запачкаешься.
Ульянка внезапно ойкнула и замахала руками.
– Ой, ты же раненый.
– Да ерунда, поцарапался немного...
– Нет, взаправду. У тебя кровь идет. Что делать-то?
– Ну, подожди, минутку. – я подгреб рюкзак. Что там Виола собрала? Бинты, йод и... конечно. Чуть не забыл. Я достал из кармашка промедол, вколол.
– Это чего?
– Лекарство. Я сейчас.
– Давай помогу.
– Хорошо.
Наконец я затянул зубами узел повязки на руке и выдохнул.
Ульянка снова обняла меня. Волки тем временем разделились. Двое остались около дверного проема, двое отошли и сели у окна. Самый большой, подойдя к нам, осторожно потерся мордой об ульянкину спину. Она обернулась.
– Собачка. А там еще...
Я улыбнулся.
– Уля, это волки. Их Мать-Волчица позвала, чтобы тебя защитить.
Она пошмыгала.
– Да я знаю. Лиска... Меня все спасают, а я...
Варг, само порождение ночного кошмара, лизнул самым кончиком языка ее носик.
Девочка, в ответ, поцеловала его в лоб.
– Спасибо, ты хороший.
Внезапно волки, сидевшие у окна, зарычали. Здание сотряс мягкий удар, с потолка что-то упало. В окне промелькнула чья-то уродливая тень. Обломись, сука, закрыто. Гостей не ждем.
Ульянка вздрогнула.
– Это чего сейчас было, нафиг?
– Ну... Наверное приятель тех кто в гости приходил хотел зайти... Но поскользнулся и башкой в стену.
Она бросила взгляд на дверной проем, где темнели туши убитых...
– Дурак он вообще, вот. – поежилась. – Темноватенько и страшненько.
Да не проблема. Я щелкнул пальцами. Было почти не больно. Промедол наверно действует. Наверху мягким сине-зеленым цветом зажегся шар величиной с большое яблоко. Я спустил его пониже.
– А это что? – удивленно спросила Ульянка, потрогав светильник пальчиком.
– Лампочка.
Она недоверчиво покачала головой.
– Не бывает же. АААААА! Ты колдун, что-ли?
– Похож?
Ульянка внимательно осмотрела меня, потрогала, посопела.
– Нет. Нисколечко даже, вот. – неожиданно всхлипнула. – А вообще. Я знаешь как испугалась? Совсем. – она покраснела. – Ты смеяться не будешь? Я мокрая.
– Дождь же...
Она опустила голову.
– Не поэтому. Я... я обописалась. Только не говори никому.
Я погладил ей волосы.
– Уля, никому не скажешь? Я чуть не обоср... обкакался. Страшно ведь было.
Ульянка толкнула меня в грудь.
– Да ну тебя, я же серьезно, а ты... ты за меня испугался, да?
– Ага.
Она тяжело вздохнула.
– Ой, а чего сейчас делать? Я кушать хотю и холодно.
Действительно ведь. Минутку... Повернувшись, я показал на «буржуйку».
– Видишь?
– Печка, наверное.
– Правильно. Давай, снимай с себя все, а я ее растоплю и сушиться повешу. А то простынешь ведь, в мокром.
Ульянка, ойкнув, зарделась и отодвинулась от меня.
– Как все? Совсем? И... и... Ты дурак! Я же голая буду! Это же... ты чего, не надо!
– Ты что?
– Не надо, пожалуйста.
– Уля, ничего такого, честно. Ты мою рубашку оденешь потом. Она все посуше чем твое. И кушать будем.
Ульянка еще немного похлюпала носом.
– Ну если рубашку... Тогда ладно. Только ты отвернись, я стесняюсь. Я же девочка.
Я встал, повернулся к печке.
– Конечно. Раздевайся.
Присев перед «буржуйкой», открыл дверцу. Что у нас тут? Ладно попробуем. Заложив что-то похожее на обломки стульев я достал зажигалку. Долго будет, ведь. Морщась от боли, вытянул пальцы. Вспыхнуло сразу, потянуло дымом. Встав, я насобирал еще обломков. На ночь наверно хватит. За спиной раздался ульянкин голос.
– А я все, можно смотреть.
Она с мрачным видом сидела на матрасе, натянув рубашку на колени. Я взял мокрое, развесил на натянутом шпагате, поставил ее сандалетки поближе к печке от которой уже начинало распространятся тепло. Сев перед матрасом, придвинул рюкзак.
– Ну что, кушать будешь?
Ульянка оживилась.
– Давай.
Я достал термос, открутил крышку, подал ей.
