досадную неудачу, дети это запомнят, потом будут долго подшучивать над ними, а авторитет ронять перед этими хулиганами было нельзя, ни в коем случае!
На кухню вбежал Майкл, рослый мальчик, не погодам крупный, весь в отца. Он обнял маму и жалобно прохныкал:
Она меня опять обыграла!
На кухню вошла Мэриэт, одетая в темный купальник, тело было разрисовано воинственными знаками, а волосы стянуты в тугой пучок, в который были вставлены белоснежные косточки. Вид у нее был более чем воинственный, в руках она держала трубку с ее руку, на бедрах висел туго стянутый пояс с небольшими кармашками, в которых лежали самодельные иголки из пластика. Она, не снижая хода, выхватила одну из иголок и ловко, не прицеливаясь, стрельнула ею через трубочку в мальчика, попав ему прямо в шею. Делала она это легко, не задумываясь, как если с самого рождения занималась этим, несмотря на то, что они с Энни придумали это пару дней назад. У Энни тоже легко получалось, била она точно и быстро, не тратя времени на лишнее прицеливание или набор воздуха в легкие: цель, вдох, выстрел.
Ай! – вскрикнул Майкл.
Ты убит! – зловеще прошептала Мэриэт, исполнив древний танец людей планеты Духов.
Тебе надо тренироваться, и тогда все получится, сказала Энни, забирая у Майкла игрушечную иголку.
— А почему у вас сразу получилось? – возмутился мальчик.
А это потому, что мы с другой планеты, хищно оскалилась Мэриэт. – У нас это в крови!
Но я же твой сын! – возмутился Майкл. – Значит, я тоже должен уметь это!
Тебе надо разбудить мою кровь в себе, сказала Энни, погладив сына по голове. – А давай-ка попытаем Мэриэт, она как раз одета как надо.
Давай! – обрадовался мальчик.
Энни сняла кастрюлю с плиты и подозвала жестом к себе Мэриэт. Девушка подошла, воинственно грозя ей трубкой. Энни сняла с нее пояс и зачерпнула рукой немного черной мази. Она стала медленно втирать в живот Мэриэт эту мазь. Эффект был потрясающий, живот Мэриэт будто бы исчез, а вместо него появился глубокий черный космос, без блеска даже самых дальних звезд. Абсолютная чернота поглощала в себя свет, и казалось, что Мэриэт поглощает его, жадно впитывая в себя. Энни обмазала Мэриэт всю с ног до головы, только глаза остались без этой мази, и Мэриэт почти исчезла, оставался виден только ее купальник. И глаза, как только она их закрывала, то исчезала полностью.
Ух-ты! А можно меня! – завопил Майкл, запрыгав на месте.
Да, раздевайся, кивнула ему Энни.
Мальчик полностью разделся, в его юном возрасте еще был неведом стыд обнаженного тела, внушаемый незыблемостью архаичной морали. Мэриэт и Энни обмазали мальчика с ног до головы, остались видны лишь его глаза, а по кухне запрыгала бешеная тень духа, улюлюкающая, охающая, шипящая, пытавшаяся напугать кого-нибудь, хохочущая, радостная.
Лучше без одежды, ¬ сказала Энни.
Да, и надо еще волосы обмазать, - согласилась Мэриэт и сняла с себя купальник.
Энни домазала чистые участки тела и втерла мазь в волосы. Мэриэт тоже исчезла, была видна лишь ее трубка и почерневшие косточки на голове придававшие ей еще более страшный и зловещий вид.
¬ Теперь ты, скомандовала Мэриэт Энни.
Энни аккуратно сложила свою одежду на стуле, ежась от холода. Пока Мэриэт обмазывала ее, Майкл скакал по кухне, выбегая в дом, носясь по нему, совершенно не обращая внимания на них.
Удивительно, но даже стало теплее, сказала Энни, ощупывая свое тело. Она что-то чувствовала внутри себя, новый огонь загорался внутри нее, согревая, будоража кровь.
Ты тоже чувствуешь это? – спросила Энни Мэриэт, чувствуя, как подрагивают ее пальцы, когда она втирала мазь в волосы Энни.
