вечерам, когда темнело, и можно было выйти погулять в сад.
Хозяева с ней обращались бесцеремонно, хотя она платила большие деньги. Хозяин в отсутствие жены начинал к ней приставать, грозя выдать жандармам. Люся не могла понять: то ли он действительно ее домогается, то ли вытягивает деньги – каждый раз она давала ему красненькую, которую он вроде бы нехотя брал, но на следующий день опять принимался за свое. По ночам хозяева громко занимались любовью. Люсе казалось, что он нарочно, для нее, заставляет жену кричать и стонать на весь дом.
Люсе было 20 лет. Для того чтобы выглядеть более солидно, она одевалась во все черное, связывала свои красивые каштановые волосы в тугой пучок на затылке, а голову повязывала цветастым платком, прикрывая им, как местные женщины, лоб и часть лица. Но даже в таком одеянии она оставалась привлекательной. Хозяйка ревновала к ней мужа, бесцеремонно заглядывала в ее комнату, отгороженную от залы занавеской, и тоже под разными предлогами вытягивала деньги. Кошелек Люси худел, а товара все не было.
Несколько дней прошли спокойно: у соседей была свадьба, и хозяева целыми днями там пропадали, возвращаясь под утро. Выглядывая из-за занавески на улицу, Люся видела, как в первый день жених подъехал к воротам и выкупал невесту у родителей. Около дома собралось вся деревня. Хозяева выкатили на улицу жбаны с вином и с поклоном обносили каждого гостя черпаками. Жених, высокий, ладный парень в распахнутом настежь тулупе сбрасывал с телеги на расстеленное полотно подарки и деньги, а подружки невесты дружно кричали: «Мало! Мало!». Невесту Люся раньше видела в саду. Тоже высокая, красивая, девушка, под стать жениху. Наконец, невесту вывели из дома, жених усадил ее в сани, и они поехали в церковь.
К вечеру вся деревня гудела: кто пел, кто отплясывал прямо на улице. Люся поздно вечером вышла в сад. Небо было чистое, все усыпано крупными, светящимися звездами. С непривычки из тепла легкий морозный воздух перехватил ей дыхание. Она немного подождала и снова так глубоко вздохнула, что озноб побежал по всему телу. Хорошо!
Еще утром хозяйка рассказывала ей, что по традиции девушки обвязывают тряпочками дерево у дома невесты – глядишь, кому-то тоже повезет стать невестой. Выглянув из-за калитки, она увидела это дерево. Одна ветка касалась их забора. Люся вытащила свой носовой платок, оторвала большой кусок, чтобы счастья было больше, и привязала к ветке. Конечно, она не могла мечтать ни о каком замужестве, но ей очень хотелось, чтобы с ней рядом был Арон Могилевский, человек, которого она давно любила и, как ей казалось раньше, он тоже ее любил, но почему-то в последнее время сильно изменился.
Люся вернулась в хату, легла на кровать и стала думать об Ароне. Арон был товарищем ее брата Якова по университету. Одно время он бывал у них дома – высокий, красивый, загадочный, в него нельзя было не влюбиться. Люся ему тоже нравилась. Они ходили с ним в кино и на каток, и каждая такая встреча кончалась долгими прогулками по улицам и поцелуями. На втором курсе Яков вошел в группу анархистов-коммунистов и сказал, что Арон тоже анархист, и это он посоветовал ему туда войти. Люся стала посещать с братом собрания и митинги группы. Арон туда не ходил, но одобрил ее решение, сказав, что там очень не хватает таких честных и порядочных людей, как Люся.
Люся с интересом слушала споры товарищей о бесклассовом обществе и уничтожении государства. Арон на эти темы разговаривать не хотел, и однажды, разозлившись на ее настырность и невинный вопрос: «Разве это возможно?», указал пальцем на городового, спокойно прохаживающего по улице:
– Конечно, возможно, надо только уничтожить всю эту тварь, вот этих полицейских, всех господ и аристократов, которые имеют все, а народ – ничего.
