Роман и Джета - Ромео и Джульета?

училище! В Бендеры, нет, лучше в

Тирасполь, да переведу в Тирасполь - там живет мой брат, твой дядя, так что, будешь жить у него! Все! И нечего мне лить слезы! Ничего не поможет! Я сказал - все! – грохнул он кулаком по столу и грязно выругался.

    - Папа! Я люблю этого мальчика! Не будет жизни у меня без него! –

отчаянно выкрикнула дочь.

    - Я сниму ремень с гвоздя, и ты забудешь, и про любовь, и про русского щенка. Он русский! Ты что, забыла, что я пять лет отсидел в русских

лагерях?!

    - Но ты, же служил в румынской армии, и сидел как военнопленный!

    - Все! Я сказал, что перевожу тебя в Тирасполь и больше никаких разговоров! - прорычал отец и еще раз громыхнул кулаком по столу….

 

   

    Поселившись в доме дядюшки, Джета сразу же почувствовала его

усиленное внимание к себе. При каждом удобном случае он старался коснуться ее руки, бедра, груди. А однажды, когда его жены не было дома,

откровенно предложил спать с ним: - Девочка моя, соглашайся, ты ни в чем не будешь нуждаться, - жарко шептал он, прижав ее к стенке и шаря руками под юбкой.                         

- Одену как куколку, только разреши иногда быть с тобой. От тебя не

убудет - твой муж все равно сидит в тюрьме и ничего не узнает. Ну что ты ломаешься? Ты ведь не девочка! Гай, пошли в постель, - тянул он ее за руку. Только, чтоб моя жинка ничего не узнала…

    - Как вы так можете, вы же мой дядя?! – отталкивая его от себя,

возмущалась племянница.

    - Мэй, Джета, - знаю, что это нехорошо, но ничего не могу с собой

поделать – ты такая красивая! - продолжал он шептать, пытаясь поднять подол ее юбки. – Джета, девочка моя, я еще не старый – нам будет хорошо…

    - Пошел вон! Кобель шелудивый! – крикнула она, вырываясь из объятий дядюшки, и выскочила из дома.

    Переночевала она у девчонок в общежитии и на следующий день

попросила директора выделить ей в нем койко-место.  Директор, стала было расспрашивать ее о причине ухода от родственников, но увидев

разрыдавшуюся студентку, поспешила успокоить ее и написала записку

коменданту о предоставлении ей места в общежитии.

    Вечером, прихватив с собой соседку по комнате, Джета отправилась

к дядюшке за вещами и учебниками. Брата отца дома не оказалось, а может, просто не захотел выйти, зато его жена, обругав ее воровкой и шлюхой,

выставила Джете за порог уже приготовленные вещи.

    - Иди! – кричала она. - И чтоб я тебя больше здесь никогда не видела! Ишь, чего придумала – мужа у меня отобрать!? Слава Богу, мой муж не

такой!  Он верен семье, не то, что ты, шалава проклятая! Муж в тюрьме страдает, а она чужих мужей отбивает…!

    Джета попыталась было оправдаться, но поток непрекращающихся

ругательств не давал ей сказать и слова. Подхватив чемодан и сумку она, как ошпаренная выскочила со двора…

    Где-то, месяца через три, в училище заявился отец.

    - Ну, сучка шелудивая и бессовестная! - грозно начал он прямо в коридоре училища, - Это, что за шашни ты пыталась крутить с моим братом?! Он

говорит, что ты всячески домагалась его, не давала ему прохода, предлагала ему разойтись с женой и хотела занять ее место…

    Джета разрыдалась безудержно и горько: - Мне что опять попытаться

повеситься?! Я так и сделаю! Господи, ну, почему нет у меня никакого

счастья! Нет помощи и понимания ни от отца с матерью, ни от других

родственников! Уходи, я не хочу тебя видеть! Это ты заставил меня выйти замуж за этого насильника и пьяницу! Ты испоганил всю мою жизнь! А

сейчас веришь ни дочери, а этому старому кобелю! Уходи, будь ты проклят;  видеть тебя не хочу! Будьте вы все прокляты…! – заходясь в истерике,

кричала она.