Да, я вся горю, - ответила Мэриэт.
Энни погладила ее плечи, окаменевшую грудь, живот – Мэриэт была вся напряжена, подрагивала, шумно дышала, как и Энни.
¬ Как ты думаешь, с какой мы планеты? – спросила Мэриэт, прижавшись к Энни. – Мне кажется, что мы сестры.
И мне, мы словно одно целое, ¬ прошептала Энни, ловя губами поцелуи Мэриэт. Это было что-то новое для них, в этих поцелуях не было влечения, которое они испытывали со своими мужчинами, каждый поцелуй открывал перед их глазами новые неизвестные картины прошлой жизни, зеленую планету, высокие горы, реки, озера, животных, которых они никогда не видели. Картины были столь завораживающий и столь же невыносимые, их тела разгорались до боли, девушки взялись за руки и выбежали из дома в прохладу ночи, не в силах сдержать дыхания и сбить стук сердца.
Ты видела тоже, что и я: спросила Энни.
Да, а ты видела мои видения, прошептала Мэриэт. – Господин Пенс говорил мне, что мы сестры.
но у нас разное количество пальцев, засомневалась Энни, крепко сжимая ладонь Мэриэт.
¬ Это не важно, мне мои пальцы достались от отца, но у нас была одна мать, самая первая мать нашего круга.
Тогда у нас с тобой общий круг?
Да, прошептала Мэриэт и поцеловала Энни. – Хватит, мне тяжело вспоминать.
Да, и мне, повторим наш опыт потом, нельзя так сразу, а то можем сойти с ума, ¬ согласилась Энни. – Ты думаешь, что мы там жили?
Я уверена в этом! – с жаром воскликнула Мэриэт. – Я заплету тебе косичку.
Мэриэт стала заплетать тугую косичку, чтобы волосы не мешались при беге, а они, не сговариваясь, решили так оббежать весь поселок, это была их ночь, можно было немного похулиганить. Из дома выбежал Майкл, он уже подготовился к ночной вылазке, верно угадав желание двух дикарок, стоявших под лучами фонаря, невидимые неопытному взгляду, только глаза блестели в ночи, выдавая их.
Я с вами! – радостно воскликнул мальчик.
Хорошо, но тогда ты должен нас слушаться, понял? Веди себя тихо и делай так, как я или Мэриэт тебе скажем, хорошо? – Энни поймала сына, она научилась видеть его в ночи с закрытыми глазами, она начала видеть мир по-другому, не узнавая знакомых улиц, теперь это был дремучий таинственный лес.
Мэриэт переглянулась с Энни. Без слов они передали друг другу ощущение незримой опасности, может это уловил их обостренный слух, может глаза, начавшие видеть на много сотен метров вперед, увидели приближающуюся опасность, освобожденная от оков одежды, кожа ощутила незримые вибрации, еле уловимое изменение электромагнитного поля, на расстоянии чувствуя приближение опасности. Они еще не понимали всего, но Энни, подчинившись духу приближающейся опасности, слышала шептание добрых духов в голове, предупреждавших ее, слышала голос Мэриэт, говорившей, что она тоже это слышит. Энни побежала в дом в свою комнату. В дальнем ящике комода она нашла небольшую баночку с ядом дикой плотоядной вишни и хищной яблони, которые она по капелькам собирала, когда работала в медпункте. Рядом лежали использованные иглы для шприцов, бережно уложенные в коробочки, за годы работы в медпункте она так и не смогла объяснить себе, зачем она их собирала, подчинившись внутреннему желанию. Энни взяла две пустые баночки и перелила часть яда туда, потом положила иголки и баночки в небольшие черные сумочки, в которых ее муж хранил высокоточные измерительные инструменты, они прекрасно сливались с телом. На кухне она переложила часть мази в банку и, найдя в холле дома свою трубку для стрельбы иглами, намазала ее тонким слоем мази. Трубка стала почти невидимой.
Это тебе, ты знаешь, что там, ¬ сказала Энни, передав одну из сумочек Мэриэт.