Он сказал это с такой злостью и ненавистью, что на минуту ей показалось: перед ней стоит совсем чужой ей человек.
Скоро Яков перешел к социал-революционерам. Теперь он подсмеивался над идеями анархистов и советовал Люсе последовать его примеру. Люся перестала рассказывать ему о группе. Да и в самой группе анархистов как-то меньше стали говорить на идейные темы, а больше – о терроре и «эксах». Арон часто где-то пропадал. Встречались они теперь редко. Он больше молчал, все время о чем-то думал и на ее предложения сходить в кино или на каток всегда находил отговорки.
Люся была уверена, что он участвует во всех ограблениях, о которых постоянно писали городские газеты. Сама группа анархистов собиралась редко. Вскоре в ней появились другие люди, которые стали говорить о больших серьезных делах и создании боевого отряда, в который, как она случайно узнала, Арон тоже входил. И когда однажды новый симпатичный товарищ, приехавший недавно из Женевы, Наум Тыш предложил помочь ему съездить в Бессарабию за чемоданами с листовками, она охотно согласилась. Затем она стала по его поручениям ездить за границу, а оттуда с грузом – по всем города Украины и юга России, была даже в Петербурге и Москве.
Нынешняя поездка была по счету чуть ли не 30-й, и, если поначалу она чувствовала себя неуверенно, боялась слежки, провала, ареста, порой просто умирала от страха, то теперь в этом деле она была самым опытным связным, как часто хвалил ее Тыш. Она радовалась, что нужна отряду, Борисову, Тышу и занимается одной, общей с Ароном работой. Даже арест Наума ее не испугал.
С Ароном они не виделась почти полгода. Месяц назад случайно встретились на улице в Женеве. Он привел ее к себе в гостиницу, предложил кофе и сэндвичи, открыл бутылку вина. Ей хотелось ласки, близости, пожить у него несколько дней, но он сказал, что ночью уезжает из Женевы. Куда, зачем? На все вопросы отвечал уклончиво, говорили о каких-то пустяках, в основном она, а он только поддакивал, потягивал вино и скупо улыбался. Из гостиницы они вышли вместе. На прощанье она крепко прижалась к нему:
– Арон, я тебя люблю. Поцелуй меня, как тогда, помнишь в Киеве?
– Люсенька, это было так давно. Время сейчас не то, и мы – не те.
– Почему же не те? Я любила тебя и люблю. А наши встречи тогда, обман?
– Постарайся обо всем забыть.
И ушел чужой, холодный, и даже не обернулся.
Для собственного успокоения Люся объясняла его поведение возможным ответственным заданием, простила ему холод и отчужденность и помнила только ласковое «Люсенька», оставлявшее ей хоть какую-то каплю надежды.
… Ее воспоминания прервал хозяин, который откуда-то пришел и сразу направился к ней, даже не постучавшись.
– Ну, гостьюшка, пора и честь знать, – весело сказал он, из чего Люся поняла, что пришел груз.
– Изя приехал?
– Приехал. Только вот жандармы тоже объявились, черт их побери, ходят по всем домам. Груз мы спрятали, а ты иди в хлев или полезай в подпол, туда они не сунутся.
Это был не первый случай, когда прибывал груз, и в деревне сразу же появлялись жандармы. То ли у них хорошо работала своя агентура, то ли кто-то выдавал из своих анархистов или крестьян. Однажды Люся просидела два дня в хлеву, где хозяева специально держали ведра с гнилыми отходами, чтобы их запахом отпугивать жандармов. В подполе тоже сидеть было мало удовольствия, в углах шуршали мыши, и было очень холодно: впопыхах она не успела надеть теплую кофту.
Ночью хозяева ее выпустили. Люся почувствовала, что заболевает: першило в горле и носу, поднялась температура, но она не показывала виду. Пришел извозчик, старый еврей Изя, который обычно перевозил груз и людей на последнем пути от границы до Окницы. Дальше, до станции Ларга ее повезет сам хозяин.