– Держи двумя руками, только осторожней, не обожгись. – налил чаю, достал бутерброды. – Это Ольга Дмитриевна постаралась. С колбасой будешь? Тогда открывай рот и скажи ам.
Прожевав, она протянула импровизированную чашку с чаем мне.
– Ты тоже покушай, давай. Ты же раненый.
Я, улыбнувшись, кивнул.
Ульянка обернулась на волков.
– А они?
– Уля, ты же знаешь, что они едят?
– Знаю. Это я, может, просто спросила. Из вежливости.
Варг, лежащий рядом с ней, делал вид, что улыбался.
Наконец Уля отставила чай и вздохнула.
– Наелась?
– Немножко.
За окном дождь помаленьку стихал, гроза уходила. И стекла в окне уже не дрожжали от ветра.
– Тогда... Давай спать.
Она задумалась.
– А сколько время сейчас?
– Честно? Не знаю, но темно.
– Раз темно, значит ночь. – многозначительно изрекла Ульянка. – А ночью спать надо, вот. И я уставшая тут, вообще.
Она устроилась на матрасе, я, вывернув куртку, подложил ее Ульянке под голову, укрыл ноги тряпками.
– Спасибо.
– Не холодно?
– Нет. Тепло.
Я встал, чтобы подложить дров в «буржуйку». Она тут же встрепенулась.
– Ты куда?
– В печку подбросить.
– Ты только совсем не уходи, не бросай меня.
– Ты что, как я тебя брошу? Спи.
Вернувшись к матрасу я сел рядом. Ульянка мерно сопела, подложив ладошки под щечку. Все хорошо. Я погладил ее по голове. Не просыпаясь, она взяла меня за руку...
«Дочка-лодочка бежит по моей реке
Речка-лодочка лежит у меня в руке
Речка-лодочка-судьба у меня в судьбе
Что я знаю о тебе, знаю о тебе.
Дочка-лодочка-стрела у меня в груди
От меня не уходи и не уходи
Чтобы радость не ушла чтобы не ушла
Речка-лодочка-судьба-ласточка-стрела...»
Не знаю сколько я просидел. Постепенно голова начала наливаться тяжестью. В тело периодически толкалась боль. Похоже действие промедола заканчивалось. Еще укол сделать? До утра далеко. Обойдешься. Вместо этого я лег рядом с матрасом на пол. Расслабил мышцы, прикрыл глаз. Буря уже почти стихла, шум дождя. От печки исходило приятное тепло. Все хорошо. Рядом похрапывает дочка. Что тебе еще нужно? Ты ведь уже счастливый. Спи...
... – Лиска, курить есть? – спросила Ольга у сидевшей на крыльце Алисы.
Та повернула голову.
– Да, вот.
– Табак что-ли? Где взяла?
Алиса смущенно улыбнулась.
– У Седого на столе лежал. Ну и... Только я самокрутки не умею.
Ольга забрала у нее пачку табака, бумагу.
– Дай мне, я сделаю. Вот держи. Спички есть?
Прикурив, посидели...
– Похоже завтра в лагере придется субботник устраивать.
– Да фигня, уберем. Как Мику?
– Уснула. Виола ей укол сделала. Говорит, что все нормально будет. Смотри.
В сумраке промелькнул силуэт огромного медведя.
– И что? Это же Ленкин мишка.
Ольга почесала лоб.
– Действительно. Что-то я уже совсем... ебанулась.
Алиса посмотрела на нее.
– Дженис, а почему ты не спрашиваешь?
– О чем, о ком?
– Обо мне, о Самурайке, Лешачке...
Ее собеседница сделала затяжку, пожала плечами.
– А зачем? Я же все знаю... почти все. Вы же сами меня Старшей назвали. Лучше скажи, как у тебя с ним?
Алиса почему-то покраснела.
– Хорошо, только Улька...
– Да ничего, помиритесь. В семье чего только не бывает. – Ольга потушила сигарету, встала. – Пошли спать.
В столовой было слышно только детское сопение вперемешку с храпом. Вожатый, сидящий у стены, привстал со стула.
– Ольга Дмитриевна. Все тихо, спят. Вымотались за день.
– Вить, ты тоже тогда ложись. Завтра вставать рано.
Алиса, оглядевшись, присела.
– Юджи... Двигайся, блин...
... Неожиданно я почувствовал, что на мне кто-то лежит. Мягкий, теплый и храпящий в ухо. Похоже, что во сне Ульянка перелезла с матраса на меня. Удобней же... Улыбнувшись, я одернул ей задравшуюся рубашку и зажмурился. Мы спим.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
УТРО.