    С ней случился самый настоящий приступ истерии. Сбежались студенты, преподаватели. Кто-то из них бросился оказывать ей помощь. Но ничего не помогало. Она билась головой об пол, кричала, рвала на себе волосы и одежду – пришлось вызывать скорую. Пока врачи скорой помощи

проводили необходимые ей процедуры, директор завела отца к себе в

кабинет. О чем они там говорили неизвестно никому, но из кабинета он

вышел присмиревшим и несколько напуганным. Даже не навестив дочь в больнице, не попрощавшись с ней, он уехал домой.

    Еще через пару месяцев приехала мать.

      - Джета! - всплеснула она руками, - как ты плохо выглядишь! Худая, бледная!  Что ты так переживаешь?! Да, у твоего отца тяжелый характер, получала и я от него тумаков не меньше твоего. Всю жизнь мучаюсь с ним, - говорила она сквозь слезы, выкладывая привезенные с собой продукты, - а что делать – такая наша женская доля. Ну что ты молчишь? Цветочек мой нежный, ну, скажи хоть, что-нибудь!

    Джета отсутствующим взглядом смотрела в окно.

      - Не знаю, как ты посмотришь на это, - продолжала она, видя ее

безразличие, - говорю так, на всякий случай - вернулся из тюрьмы Аурел.

    - Какой Аурел? - тихо спросила дочь, - А-а, муж?  - вспомнила она. - Лучше б он никогда не возвращался. И лучше бы он убил меня тогда.

    - Тихо, Джета, тихо. Успокойся, девочка моя. Ты знаешь - тюрьма пошла ему на пользу - он стал такой тихий. Совсем не такой как был раньше! Встал на колени, просил нас помочь помириться с тобой. И мать его с отцом

приходили - плакали, тоже просили. Чуть ли не все село приходило

просить за него. Он изменился. Говорит, что очень виноват, перед тобой. Говорит, что понял, какой был дурак.  Говорит, что никогда больше не позволит себе ничего подобного.  Джета, я тебя умоляю – помирись с ним, вы же венчаны перед Богом! Это великий грех бросать своего мужа в

несчастье! Мы снимем для вас квартиру, он устроится на работу. Поверь, он  стал уже совсем не такой как был, совсем, совсем не такой…!

      - Делайте, что хотите, - безысходно махнув рукой, отвечала Джета, -

добивайте, раз уж взялись.

    - Вот и хорошо, вот и хорошо, - ухватилась мать за слова «Делайте, что хотите», - пойдем. Я тут, как раз, подыскала небольшую, однокомнатную квартирку, и Аурел уже там - охраняет ваше гнездышко, такой тихий

спокойный. Спокойный, ну совсем…, совсем, как наша кошка. Пойдем,

посмотришь квартирку, если не понравится – найдем другую…

    Дверь открыл Аурел. В глубине комнаты, за столом, хмурясь, сидел

двоюродный брат Николай. Муж выглядел похудевшим, изможденным и, правда, каким-то притихшим и, как бы, пришибленным. От его былой

бравады не осталось и следа. Он робко подошел к жене: - Джета, прости меня, - сказал он тихим, неуверенным голосом, - я был идиот, не ценил свое счастье, обижал тебя.  За все это Всевышний покарал и наказал меня…. И наказал очень жестоко.  Прости, если можешь, - еще раз тихим голосом

попросил он.

    Джета вопрошающе посмотрела на своего двоюродного брата Петроае. Тот неопределенно и очень неуверенно пожал плечами, дескать, даже и не знаю, как тут быть – смотри, - мол, - сама.

    - Ладно, - равнодушно сказала молодая женщина, – посмотрим, что из этого получится.

    Мать, радостно всплеснула руками: - Вот и хорошо, вот и славно, -

тараторила она и, спеша оставить их вдвоем, заторопилась в обратный путь: - дорога дальняя - поедем-ка мы с Никулицей домой.

    Попрощавшись, они покинули квартиру. В комнате воцарилось

молчание. Джета, пройдя в глубину комнаты к столу, опустилась на стул. Муж повернулся к ней, но остался стоять у двери. Наконец, сделал

несколько нерешительных шагов к ней, опять остановился…

    «Господи, зачем я согласилась? – спрашивала себя молодая женщина. - Оно мне надо это дерьмо в кацавейке?!  У меня же к нему, кроме ненависти - никаких других чувств!».

