Роман и Джета - Ромео и Джульета?

представляя молодого мужчину - мой племянник, твой тезка, между прочим, - опять многозначительно посмотрел он на Романа Степановича, - Роман, это мои друзья - тренеры, - повел он рукой в сторону

обнаженных, мускулистых, по всему видно, еще достаточно сильных

мужчин.

    - Буна зиуа, (здравствуйте) – свысока кивнул головой сразу всем

мужчинам Роман, и с безразличным видом опять уставился куда-то вдаль.

    Наступила неловкая пауза. Покоробленный таким поведением

племянника, Петроае перевел разговор на сиюминутную тему – на их

работу.

    - Смотрю, у вас хорошо, получается – сказал он, кивнув на ряды виноградника, обращаясь неизвестно к кому.

    - Да, как будто ничего, - ответил ему Николай Иванович, - мы тут еще придумали приспособление по накрутке этих штук, - коснулся он рукой петли на шпалере. Видишь, на этой скобе - одна петля широкая – другая уже, а бывают такие узкие, что проволока с большим трудом и скрипом проходит через нее. Ваши сельские ребята крутят их руками, и они получаются разнокалиберные. Одни широкие, - пояснял он, – другие, слишком узкие, и проволоку с ходу не протащишь через нее, а мы, покумекали, пришпандёрили два сверла к доске точно по размеру шпалеры, и одним движением петли готовы, и петли – и то, что надо.  Обе одинаковы и на равном

расстоянии – никаких задержек! Ну, и проволоку для петель местные ребята рубят топорами, а мы смотались в Кагул на завод, привезли гильотинку и рубим проволоку вечерами в три смычка, в смысле сразу в три проволоки.

    - А обжигаете проволоку, как? – показывая свою осведомленность,

спросил Петроае, - Необожженная она ведь очень жесткая. Я знаю, что наши  сельские, обжигают ее на старой виноградной лозе.

    - Знаем. Мы опять подумали, договорились с директором винзавода и

обжигаем ее в котельной этого самого завода. Укладываем заранее

нарезанную проволоку на носилки… – объяснял Евгений Федорович, - а под нее…, попробуй угадать, что мы укладываем под нее?

    Николай недоуменно пожал плечами: - Ума не приложу, что вы можете укладывать под нее.

    - Кислородную подушку, - плутовато вступил в разговор самый молодой из тренеров Анатолий Шолпан, - и пока проволока обжигается, мы

наполняем подушку хорошим вином. А винцо на заводе, сам знаешь –

отличное! Так, что подъезжай вечерком – посидим, поболтаем. Привози с собой племянника.

    - Я не пью ворованное вино, – холодно, и так же свысока, ответил тот. 

    Опять воцарилась неловкая тишина.

    - Николай Аурелович, - прервал ее Роман Степанович, жестко глядя на молодого Романа, - мы первый раз видим вашего племянника, - и, как мне показалось, да и остальным, наверное, тоже, он не очень разговорчив, и

совсем не дружелюбен. Как получилось, что у такого хорошего человека, как вы, - такой невоспитанный племянник? Или мы чем-то заслужили его немилость?

    - Вы…, вас принять на работу, - вспыхнул молодой Роман, - а вы

обворовываете завод и весь молдавский народ! При нашей власти такого не будет!

    - При какой это вашей власти? – прищурив глаза, зло спросил Роман Степанович.

    - Гай, мержем, давай, пошли, - потянул за рукав племянника,

обескураженный его поведением Петроае, – давай, давай, - тянул он

упиравшегося молодого мужчину. – Извините, ребята - он сегодня немного не в себе.

    - Скоро, совсем скоро мы наведем порядок в нашу республику! А таких, как вы мы будем посадить в тюрьму! - оглядываясь на мужчин, кричал, брызжа слюной, молодой Роман.

    - Иди, иди, гнида неподкованная! Националист хренов! – крикнул вслед ему Шолпан - сам чистокровный молдаванин. 

