Смерть в ущелье Ыссык-Су

Смотрит: внизу пропасть, вверху отвесная скала.  Сверху веревочная лестница  свисала. Как будто специально для него. Он обрадовался. Дернул за нее, а она гнилой оказалась, порвалась. Стал кричать. Что мы услышим, надеялся… Когда рассвело, вниз посмотрел, пригляделся…

– И увидел выступ. Слез на него и вышел на гребень, –  закончил я за Катю.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Да… Только слез со скалы, смотрит: Санек поднимается. Он быстро подходящий камень нашел, спрятался…  Что дальше было, я рассказала…. А откуда  ты про выступ знаешь?

– Я тоже на тот выступ слезал. Тоже тот лаз раскапывал. Значит, снова обвал был…

– Нет. Это он его камнями забросал. Когда кляп мне в рот засунул и в пещеру спустился. Чтоб никто с той стороны пещеру не обнаружил… Подожди. И ты  раскапывал?

После моего краткого рассказа она воскликнула:

– Ужас!.. В начале декабря это было?

– Да.

– Теперь я все понимаю…  Это он… Мы тогда за мумием приехали. Палатку не в нашем ущелье разбили, а в соседнем…

– От нашего ущелья справа?

– Ну да… Ну и вот, когда в пещеру спустились, Антон разозлился. По-моему, говорит, здесь кто-то побывал…. Я тоже мумие отбивала. Антон хотел, чтобы я была постоянно рядом. В пещеру я первая спускалась, из пещеры он первый вылезал. Антон мне не доверяет… Отбитое мумие оставляли в пещере. Забрать мы его должны были, когда домой поедем. Так надежнее, он говорил. Два дня погода стояла классная. А на третий, в ночь, снег выпал. Мы уезжать собрались. Мумие только надо было забрать. У меня обувь для такого снега неподходящая была. Он меня пожалел, один за мумие пошел. Вернулся возбужденный, злой. С пустым рюкзаком. Замерз, говорит, другой раз заберем. Очень странным мне это показалось. Мы во Фрунзе уехали…

Чай мы выпили. Я заварил новый.

– В контору не заходили?

– В ноябре с Антоном зашли. Он сказал приемщику, что бригада сейчас подтаскивает мешки к дороге, это займет уйму времени, беспокоиться не надо. На самом деле Антон решил чикинду, которую нарезали, бросить. Мне жалко было. Своего труда жалко. Да и он жалел. Но мумие, конечно, бабок больше приносит. Он все твердит: «Побольше надо бабок сделать. Побольше и побыстрее. Пока не запретили Бабки – это власть». А повелевать ему нравиться…

– Все им повелевали – теперь он повелевать хочет.

– Два раза в Россию ездили продавать. Рекламирую мумие, продаю я. Он только рядом молча сидит. И деньги потом забирает. Я их не вижу. Правда, что ни попрошу – платье, сапожки, серьги – покупает без разговора. Ни разу не отказал. На деньги от мумие Антон дом хороший  во  Фрунзе  купил.  Только  с  местом  не  повезло:  соседями  криминальные  типы
оказались. Он с ними дружбу завел. Они вначале хотели его подчинить. Но не вышло. Он себя независимо поставил. – При этих словах что-то вроде уважения прозвучало в ее голосе. Меня покоробило. –  Волгу купил...

– Волгу? Черную?

Она снова удивилась.

– Черную. Откуда ты знаешь?

Я рассказал о вчерашнем происшествии.

– Это Антон! – убежденно воскликнула Катя. – Ему убить человека ничего не стоит… Значит, тем более нам надо поскорее уехать!

– Катя, заявление в милицию на него думаешь писать?

– Да ты что, Олег! Если он догадается, что я его заложила, мне точно не жить! А он догадается! Из зоны достанет.  Я ж говорю: у него криминальные дружки.

– Очень его боишься, Катя?

– Очень. Когда он рядом, нет у меня ни воли, ни гордости. Все исполняю, что скажет. Об одном лишь думаю – как бы его не рассердить.

– Бил он тебя?

