невозможность еще работать Саша как-будто понимал, однако, сдерживал меня во всех планах настолько, что уже реально нечего было одеть, обувь была разбитая, одежда – никакая, и пойти к врачу или на прогулку с дочерью было не в чем.
Но если бы только это. Денег на продукты порою абсолютно не хватало. В новой квартире приходилось влачить буквально нищенское существование, которое усугублялось Сашиным пьянством и моим отчаянием, ибо не могла купить ребенку даже витаминов или новый костюмчик. Так, хорошо намытарившись, я объявила Саше, что подам на алименты, поскольку у меня другого выхода не остается. Я полагала, что Саша возразит, что закатит скандал. Но он на это посмотрел со своего угла и даже принял это сообщение, как вполне благоприятное, поскольку при этом алименты на Ваню, старшего сына, урезались в пользу нашей семье. Радая его поддержке, я подала на суд и отсудила свои законные 16,5 %, которые, полагала, будут существенно мне помогать в добавление к тем деньгам, которые Саша давал на расходы, ибо продукты питания закупала я, за исключением тех не частых дней, когда мы ездили на базар вместе закупать мясо или на ярмарки, которые Саша никогда не пропускал, но мог закупать много, по дешевке, чтобы, опять же, было. Не была я сторонницей лишних запасов, ибо он закупал то, что не решало вопрос обеспечения семьи, ибо это было все тот же мед, постное масло, мясо иногда сахар, картошка, а ребенку нужно было каждый день молоко, сливочное масло, фрукты, овощи, на которые уже денег не хватало, но мнение мое вообще-то и не имело значение.
В связи с тем, что я начинала получать элементы от Саши за счет Лены, первое время я была поражена, насколько мне реально стало легче жить. Я могла теперь позволить себе купить к борщу сметану, или молоко, мясные продукты, фрукты. Я с радостью начинала готовить еду, выходя из однообразия, наконец-то я могла предложить ребенку фрукты, соки, готовить что-то лично для Светланы.
Увы. Саша стал требовать предъявлять ему сберегательную книжку. Увидев, что она пуста, он пришел в ярость. Ему не возможно было объяснить, что я не должна ему за все отчитываться, что должен поверить наслово, что все идет не на меня, но в семью, что нет у меня, не появилось никаких обновок, что все идет на продукты, и он сам эти продукты ест. Все было тщетно. Он надумывал в этом направлении постоянно, он начинал видеть в моем лице врага, ту, которая смеет посягнуть. Оказывается, я должна была эти деньги снимать и отдавать ему, и только он может распорядиться ими. Видимо, эти алименты ударили его по карману значительно, ибо, если раньше он терял из зарплаты четвертую часть, то теперь стал терять третью, разделенную между мной и Леной. Выигрыш, на который он рассчитывал, не получился. Меньше того, что он давал в семью, уже было невозможно дать, но в таком случае, урезался его капитал личный, который он прятал на всякий случай. Отсюда и реакции.
Скандалы значительно участились. В итоге через полгода я, измученная его упреками и контролем, отказалась от алиментов и вновь погрузилась в отчаянье. Жизнь не предлагала мне более альтернативы и, видя, что у меня нет абсолютно выхода, я продала то, что было лично моим, на что он не мог претендовать, ибо и он в себе хорошо разграничивал, что мое, а что его, а потому продала свое обручальное золотое кольцо и сережки, которые были низшей пробы, и купила себе и Светочке кое-какую одежду и обувь. И это для меня было великим и благоприятным событием, и я этому радовалась, не сожалея, не думая о значимости обручального кольца, здесь не собираясь отчитываться, ибо начинала понимать, что и при муже я должна рассчитывать только на себя, ибо он ради меня не очень-то на многое способен и согласен.
Это не было больно, это была нормальная реальность, ибо рассчитывать на себя мне не надо было учиться. Но Бог, видимо, пожелал мне, имея на меня определенный Божественный План, через такое поведение мужа объяснить, что надо быть самостоятельной, ни в чей карман, даже супруга, не лезть и решать свои проблемы на уровне независимости, как и не быть прихотливой, как и принимать трудности, как и смиряться, как и изыскивать, как и при таких условиях не ожесточаться, не выносить на общее обозрение, не осуждать, не бить в колокола.
Это была школа для меня, ибо та, которая должна заговорить с Богом, должна учиться вверяться Богу в лице своей судьбы, не отчаиваться, видеть выход, не дорожить златом даже такого уровня, ибо золото в Боге считается причиной проявлением греховности и гнева, как и вожделений. Я должна была уметь отказываться, жертвовать, не претендовать, мыслить, не зависеть, даже будучи зависимой, не быть меркантильной, терпеть. Жизнь не закончилась. И у него есть и другие качества, которые мне будут на руку, начиная хотя бы с того, что он умеет не привязываться, требовать, но не поучать, идти на встречу. Но себя такого перебороть… Видимо, не в этой жизни. И у Бога работает: клин клином…
В теле женщины, будучи зависимым в определенные периоды своей жизни, он вкусит тот же плод в той мере и столько раз, что закажет себе качества эгоистичные и неумеренные, как и неразумные. Все в свое время.
Отсутствие кольца Саша как бы и не заметил, ибо Бог на это не устремил его мысль, ибо знал, что и во имя чего. Надо знать, что Бог умеет хранить тайны, отводит мысль человека, не заостряет внимание, если в этом есть необходимость, или дает необходимое человеку понимание и объяснение.