    Петроае тащил племянника к машине, из которой вышла, как сказали бы сейчас, хорошо прикинутая женщина. Она, бросив быстрый взгляд на

мужчин, так же быстро отвернулась, пряча лицо, подхватила сына под руку, о чем-то встревожено спрашивая его. Наконец, усадив молодого мужчину в машину, Петрое повернулся к коллегам: - Извините, парни! - прокричал он, и безнадежно-виновато махнул рукой.

    - Да, - вздохнул Николай Иванович, - Коля – наш парень! И парень то, что надо, а племяш у него – того, - покрутил он пальцем у виска – припоцанный, в смысле, пришибленный какой-то.

    - Из народного фронта, наверное, - предположил Жосул, тоже

молдаванин, - ох, не к добру все это.  Ворами нас обозвал. Мы же хотели покупать вино у завода за наличные, но директор разрешил его брать так, «высчитаем, мол, потом с зарплаты». А прятали, чтобы рабочие не видели, чтоб не дразнить их, по совету все того же директора. Начальник цеха отмечает вес

каждой наполненной вином подушки, учитывает даже его сорт…

    - Видишь – прятали, а это уже попахивает нехорошим. Ну, да ладно, это все ерунда, - задумчиво говорил Роман Степанович, - а вот кто сумел отравить молодежь Молдавии и других республик этим проклятым национализмом?! Меня очень беспокоит все, что происходит сейчас в Кишиневе, да и по всему Союзу. Этот, чертом меченый, демагог, - имея в виду Горбачева, - продолжал он, - доведет страну до ручки, да и второй, ему подстать, тоже ведет политику к расколу Союза. О-ох, чувствует мое сердце, не кончится это добром.

    - Слушай, что означает слово демагог? – спросил Шолпан.

    - Демагог, это человек, – отвечал ему Генадий Валентинович, тренер по футболу, - утверждающий, что мягкий член лучше, чем твердый.

    Все невесело рассмеялись.

    - Ладно, пошли работать, - проговорил Николай Иванович. И мужчины, с очень плохим осадком на душе, отправились по местам; кто за бухту с

проволокой, кто в ряды виноградника, чтобы тянуть ее дальше.

    Тем временем в машине, двигающейся к селу Готешты, Петроае на чем свет стоит, ругал Романа: - …ты закончил университет, историк,

интеллигентый с виду человек, и так пренебрежительно вел себя с моими друзьями?! Чего плохого они тебе сделали? Такое поведение говорит об

элементарной невоспитанности!

    - Они русские – раз! И воры – два! Они грабят нашу республику, делая ее нищей….

    - Во-первых: они не все русские – их там, как раз пополам – трое русских и трое молдаван. Во-вторых, выносили вино Толик Шолпан с Евгением

Жосул – чистокровные и дорогие наши земляки – молдаване…. В-третьих – мне просто не понятно, как они решились на такое…, так, это совсем на них не похоже….

    - … Может уже хватит вам ругаться? – раздраженно произнесла мать

Романа. - А тебя, дорогой мой сынок, хочу спросить: чему тебя учила я и бабушка Эля? Учили хамству и грубости?! Учили пренебрежению к

людям?! Я очень недовольна тобой! Эти твои националистические взгляды мне совсем не по душе. Чего плохого сделали тебе эти люди? Они все, уже не в молодом возрасте, бегают под этим знойным солнцем с утра до вечера, чтобы заработать немного денег для семьи, и только уже за это достойны уважения! Я недовольна твоим поведением! Видела я, с каким видом ты разговаривал с ними! Что стал господином?! Бредишь Румынией?! Помолчи! -  цыкнула она, на Романа, увидев, что он хочет ей возразить. - Тебе же

рассказал дядя Николай, как твой дед, до прихода русских, ишачил, как

проклятый, на помещика-румына. Что, никак не доходит?! Не веришь дяде Николаю? Так спроси об этом своего деда – он тебе расскажет! Фу, как

противно!

  - А дед Ион – говорит совсем другое, - раздраженно отвечал сын.

  «Опять этот старый хрыч лезет ни в свое дело», - возмутилась про себя Джета: - Больше слушай деда Иона, он доведет тебя и до тюрьмы, и до

несчастья! - резко бросила она сыну, - Ты вспомни бабушку Элю. Самая, что ни на есть русская. Если бы не она, то неизвестно, как сложилась бы наша с тобой судьба. Разве ни она гуляла с тобой?! Разве ни она читала тебе сказки?! Разве ни она одевала и кормила и тебя, и меня?! И разве не она завещала нам свою квартиру?! Короткая же у тебя память, сынок!