– Нет. Ни разу не ударил. Не обозвал ни разу. Он предпочитает изощренно унижать. Лучше бы уж он бил!

– Воспитывали бы его,  уважая  в нем  чувство собственного достоинства – и он бы людей уважал, –  продолжал я развивать свою мысль.

Она немного помолчала.

– Последнее время я за свою жизнь бояться стала. Разлюбил он меня. –  Горечь вдруг прозвучала в ее тоне. Нет такой женщины, которой все равно, любит мужчина ее или нет. И не важно, как она сама к нему относиться: с любовью, равнодушием, презрением, ненавистью. – Иногда случайно глазами с ним встречусь, когда он не ждет, и вижу  угрозу  и  злобу.    Он
сразу смягчить выражение пытается, а уже поздно.

– А раньше любил?

– Да, по-своему… Теперь я ему не нужна. Только мешаю. Он любовницу завел, я это чувствую. Уезжать стал куда-то. Дня  на два. Говорит, в Токмак, предков  навестить. А он их не любит.  За то, что в узде его держали, наказывали, помыкали.  Он же самолюбивый.

– Низкорослые мужчины все самолюбивые. 

– Почти никогда к ним не ездил, а тут вдруг сыновья любовь проснулась! С братьями у него натянутые отношения. Завидуют они теперь ему. С сектой своей он порвал. Не в Токмак он ездит. По телефону стал подолгу разговаривать. Ворковать, вернее. Бывает, когда его нет, звонят, я трубку снимаю – молчание, потом гудки… И знаешь, он видит, что я ревную, и словно наслаждается.

Слово «ревную» неприятно поразило меня. Я сам почувствовал ревность.

–  Катя, это все уже в прошлом, – напомнил я. – А ты его действительно ревновала?

Она смутилась, стала как будто оправдываться:

– Ну, он же все-таки мой муж…  Был.

– Значит, он лишь доволен будет, что ты от него ушла.

– Не скажи. Слишком много я знаю!

– Катюша, я тебя в обиду не дам!

Она нежно взглянула на меня. Нежно и плотоядно улыбнулась. Спросила вдруг:

– Ты меня любишь?

– Да! – ответил я с жаром. – Всегда любил.

Да, я продолжал ее любить. Только теперь любовь была смешана с жалостью. А такая
любовь – самая сильная.

– А я это знала! И я тебя полюблю, Олег. – Она положила ладонь, сухую и горячую,  на мою руку. – Я всегда знаю, кого могу полюбить, а кого – нет. Ты мне сразу понравился. – Она усмехнулась. – Любишь, а  Лису выбрал?

– Знала бы ты, Катя, сколько раз я себя за это проклинал!.. Обидеть ее побоялся…

– Я так и подумала.

Она потянулась ко мне. Мы поцеловались. Я вскочил, обнял ее.

– Свет выключи… – прошептала она.

Я выключил. Комната погрузилась в полумрак. Повернулся к ней. Катя раздевалась…

…Разбудил меня голос Кати:

– Олег, попить принеси.

Душа ликовала. Только вот Катин голос звучал странно: просительно, слабо, беспомощно, жалко. Мы лежали на кровати. Я включил настольную ламу. Часы показывали половину четвертого. Вставая, нечаянно зацепил одеяло и стянул его с Кати. Я посмотрел на нее, на ее худосочное обнаженное тело. И опешил. Ее руки  были исколоты! Она поспешно натянула на себя одеяло.

Я принес воды. Она с жадностью выпила полкружки. Тихо сказала:

– Олег, я тебя полюбила. 

Я наклонился, поцеловал ее. Лег рядом. Спросил:

– Катя, ты колешься?

– Это Антон меня на иглу посадил…  Хотел еще сильнее  к  себе  привязать,  наверно…
Чтоб я еще больше  от  него  зависела…  –  Чувствовалось,  что  она  подавлена, 
встревожена. –  Чтоб умоляла его дозу мне вколоть… И ведь умоляла!.. А он захочет – вколет, захочет –
нет… – Катя замолчала.