¬ Да, и я не хочу это использовать, - ответила Мэриэт, затягивая ремешок сумки у себя на поясе, Энни сделала точно также. Потом она помазала мазью трубку Мэриэт, а Майклу вручила банку с мазью.
Майкл, ты должен хранить ее, не потеряй, она нам сегодня может еще пригодиться, сказала Энни.
Я все понял, еле слышно прошептал Майкл. – Мы выходим на охоту!
Мы идем на охоту! – в один голос прошептали Энни и Мэриэт.
Три машины выехали из темного квартала многоэтажных домов, быстрым ходом двигаясь в сторону Зеленой улицы, на которой располагались небольшие двух и трехэтажные дома с отдельными двориками и небольшим садом. Машины долго объезжали густой парк, головная машина норовила уйти вперед, ведущему не терпелось быстрее добраться до места. Машины выскочили в начале улицы, выхватывая куски пространства разгоряченными фарами. Из длинных шести и восьмиосных автопоездов на улицу высыпали люди, первые уже поджигали самодельные факела, которые скорее пугали своим видом, чем освещали путь.
Какой дом? – возбужденно вскричали те, кто держал факела.
Да какая разница – сожжем их всех! – вскричали другие.
Тише, они нас услышат и убегут! – заволновались те, кто еще не успел выйти из машин.
Толпа гудела, неорганизованная, каждый норовил взять руководство в свои руки, спорил, дрался за это право, получая по морде и, с набитыми боками, отходил назад, чтобы наброситься на того, кто выйдет вперед, и уже в упоении, вместе с теми, кто его бил минуту назад, избивать нового претендента. Последним вышел огромный мужик, державший в руках не менее страшный топор. Он встал вдалеке от всех, вглядываясь в темноту окон спящих домов. Никто не посмел приблизиться к нему, толстый коротышка прыгал на месте и кричал, с десяток человек не подпускали к нему разъяренных людей, желавших набить морду этому толстяку, кто-то предлагал вздернуть его на первом же фонарном столбе, для красоты, хорошо будет смотреться. Эта шутка так понравилась всем, что спор затих, все стали предлагать и другие украшения, всерьез рассматривая некоторых членов банды в качестве объекта искусства.
Молчать! – разъяренно завопил толстяк. – Молчать, уроды! Слушаться меня!
Он кричал долго, призывая их к повиновению, наконец, это подействовало, и его начали слушать.
Мы должны проверить каждый дом на этой улице! – кричал толстяк. – Здесь нет достойных – здесь живут те, кто не считал нас за людей, кто запер нас на этом чертовом астероиде, лишил жизни! Они должны ответить за это! Они должны все ответить за это!
Толпа одобрительно загудела, поддерживая толстяка. Постепенно они превращались в подобие роты пьяных солдат, шатающихся от выпитого, одурманенные угаром и нехваткой кислорода во время перегона между поселками, машины не справлялись с таким количеством людей, пьющих, орущих, поющих, переводя кислородные станции на критический режим. И теперь, вырвавшись на свободу, одурманенные высокой концентрацией кислорода и дрянной выпивкой, заменившей им кровь, они неистовствовали, желая крушить, бить, убивать все равно кого, все равно за что.
А если там будут дети? – спросил великан с топором, его голос заглушил всех, люди затихли, обернувшись к нему.
¬ Дети – это порождение их! – вскричал толстяк. – Ищите, ищите детей и бейте, убивайте их на глазах родителей, пусть они узнают, что значит страдать! А потом сорвите с них кожу и бросьте им под ноги! Повесьте живых за ребра на фонарях, режьте, кромсайте их, пока они не издохнут, а потом обглодайте их кости! Я хочу увидеть их кости!
Толстяк зашелся, захлебываясь от своего крика. Его раздуло от натуги, казалось, что он сейчас лопнет.
Вы сошли с ума, сказал великан, топор опустился на дорогу, раздался глухой удар.
Так ты не с нами, Мирон?! – истерично вскричал толстяк. ¬ Ты предаешь нас?
Это вы предаете свою суть, вы предаете человека, вы уже перестали быть людьми, спокойно ответил Мирон.
Но тогда зачем