– Изя! – бросилась Люся к старику, как к своему самому близкому человеку.
– Заждалась дочка. Ну, ну, – извозчик ласково обнял девушку, увидев, что она вся дрожит и чуть не плачет. – Все будет хорошо.
– Может быть, поедем сейчас? – спросил хозяин, которому не терпелось избавиться от опасной гостьи и ее груза.
– Давайте, – кивнула головой Люся. Ей самой хотелось как можно скорей бежать из этого дома. Хозяин ушел готовить лошадей, сказав жене, чтобы они приходили через полчаса в условленное место.
Люся надела шубу, валенки, повязала голову теплым шерстяным платком, так как дорога предстояла дальняя, и стоял небольшой мороз. С собой у нее всегда был саквояж со сменным бельем и обувью. Хозяйка на радостях принесла полную корзину еды.
– Вроде бы все, – сказала Люся и обняла на прощанье Изю.
– И чего заставляют девок заниматься таким делом? – проворчал старик, смахивая со щеки слезу. – Мужиков, что ли, не хватает?
Хозяйка задами провела Люсю на окраину деревни. Там уже стояли сани с копной сена, в которой были спрятаны чемоданы. Две лошади нетерпеливо пряли ушами. Хозяин помог Люсе залезть в сани, прикрыл ее тулупом. Она нащупала рукой чемоданы, прислонилась к ним спиной и успокоилась. От радости у нее потекли слезы. Она быстро вытерла их уголком платка.
Хозяин взмахнул хлыстом. Лошади фыркнули и рванули вперед, обдав хозяйку комьями грязного снега. Она быстро отскочила в сторону, а хозяин громко рассмеялся. Грубое животное! Слава богу, в дороге можно притвориться, что спишь, и не разговаривать с ним. Люся дремала, слушая, как он цокает языком и весело покрикивает на лошадей. Ночь и тишина. Изредка она открывала глаза и видела над собой звезды и бегущую сбоку луну. Временами луна скрывалась за вершинами деревьев, и тогда через ветки пробивался мягкий лимонно-зеленый свет, вызывающий в душе невыносимую тоску и отчаянье. Как избавиться от мучившего ее чувства к Арону?
Не доезжая до Ларги, хозяин остановил лошадей, сбросил сено, снял с Люси тулуп и прикрыл им чемоданы. Начинало светать. Народу на привокзальной площади было мало. В дверях вокзала стоял знакомый жандарм, который регулярно получал от них постоянное жалованье. К саням подошел пожилой мужчина, всегда передававший ей билеты на поезд. Люся не знала даже его имени. На этот раз он вручил ей еще дамскую сумочку и шепнул на ухо: «Деньги». Через секунду он исчез.
Хозяин взял чемоданы и понес их к поезду. Люся сунула ему на прощанье еще две сотни – сверх того, что уплатила перед отъездом в деревне, мало ли, может быть, скоро опять придется отсиживаться у него, и вошла в вагон. В купе, кроме нее, ехала молодая семья с двумя маленькими детьми. Люсе не понравилось, что занавеска на окне была сдвинута, и все купе хорошо просматривается снаружи, но дети намертво прилипли носами к стеклу.
Раздался последний удар в колокол, поезд потихоньку тронулся.
– Смотрите! Смотрите! – громко закричал один малыш, указывая пальцем в окно, – дядя опоздал.
Люся невольно посмотрела в окно и увидела Арона, который специально выскочил на платформу в последний момент, и теперь, помогая себе руками, мчался к поезду. Со стороны это выглядело довольно смешно. Первым ее порывом было выйти в коридор и побежать в последний вагон, куда успел вскочить Арон. Она поднялась и тут же опустилась обратно: в целях конспирации ей нельзя было выходить даже в туалет, а о других вагонах и говорить нечего. Так она его больше и не видела. В дороге ее начало лихорадить, поднялся сильный жар – результат долгого (исправить) сидения в холодном подполе.
По дороге на разных станциях три чемодана забрали связные, и в Екатеринослав она приехала только с одним.