Я тоже долго молчал. Наконец, спросил:

– А что он колол?

– Мурцовку.

– Мурцовку?

– Да. На основе чикинды… Его научили. Дружки его. В подвале целая химлаборатория… Там он и мумие готовит. Туда не пускает, запирает всегда…

– Сам он колется?

– Очень редко… Контролирует себя… Курить и пить стал, всегда хотелось, говорит. А от мурцовки удерживается… Но ты не бойся, Олег… Я  все,  завязываю…  –  Она
помолчала. – К утру отход начнется…

– Отход?  – с тревогой переспросил я. – Это как?

– Это когда к мурцовке уже не тянет…  И жажда проходит… Спать только хочется все время… Мурцовка свой цикл имеет… Два дня приподнятое настроение… Энергия… Только надо колоться каждые четыре часа… Потом выход из этого состояния… Поганое в это время самочувствие, угнетенное… Тревожное… Сейчас у меня началось… Часа четыре  длится…  А потом – отход.  У меня он долго тянется,  десять дней … Потому что недавно начала… Чем дольше человек колется, тем отходы короче, а выходы длиннее…После отхода опять мурцовки хочется… Но я – все...  –  Катя говорила, глядя в потолок. – Если не бросить, может и крыша поехать… У Антона такие друзья есть, видела… При передозировке… можно и вообще… загнуться…

Катя стала засыпать.

   28 января

Проснулся я рано утром. С трудом разбудил Катю.

Мы стали собираться в дорогу. Катя была вялая, сонная. Как тогда в троллейбусе. Часто зевала.

И вдруг я вспомнил!

– Катюша, мы сегодня не сможем поехать. Поедем завтра.

– Как завтра, любимый? – испуганно пролепетала Катя. – Почему?

Я вспомнил, что сегодня приезжает хозяин. Представил себе: он приезжает, а меня нет. День нет. Два, три… Хозяин, конечно, решает, что я сбежал, чтобы не платить. Что я бесчестный человек. Мне стало не по себе. Не мог я допустить, чтобы кто-то, хоть на минуту, посчитал меня бесчестным человеком. Не мог ни за что на свете!

Я постарался объяснить.

Она сидела на кровати и смотрела на меня недоуменным, непонимающим взглядом. Как тогда в Иссык-Су, когда я остался с Алисой. Я ходил по комнате взад и вперед.

– А Антон? – тихо и беспомощно произнесла она.

– Он же на два дня уехал, Катюша.

– Скорее всего… Ну а вдруг  раньше вернется?.. Приедет, а меня нет…  – лепетала Катя. – Догадается, что я к тебе сбежала…. Нагрянет сюда с дружками со своими и  поубивает
и тебя, и меня...

– Если и нагрянут, что же, я не смогу нас защитить?

– Ты этих отморозков не знаешь…  А на каком автобусе – или поезде – хозяин приедет?

– У него своя машина.

– Олег, можно ведь что-нибудь придумать… Записку оставь…

– Записке хозяин не поверит.

–  Тогда деньги оставь, а в записке напиши, где…

– А если кто-нибудь залезет? Через этот забор перелезть можно.

– Можно?

– Хозяин говорил, что дом не раз обворовывали. И недавно попытка была. Я – свидетель… Катя, сделаем так: ты снимешь  номер в гостинице…  Или будешь ждать меня  на вокзале.

– Ну что ты, Олег!..  – Она вяло всплеснула руками. – Теперь мы не должны расставаться... Ни на минуту… – Она протянула руки  ко мне. Я подошел, погладил ее по голове. –  И ты думаешь, мне легче будет, если я жива останусь, а тебя здесь убьют?..

– Будем надеяться на лучшее, Катюша…  Может, хозяин прямо сейчас приедет.

Она вздохнула.

– Уважаю… тебя… за твою… за твою щепетильность… Тогда я снова спать лягу…

Заснула она сразу.

Хозяина все нет. Сел писать записки. Да, много трудностей нас ждет. Но я верю, что все наладится. Верю, что у нас с Катей начинается новая, счастливая жизнь!