Смерть в ущелье Ыссык-Су

Поднялся на гребень. Понаблюдал из-за укрытия. Не заметил ничего подозрительного. Очень не хотелось спускаться в пещеру. Пересилил себя, полез. Без происшествий сделал все, что хотел. Пошел назад. И остановился.  Что-то зацепило мое внимание. Не сразу  понял, что именно. Пригляделся. Слева лежал под углом огромный плоский камень. Пространство между ним и почвой аккуратно прикрывали три других камня. Словно кто-то их специально так положил. В узком проеме, на белом снежном фоне, виднелась красная полоса. Красная материя. Вчера я этот проем не видел: все было под снегом. Я отвалил камни. Под плоским камнем лежал разложившийся труп в красной ветровке. Череп был проломлен у виска и еще в двух местах. Без всяких сомнений это был Санек. И вся одежда была его. Именно так он был одет в тот день. Ботинок лишь сейчас на нем не было.

Труп явно лежал здесь с осени. А я ведь тогда проходил мимо этого камня и ничего не заметил. Трудно, значит, было заметить. Не то, что сейчас, на фоне снега. Я поставил камни на место.

Внизу окинул горы прощальным взглядом и пошел к дороге. На другой день я был дома.

15   

А мне нравится писать эти заметки! Придумаю удачную фразу – и настроение даже поднимается. В университете мне говорили, что у меня есть литературные способности. Может, стану когда-нибудь писателем.  С  детства  мечтаю  об  этом.  Писатели  –  счастливые
люди. Пусть эти заметки будут моим первым литературным опытом. Как бы мне хотелось написать роман о судьбе дворян после революции. Это великая тема. Трудно и страшно  представить судьбы аристократов, попавших в ГУЛАГ. Князья и графы  – рабы! Княгини, княжны, графини, баронессы – бесправнейшие рабыни, не имеющие никакой возможности  защититься от сексуальных домогательств. Душа болит, когда об этом думаю.

Нет, тут нужен талант Достоевского. Какую бы потрясающую книгу он написал! Шедевр получился бы. 

Наварил еще мумие. После нового года снова повез его в Сочи.

Остановился в той же гостинице. Началась реализация неплохо. На другой день  в кафе разговорился за столиком с семейной парой. Продал им, прямо в кафе, 10 граммов. Они ушли довольные. За соседним столиком сидела в одиночестве элегантно одетая молодая женщина. Настоящая красавица. Подошла, попросила разрешения сесть. Сказала с обворожительной улыбкой, что случайно слышала наш разговор, и заинтересовалась этим лекарством. Звали ее Марина. Я пустился в объяснения. Она смотрела на меня загадочным взглядом. Были в нем и интерес, и ободрение, и еще что-то. Никогда не рассказывал я о целебных свойствах мумие с таким вдохновением. Слушала Марина с большим вниманием. Она решила купить 20 граммов. Денег у нее с собой не было. Решили, что она купит мумие через два часа. Договорились встретиться  в парке. Мы тепло попрощались.

В гостиницу вернулся в приподнятом настроении. Мне показалось, что я понравился Марине как мужчина. Помню, как я лежал, самодовольно улыбаясь, на кровати и размышлял на тему: почему красивые женщины обращают на меня внимание, что их привлекает ко мне. Красавцем я себя не считаю, искусным ухажером – тоже.
Оправился на встречу, полный самонадеянных надежд. Пришел раньше срока, но Марина уже ждала меня на условленной скамейке. Встретила как старого знакомого. Но мне показалось, что она была немного напряжена. В этой части парка было малолюдно. Мама катала коляску с младенцем, прогуливалась пожилая пара, да двое мужчин сидели, уткнувшись в свои газеты, на соседней скамейке.

Два грамма я добавил бесплатно.

– Это премия за крупную покупку, – сказал я шутливо.