    Муж сделал еще пару шагов в ее направлении и протянул руку, чтобы опустить ее на плечо жены.

    Джета отпрянула от него, как от прокаженного: - И не думай, и не

пытайся - ничего такого не будет!  Жить, и спать будешь на кухне, - сурово произнесла она, от ее меланхолии не осталось и следа.

    Какая же я слабохарактерная дура, - ругала она себя, - опять поддалась на уговоры! Теперь живи и мучайся.

    - Джета, - просительно заговорил Аурел, - мы давно не были вместе, и у меня за все эти годы ни разу не было женщины.

    - Это твои дела – надо было думать головой, а не задним местом, когда пил на работе и избивал инженера, да и меня тоже. 

    - Но я уже наказан за все! Наказан жестоко!  И за то, что сделал с тобой и за пьянку, и за инженера…

    - Говоришь - наказан и за меня?! А ты подумал - каково мне жить с

нелюбимым человеком…? Это кому наказание?! Тебе?! Это мне наказание! Только вот не знаю за что?!  Никому и никогда я ничего плохого ни сделала! За что ты меня так, Всевышний?! – воздела она руки кверху, - О-оф,

Господи! Ты так не справедлив ко мне! - горестно произнесла она. – А ты, - взяла она себя в руки, - и не думай ни о чем таком.  Да мне противно

находиться с тобой в одной комнате, не то, что в одной постели.

    - Джета, я тебя умоляю…, - упал на колени муж.

    - Умоляешь?! А ты забыл, как я тебя умоляла не трогать меня…?! Ты забыл, как я умоляла тебя не пить?! Ты забыл, как я умоляла не бить меня…?! Молчишь?! Так вот: или кухня, или убирайся вон и, совсем, и навсегда! И второе – гораздо предпочтительней!

    Муж отвернулся, сгорбился, и по-стариковски шаркая ногами по полу, побрел на кухню….

    Так и жили. Джета - в комнате, муж - на кухне. Молодая женщина

готовила еду, оставляла ему тарелку с пищей на столе и уходила есть в

комнату.

    Аурел пытался найти работу, но его, из-за судимости нигде не брали. Все больше опускаясь, он ходил не бритый, мятый и как показалось Джете, стал опять выпивать.  Ей было неприятно видеть его заросшего, неопрятного

рядом с собой, но она ничего не предпринимала, чтобы как-то

подействовать на него, или изменить ситуацию - ей овладела брезгливость к нему, полное равнодушие и безнадега в отношении к самой себе.

    «Господи! – молясь, взывала, она к Богу, стоя на коленях, - Ну, за что ты так наказываешь меня?! Что и кому я успела сделать плохого, еще и не начав толком, жить?! – в который раз молила молодая женщина Всевышнего, - Забери меня тогда к себе, что ли…»!       

    Она уже почти смирилась со всем происходящим. Муж больше не

подходил к ней с постельными просьбами и молча, выполнял малейший ее каприз.

    «Живет, да и живет, и черт с ним, – думала она, - окончу училище, уеду в Кишинев, поступлю в институт, и все на этом закончится - благо ждать осталось совсем немного». 

    Единственной ее отдушиной была учеба. Фельдшерское отделение IY курса, в училище города Бендеры, куда перевел ее отец из кагульского, было  на русском языке обучении. Ей предложили перейти на курс ниже, но с обучением на родном языке. Подумав, она решила не терять целый год учебного времени; да и русские преподаватели, присланные из Ленинграда на укрепление и развитие медицины в Молдавию показались ей значительно сильнее своих - доморощенных. Знания их были более обширными и

глубокими; преподавали они доступнее, и могли доходчиво ответить на любой интересующий студентов вопрос.

    Вначале было тяжело, но она много читала на русском, и вскоре общалась на нем свободно и почти без акцента.  К концу учебного года она стала

лучшей студенткой в группе, на курсе, да, пожалуй, и в училище.

Преподаватели хвалили ее, советовали ей не останавливаться на

медучилище, а обязательно