Мое положение в семье в первые годы жизни с Сашей было достаточно непростым, ибо он всячески лишал мнения своего того, кто был от него зависим, давая хорошо понять всем в себе, что он единственный хозяин жилья, единственный квартиросъемщик, но мог значительно смягчиться, если другой вносил в семейный бюджет немалую толику. Тотчас улыбка появлялась на его лице, как и проявлялись нормальные человеческие качества, как и терпимость, что было отнюдь не часто, хотя и не был лишен понимания, что я посильно работая и устаю, а потому свой диктат Волею Бога иногда отменял, но был все же непредсказуем, мог идти через насилие ума и тела, желая подчинения, будучи внутри себя ничем не заполненным мудрым или добродетельным.
Жизнь в такой ситуации была для меня вещью сложной, но стержень во мне никуда не мог деться, ничто во мне нисколько не принимало его амбициозность в плане единственного хозяина, ничто не привлекалось его неотесанностью, но все во мне выжидало своего часа с упорством невероятным, как и с болью, как и с ответственностью за дочь и в соответствии с все той же целью.
Однако, Саша был иногда беспричинно добродушен и весел. В таком состоянии с ним можно было решать вопросы разных порядков, и время от времени я была поражена тем, что в нем равно уживался элемент деспотизма и разумность, и добро, где можно было даже нежиться душой и позволять себе его любить и уважать. Со всей его хлесткостью характера, он не был душегубом или личностью отрицательной, но достаточно упрямым, материалистичным, но и отходчивым и разумным в свою меру, и умеющим идти на контакт и, что мне чрезвычайно импонировало, умеющим слушать, заслушиваться, обвораживаться интересной и разумной речью, где я и гнула свою политику в такой мере, что мама неизменно считала, что я его приучаю к цивилизованности настолько, что он выполняет все мои просьбы и желания и ходит у меня в подчинении, и что я с него вью веревки.
Я же понимала, что львиная доля заслуг не во мне, но в чувстве любви его ко мне, которое давало ему много для меня поблажек своего рода, так, как он это понимал, и не отрывало от меня. Но это его непредсказуемое поведение было, как ураган. Налетел, отбушевал свое, не понял, что ему было надо и достиг ли цели, и исчез, как и напрочь забыл… до нового ненастья. Однако, не очень удачное сравнение, ибо у него были все же свои устои, но для меня древние, тупые, неоправданные и жестокие, как и неразумные.
Эти устои были: он глава, все принадлежит ему, все зависит от него, он не может ошибаться, всякий зависящий от него – ниже его, другое мнение не имеет права быть, если несущий его, это мнение, зависим; никогда и никого не ублажать подарками, не заботиться о других самостоятельно, по личной инициативе; не требовать от него, не настаивать, если это вне его понимания или затрагивает его материальные интересы, ибо он все делает только по своей доброй воле; он себя отстаивает, он никогда не будет подкаблучником… Саша не имел свою вотчину ни в чем особо, его не интересовал спорт, культурные ценности, он никогда не заслушивался музыкой, читал, но не зачитывался книгами, не имел друга по интересам, но был ко всем равен, внешне доброжелателен, мог творить добро по просьбе, любил, когда делают ему скорее из дружеских побуждений, никогда материальными средствами не оплачивал помощь себе, но мог поставить бутылку…
Его установки поневоле становились фоном моей жизни, баррикадами преодолений, утверждением в сопротивлении, в умении применяться, искать выходы достойные, контролировать все свои чувства, как и речь, как и голос, как и желания и другие самопроявления. Применяться жить с Сашей было очень не просто. Но, как уже было сказано, все выходы судьбою были перекрыты, и надо было принимать то, что для меня в итоге считалось благоприятным в плане развития качеств и знаний, как и опыта, чтобы последовать далее Воле на меня Бога в этом мире.
Между тем, после академического отпуска в 1982 году я восстановилась в университете на третьем курсе мехмата, на вечернее отделение, поскольку заочное отделение было отменено, и оказалась перед большой проблемой, ибо вопрос стал о том, чтобы еще и работать; и что было делать в положении, когда на руках маленький ребенок не устроенный в детский сад и такой ненадежный в части помощи муж. К тому же, Саша где-то удобства ради, как и своего положения, каким он его видел, скорее исходил из темы: выкручивайся сама или спасение утопающего… И не любил брать на себя большее и только при таких условиях мог жить, терпеть и даже любить на тот период.
Вообще, всегда или почти всегда Бог одного из членов семьи делает своим долгим орудием отрезвления других, преподнося через его уродливые качества истину жизни, постепенно отбирая иллюзии и вставляя там колы, где и не ждешь, где себе и не желаешь, но в итоге…
Ну, где еще столько ума можно поднабраться, если ни лицом к лицу, в тисках, в индивидуальном подходе Бога, со скидками и без, где уже людские мнения ни более, как сладкие палочки, но семейный гнет – самое оно, туда, куда надо, точечно, где не достает ума, где себя не проверил… Сколько же дыр духовных Бог штопает неразумными, спесивыми, глупыми, упрямыми, жадными, льстивыми, самонадеянными, дебоширами, развратниками, низшими из людей по качествам и пониманию… таковыми могут становиться и мужья и жены, и дети и родители, порою и соседи, но это уже слабее.
Родители, воодушевленные моим восстановлением в университете, на новом дыхании приняли мою возможность получить высшее образование, сочли это за реальность, учитывая мой возраст, мое устоявшееся и более определенное положение и не мешкая, на ура, по