Марина мило улыбнулась, поблагодарила, взяла мумие, протянула деньги. Я сунул их во внутренний  карман пиджака, поднял снова на нее глаза. И оторопел. Как она изменилась за несколько секунд! Губы были твердо сжаты, глаза глядели жестко, цепко, враждебно. Мужчины на соседней скамейке отбросили газеты и в мгновение ока оказались рядом. Один, высокий, худощавый, показал милицейское удостоверение. Марина отдала им мумие.

– Героин! – определил второй, плотный, с короткой шеей и низким лбом. Глаза его горели. – У меня глаз наметанный.

– Верните деньги, – сказал мне высокий. – То, что вы продали, мы проверим. Если не
наркотик – возвратим.

Я отдал Марине деньги. Она тут же ушла. Стал объяснять, что это не наркотик, а лекарство, нигде и никем  не запрещенное.

– Разберемся.

Меня отвели в участок. Я должен был вынуть все из карманов. Проверили сумку. У меня было с собой еще мумие. Его тоже забрали. Брошюру Шакирова я сам им дал,  попросил
прочесть. Крепыш с трудом скрывал ликование. Наверно, думал, что поймал крупного торговца наркотиками, и ожидал повышения по службе или поощрения. Потом я долго ждал в коридоре. Видел Марину – в форме. Наконец завели в кабинет. Там сидел низколобый. Он смотрел на меня тяжелым взглядом. Процедил:

– Две статьи тебе светят. Сбыт наркотиков – раз. Спекуляция – два.

Покоробил тон, покоробило тыканье. Но я сдержался.

– Мумие я сам нашел. Спекуляция здесь ни при чем.

– Давно наркотики сбываешь?

– Если бы это был наркотик, почему я тогда продал его Марине как мумие? Про наркотик я ни разу не упомянул. Марина может подтвердить. Как я понял, она здесь работает. Продал по цене мумие. Наркотики, надо полагать, дороже. Где же логика?

– Здесь только я задаю вопросы! – злобно выкрикнул низколобый.

– Кричать на меня не надо.

Глаза его загорелись. Он поднялся. Рявкнул:

– Молчать!

Как я был близок к тому, чтобы его ударить! Даже место наметил – прямо в нос. Сдержал себя огромным усилием воли. Сказал негромко и хладнокровно:

– Повторяю: на меня не кричи. Никто не давал тебе право хамить.

Мы впились глазами друг в друга. Кажется, он тоже хотел ударить и тоже сдержался. Он процедил с угрозой:

– Ладно. Посидишь в камере. Поймешь, как надо себя здесь вести. Следующий раз я с тобой по-другому буду разговаривать. Со-овсем по-другому! Ты у меня по-другому запоешь!

Меня увели. Посадили в камеру. В ней уже сидели два бомжа с испитыми лицами и подросток с вороватыми глазами. Держались  они тихо. Если бы я был в камере один, то заметался бы из угла в угол. В гневе у меня появляется такая потребность. Но перед ними носиться по камере не хотелось. Все отошло на задний план. Я думал только о низколобом. Я ненавидел его всей душой! Такие среди милиционеров попадаются. Идут на такую работу, чтобы иметь возможность командовать людьми, безнаказанно подавлять их и унижать.

И ведь он понятия не имеет о чести. Не предполагает, что могут быть  люди, готовые жизнь за нее отдать. И такие, как он, решают судьбы людей! Как могло такое случиться в нашей стране? Разве можно представить себе подобного следователя в царское время? Это одно из последствий исчезновения дворянства. Вернее, дворян. Дворянское сословие, конечно, надо было отменить. Несправедливо, когда человек рождается с привилегиями.  Еще февральская революция должна была отменить, но почему-то не сделала этого. Отменили сословия большевики правильно, но они не должны были истреблять, сажать, губить  самих дворян. После уничтожения дворянства ушло из нашей жизни что-то очень важное… Благородство, честь. Как стержень личности… Ушло навсегда. А ведь в мире нет ничего выше благородных порывов души.

Во время войны за независимость и сразу после нее сто тысяч аристократов-землевладельцев бежали из США. Думаю, именно поэтому культуры – настоящей, глубокой культуры – там меньше, чем в Европе, где дворяне растворились среди других граждан.
Ночь я не спал. Утром повели на допрос. Я шел с чувством, что жизнь моя кончается. Твердо знал: если низколобый опять начнет на меня рявкать, я его ударю. Вошел  в  кабинет  с
колотящимся сердцем.