  - Ага, - подтвердил Николай, – память короткая, а совести и благодарности и в помине нет. 

    Роман промолчал. В машине воцарилась тишина.

    - Дядя, останови, пожалуйста, - попросил Роман. Петроае свернул на

обочину, остановился. Молодой мужчина вышел и спустился по крутому откосу дороги к густому кустарнику.

    - Джета, может уже пора рассказать ему все? – спросил Николай, - Я

посмотрел на него и на племянника – одно лицо, да и только…!

    - И что я ему скажу? Что сама оставила его без отца? Как ты думаешь, поймет он меня…? То-то же, - сказала она Николаю в ответ на его молчание. Может как-нибудь потом?

    - Как потом?! Когда потом?! Ты что не видишь, что он люто возненавидел всех русских?!

    - А ты не думаешь, что расскажи я ему правду, то он возненавидит и меня?!

    - Да-а, может случиться и такое, - задумчиво сказал Петроае, - и чего ты пряталась от Романа?  Хороший парень. Работящий, воспитанный и так

любил тебя. Может и до сих пор любит…

    - Коля, что было, то было, и давно быльем поросло. Я тебя прошу – не береди мне душу, итак - тошно, - отвернулась она в сторону, чтобы он не увидел выступившие на глазах слезы, - да и поздно уже - он, наверное,

давным-давно женат.

  Николай согласно кивнул головой, - Да, женат..., - тяжело вздохнул он; продолжить не успел - вернулся Роман. Молча сел рядом с матерью.

Николай повернул ключ зажигания, выжал сцепление, тронулся с места.

    Джета закрыла глаза и невольно погрузилась в воспоминания…





    После того, как они так нелепо и неожиданно расстались с Романом на станции Вулканешты. Джета пребывала в полной растерянности.  Ей

хотелось продолжения их отношений, пусть недолгого, но продолжения.

Вопреки судьбе, Джете хотелось вырвать у нее еще, хоть немного, женского счастья.

    Побывав в Ленинграде, Джета осталась в полном восторге от этого города на Неве. Он поразил ее, как может поразить неожиданно открывшееся взору чудо. Вернувшись в родное село, она без устали рассказывала сельчанам о городе, о его музеях, зданиях, многочисленных памятниках и фонтанах, о приветливых, гостеприимных людях. Находясь под впечатлением от

увиденного, она переживала лишь о том, что так неожиданно рассталась с Романом.

    «Ну да ладно, осенью в городе все равно увидимся», - думала она,

представляя их встречу. Город был небольшой, и она ничуть не

сомневалась в том, что Роман непременно разыщет ее. Но судьба

распорядилась по-другому…

    Уже на второй день, по ее возвращении из поездки, отец, придя с работы, устроил ей скандал: - Муж в тюрьме мучается, страдает, а ты путаешься с каким-то русским байстрюком?! – кричал он. - Позоришь нашу фамилию!

    - Папа, - решилась возразить Джета, догадавшись, что кто-то из женщин шепнул ему о ночевке в поле с Романом, - ты забыл, что он изнасиловал меня! Ты забыл, что я не хотела выходить за него замуж! Ты забыл, что он пил, как свинья и избивал меня, чуть ли не каждый день!  Ты забыл, что он ни сделал, ничего, чтобы сохранить семью…

    - Да, он не ангел, но вы венчались в церкви, - упрямо гнул свое отец, - и ты должна терпеть. «Бог терпел и нам велел», Такова твоя женская доля!

    - Неужели тебе совсем не жаль свою дочь? – рыдая, спросила Джета, - Пойми, я не буду с ним счастлива!  Мама, скажи, хоть ты ему что-нибудь!

    Мать, глотая слезы, молча, отвернулась к окну.

    - Завтра же! – продолжал отец, - Слышишь, завтра же я еду в Кагул, заберу документы и переведу тебя в другое