... Меня разбудил солнечный зайчик, скользнувший по лицу. Проснувшись, я еще немного полежал, прислушиваясь. За окном пропела какая-то птичка, звон капели с крыши. Пора вставать раз утро. Я повернул голову, посмотрел на спящую Ульянку. Шепнул ей на ушко.
– Улечка, вставай, доча.
В ответ храп стал громче.
– Уля, подьем. Что за дела...
Она лишь недовольно дернула ножкой. Мол отстань. Пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я почувствовал себя... Короче, никогда не делайте этого. Я сказал.
– Улька, в школу опоздаешь.
Подействовало. Она села на меня и пробормотала с закрытыми глазами.
– НЕТ... Я сейчас, я успею...
Потом она открыла глаза.
– АААААААА! Почему я на тебе сижу!
– Ну наверно потому что ночью кто-то залез на меня и храпел еще.
– Почему я голая! ААААААА!
– Ты в рубашке, вообще-то. Видишь? – я показал ей на сушившуюся одежду.
– А я где!
– Там где тебе быть не надо. Улечка, слезь с меня, пожалуйста.
Она удивленно посмотрела на меня.
– А ты чего тут кричишь? Спросить уже нельзя.
Она перелезла на матрас. Я встал, размялся, огляделся.
– Ой, папа, а волки...
– Ушли. Они же... Сама знаешь.
– Знаю. – она показала на сушившуюся одежду. – Высохло?
– Сейчас встану, посмотрю.
Я подошел к остывающей печке. Проверил. Еще влажное.
– Давай позавтракаем. Все равно делать нечего.
– А еще осталось?
– Ну ты же не все вчера схомячила.
Ульянка насупилась.
– Я можеть это от нервов. Вот.
... Выплеснув остатки чая в остывшую печку, я снял ульянкину одежду, положил перед ней.
– Высохло. Одевайся.
– Ладно. Отворачивайся давай.
Внезапно за спиной я услышал ее вскрик.
– Ай, ты чего? Не надо.
Я обернулся, машинально цапнув нож. Ульянка буквально танцевала на матрасе, пытаясь одной рукой удержать сваливающую юбку, а другой застегнуть молнию. Понятно... Я подошел ближе.
– Уля...
– Что?
– Стой смирно и юбку двумя руками держи. Не шевелись.
Я просунул руку под подол и аккуратно подцепил замок.
– Ой, не сломай только. А то как я без юбки буду...
– Спокойно, он за прокладку зацепился. Сейчас...
УФ... Наконец застегнул. Ульянка довольная хлопнула себя по бедру.
– Справились, вот.
Довольная, как будто пятерку получила. Мы вместе довольные. Ну а прежде чем идти... Пока не забыл. Я посадил ее на матрас. Надо кое-что выяснить.
– Уля, у меня к тебе вопрос есть. Нескромный. Почему ты с Алисой поссорилась? Из-за чего вся эта...
Настроение у нее сразу испортилось. Она опустила голову и засопела.
– НЕ СКАЖУ.
– Улечка...
Она тяжело вздохнула.
– Знаю я про хорошую девочку. НЕ СКАЖУ.
Еще через несколько минут допроса с пристрастием она всхлипнула, и, ткнув в меня пальчиком выдала.
– Все из-за тебя. Потому что мы тебя любим, а ты один. И что нам теперь?
Вот нечто подобное, я конечно подозревал. Догадливый. Ну и чего прикажите делать с этим? Ремень вытаскивать?
– Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ВОТ. А ТЫ С АЛИСКОЙ НОЧЬЮ.
– Уля, я ведь тебя тоже люблю.
Она нахмурилась.
– Ага, как дочку.
– Честно? ДА! И все, не обсуждается. И вообще. Ты самая красивая и замечательная дочь на свете. Прикинь, на целом свете, ты для меня одна. Тоже не обсуждается.
Она еще повздыхала, посопела, пообиделась еще немножко.
– Папа... Ну ты же не сердишься? Ну, не сильно?
– Ну, если только немножко.
Она обняла меня.
– Я теперь буду хорошей дочкой. Честное-пречестное. Ты совсем не сердись, пожалуйста.
– Хорошо. Придем домой, помиритесь. И никаких сцен ревности.
Ульянка неожиданно всплеснула руками.
– Ой, папа, а ведь еще вспомнила. Про мой дом.
– Ты меня пугаешь...
Она серьезно посмотрела на меня.
– Понимаешь... Есть мой дом. НАСТОЯЩИЙ. Там нам всем
