Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

сманенных многочисленными зазывными объявлениями на столбах, стенах, заборах, в газетёнке и глашатаями-школярами, мобилизованными всё той же вездесущей президентшей. Но таких оказалось, вопреки ожиданиям, не очень много. Надо было ещё раскачать, расшевелить домашнее болото, показать, как это здорово в открытую, никого не стесняясь, помотать голыми руками и ногами, подрыгать грудями, прикрытыми маечкой, повилять жирным задом, обтянутым короткими трусиками. Однако занятие, благодаря умелому тренеру, сумевшему расшевелить первопроходцев, прошло бодро и успешно под довольные улыбки распаренных таёжных красавиц и насмешливые выкрики пацанов и недорослей, да под пристальными плотоядными взглядами мужиков, окруживших коллективный ринг. Поэтому, чтобы не привлекать внимания посторонних и не отвлекать внимания страждущих приобрести модельную фигуру, следующие занятия перенесли в спортзал. Всё по задумке президента. Огорчаться долго не пришлось: на следующие занятия, закрытые, собралось уже больше раздобревших от спокойного быта баб, смешавшихся с пухнущими от неутолённости неясных желаний юными девами, да и Вике в спортзале способнее работать и, как ни странно, оказалось даже приятно окунуться в знакомую атмосферу. Приятны были и шумные благодарения, и благодарные доверчивые взгляды, и себя чувствовать значимой и нужной. К концу занятий приходили супруги и приятели разгорячённых, развинченных дам, с любопытством заглядывали в дверь, сдерживаемые охранником, выискивали знакомые фигуры, перебрасывая оценивающие ревнивые взгляды на других.
Пришёл и Фёдор. Наконец-то! Она увидела его лишь после того, как взмыленные бабы разошлись, а он, не показываясь, стоял в ожидании за дверью.
- Привет!
- Здравствуйте, - остановилась рядом, не поднимая глаз, заблестевших непрошенной радостью.
- Провожу? – и у него голос подсел от волнения. – Не «дакая» и не «некая», пошла на стянутых негнущихся ногах, стараясь не пошатнуться, не дать слабину, слыша сквозь частое гулкое биение сердца шаги рядом и чуть сзади. – Только что с поля и прямо сюда. – Если бы он не пошёл за ней, она бы… она бы застрелилась… из его пугача. Но он топал сзади. – Может, зря?
И опять молчком и не убыстряя шага, не чувствуя себя, словно робот. Заметно стемнело. Здесь, в угрюмом ущелье, обступленном сопками, обросшими тёмными деревьями, вообще быстро и густо темнело. Обычно она не задерживалась до темноты, опасаясь вечерних пьяных приставаний, ищущих драчливых приключений, пробегала до дома минут за 15, а сейчас то ли намеренно, то ли обессилев, шла медленно, с трудом возвращаясь в инертное состояние. То, что он шёл рядом, было и приятно, и боязно. И что дальше? А, чёрт с ним, что будет, то и будет – надо же, в конце концов, ставить точку в совместно начатом предложении. Так, молча, и дотелепали до дома, подгоняемые поднимающимся с речки ночным туманом, холодящим воздух, но не души.
- Чаем напоишь? – скромно напросился в гости. И опять ответа не последовало: она полностью отдала инициативу ему, в его руки, в его чувства. Так было удобнее, справедливее и оправдывало всё то, что будет.
Войдя за ней в келью, остановился у порога, разглядывая бедную, чуть ли не монашескую обстановку: узкая деревянная кровать, слава богу, с пружинным матрацем, небольшой раскладной стол у окна, поролоновое кресло и простой стул, маленький холодильник типа «Морозко», на полу зелёный палас со светлыми узорами, на стене большие электронные часы, в углу у дверей за загородкой кухонный закуток. Туда сразу же и юркнула монахиня сообразить насчёт чая со скудным припёком к нему. Телика нет. На подоконнике сиротливо ютится небольшой походный транзистор с выдвинутым антенным шпилем. И всё! Подошёл, включил, выпустив занудную китайскую мелодию с визгливыми завываниями, но и то хорошо для напряжённой обстановки. Подошёл сзади к Вике, склонившейся чуть не в слезах над бедной сервировкой.
- Вполне! – одобрил неуютное казарменное жилище и добавил неуверенно, смягчая разочарование и стыдобу хозяйки: - Для начала. – Вика повернула голову и молча поблагодарила добрым взглядом. – Есть, чем заняться. Со временем обустроишься.
- А я и не собираюсь, - резко отказалась от благого предложения ершистая хозяйка. – Зачем? – пожала плечами в обтянутой майке с надписью на груди «USA – SPORT», а на спине: «ROSSIA». – Проторчу лето и домой с наукой, только меня и видели!
- Конечно, конечно! – поспешил согласиться неудачный советчик. – Да у тебя и без того в норме – ничего лишнего. Много ли человеку надо? Лишь бы душе было спокойно. Так ведь? – Она опять смолчала, готовая и взвиться, и растаять. – Можно на «ты» на правах старого и первого знакомого? Хорошие знакомые зовут тебя попросту Викой, можно и мне? – обклеивал лестью.
