавета Фальк давно состоит под наблюдением полиции и встречается с людьми, сбежавшими из тюрем и каторги.
– Никогда в это не поверю. Я знаю Лизу с детских лет, они с Лялей неразлучны. Так что, прикажете, и мою дочь считать анархисткой?
Богдановичу надоел этот бесцельный разговор.
– Мое дело вас предупредить. В следующий раз мы вынуждены будем в вашем доме произвести обыск и допросить всех ваших домочадцев, они-то знают, как преступники оказались в числе приглашенных гостей.
Зильберштейн громко засопел, раздувая ноздри, и чуть не запустил в полковника мраморной пепельницей, но вовремя сдержался. Богданович встал. Наум Давыдович вызвал слугу и попросил проводить полковника в прихожую, даже не пожав ему на прощанье руку. Только закрылась за ним парадная дверь, как на весь дом раздался грозный рык: «Ляля, ко мне!»
Ляля и жена Зильберштейна выскочили из своих комнат на втором этаже и,