Низколобого не было. За столом сидел другой следователь. Пожилой, с большими залысинами, с суровым, мрачным лицом. Он взглянул на меня угрюмо.

– Как вы докажите, что это не наркотик? – Голос у него был скрипучим.

Я пустился в объяснения. Следователь слушал, почти не перебивая. Хмурился. Когда я закончил, он помолчал, подумал. Проскрипел:

– Поступим так. Пошлем это ваше вещество во Фрунзе, в Лекарст… Или как там?

– Лекраспром.

– Да. Пусть подтвердят, что это действительно мумие. С вас возьмем подписку о невыезде. Как только придет положительный ответ на наш запрос – вы совершенно свободны. И еще: пока будете здесь жить, этим, как вы говорите, лекарством не торгуйте.

Я со всем согласился. Вышел на улицу. Только теперь в полной мере оценил точность выражения: «пьянящее чувство свободы».

В этот день принял важное решение. Больше я продавать  мумие не буду. Нигде и никогда. Необязательно покупать, как я планировал, дом со многими комнатами и огромным садом. Можно жить и в доме поскромнее. На такой денег у меня хватит.

Я сомневался, что Лекраспром ответит. Но через две недели ответ пришел. Контора подтвердила, что это мумие. Телеграмму прислал замдиректора. Как я был ему благодарен! Следователь с залысинами вернул мумие, книжку. 20 граммов я ему подарил. За человеческое отношение. Он крепко пожал мне руку. Неожиданно заявил:

– Вы делаете нужное дело. – И добавил, не очень логично: – Но все же в Сочи мумие не продавайте. – Этого он мог мне теперь и не говорить.

Как только вернулся во Фрунзе, стал искать подходящий дом. Многие стараются купить дом на южной окраине, поближе к горам. Считают, что здесь климат суше, воздух чище, а в  северной части города, в низине, климат сырой и нездоровый. А мне хочется жить именно здесь. Как-то здесь уютнее. Хорошо бы купить дом на берегу БЧК – Большого Чуйского канала, главной, так сказать, водной артерии Фрунзе. Или недалеко от Комсомольского озера. Ищу не спеша. Вспоминаю слова Кости: «Любая покупка, от носков до дома, должна быть по душе».

Записки мои подходят к концу. Куплю дом – и закончу писать. Это будет логическим завершением.

16

Кажется, я видел Катю! Ехал в троллейбусе вверх по Советской. Случайно взглянул на троллейбус, который двигался в противоположном направлении. И увидел ее! Катя сидела у окна, опустив голову. Она сильно осунулась. Я постучал в окно. Она не обернулась. Троллейбусы  разминулись.  Может,  я  обознался?  Нет,  это  была  она!  Любимую  женщину невозможно спутать с другой. Хотел было уже выйти, поймать, если повезет, такси и догнать тот троллейбус. Но вспомнил, что в кармане у меня только мелочь. Переполняла радость, что она не погибла в Иссык-Су. Эту ночь я не спал.

Теперь каждый день езжу на троллейбусе по Советской. Надеюсь увидеть ее снова.

Сейчас  только  заметил,  что  стал  писать  не  о  прошлом,  а  о  настоящем.  Мои
воспоминания превращаются в дневник.

   25 января 1982

Не могу прийти в себя! Как колотится сердце!.. Но все по порядку. Опять я ехал в троллейбусе по Советской. Народу было много. Проехали мост через БЧК. Я поймал себя на том, что мне неудержимо хочется заглянуть в лицо хорошо одетого пассажира, стоявшего впереди меня. Уж очень знакомая была фигура. Я прошел немного вперед, как бы невзначай оглянулся. Это был Антон! Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Даже рот приоткрыл. Мы поздоровались. Мне показалось, что он мне не особенно рад.

– Что тогда случилось, Антон?

Он