Она повернулась к нему, посмотрела расширенными от отчаянья и счастья тёмно-посиневшими глазами.
- Тебе всё можно, - почти прошептала тоже на «ты» запёкшимися губами и уткнулась головой в широкую грудь, пахнущую едким манящим потом и хвоей, а он бережно обнял её за податливые плечи и осторожно прижал к себе, ощутив волнующее прикосновение твёрдых грудок.
- Тогда какого лешего мы тянем? – сбивчиво проговорил охрипшим голосом, потянулся рукой к стене, нащупал, не глядя, выключатель, выключил свет и зашарил жадными руками по майке, стараясь ухватить подол, ухватил и потянул, но Вика выскользнула из цепких рук, освободилась от объятий, отшатнувшись, выговорила, сдаваясь:
- Я сама, - и пошла на деревянных ногах к кровати, старательно приготовила холостяцкую постель, разделась и спряталась под одеяло, отвернувшись к стене, чтобы не видеть, как он раздевается и какой он голый, высвеченный любопытствующей луной за окном. Точка в первом предложении поставлена была молча и завершилась неутолёнными ласками разгорячённых тел. А потом было и многоточие, и так до полного нервного изнеможения. Положив опустевшую голову ему на грудь и удерживаясь за крепкую мускулистую талию, она, отдышавшись и успокоившись, вдруг спросила невпопад:
- А она знает о нас?
Фёдор успокоительно погладил трусиху по голове и щеке, перенёс ладонь на гладкую спину и ниже на выпуклые плотные ягодицы.
- Наверное, догадывается, - помолчал, - но не хочет знать. – Он убрал руку с побеждённого тела, осторожно, чтобы не столкнуть с узкой кровати, улёгся на спину, а она липко прильнула к нему всем отдавшимся телом. – Когда сходились, - он заложил руки за голову, - давным-давно, - сам удивился ушедшему времени, - ещё в студентах, сама предложила неукоснительное ограничительное правило, как постскриптум к брачному договору…
- Я знаю, - огорошила Вика тайной осведомлённостью, жарко и жадно поцеловав его в губы, спрятанные в усах и бороде.
- Ну-ка? – подначил Фёдор заинтересованно.
Вика тихо рассмеялась, вспомнив категорические наставления рогоносицы.
- Вот: налево – можно, но так, чтобы никто не знал, ни обманутая, ни, упаси боже, знакомые и посторонние.
- Она тебе сказала?
- Она, - подтвердила счастливая левая.
- А ты ещё спрашиваешь, - рассмеялся, но как-то не очень весело, левак.
А Вика, как и любая женщина в такие интимные минуты, продолжала допытываться, определяя свою власть над ним.
- Скажи честно, - требовательно нависла своим простецким доверчивым и совсем не хитрым лицом над его заросшей физиомордой, - ты её любил? Ну, Эльвиру? - и поправилась, уточнила, - или не так - ты её любишь?
Он поелозил головой, забегав обманчивыми лунными глазами по сторонам, стараясь выскользнуть из щепетильного неудобного положения.
- Сначала надо установить, что это такое, эта самая любовь. Кто знает? Сколько поэтов, музыкантов, писателей, философов бились и бьются над разгадкой, а всё впустую. Для всех она неповторимая и разная. Как удар по темечку. Для кого, к примеру, секс – начало и неотъемлемая лучшая часть любви, а для кого, и таких немало – начало её завершения: плотское гробит духовное. Что бы и как бы там ни было, оставим разгадку теоретических чувств, а ты меня притягиваешь с такой силой, что я не в силах справиться ни с мозгами, ни с телом. Хочется поймать тебя, сдавить, вжать в себя, растворить в себе, замлеть в экстазе и… - а дальше никаких слов не понадобилось. Потом она долго мягко и страстно целовала его и в губы, и в мудрый лоб, и в шерстистую грудь, а он расслабленно лежал, утопая в любовной нирване, так и не объяснив, что такое любовь и любит ли он обманутую жену. – К ней меня тоже влечёт, но не так, хочется только быть рядом, как школьнику рядом с толковым учителем. У неё характер сильнее моего, какая же тут любовь?
- У вас с ней что, нелады с сексом? – поинтересовалась бесстыдно, уже по-свойски.
- Только по разрешённым физиологией дням. До сна и после. Точно по расписанию, - пожаловался ненасытный кобель.
- Бедненький, - пожалела Вика. - О нас узнают все, - пообещала, улыбаясь, вжатая, невинно довольная властью над ним большей, чем женина.
Он дёрнулся, зажал голову хвастунишки обеими тёплыми ладонями, уставился вопросительно в поголубевшие ясные глаза.
- Ты что? Когда успела заранее протрепаться?
Она помотала головой, сжатой в ладонях.
- Никогда, - отвергла обвинение. – Соня знает…
- Откуда? – чуть не закричал он, сжимая дурную голову со злостью, словно застигнутый на месте преступления. – Ты ей…
- И опять нет, - отвергла она и это догадливое обвинение. – Соня сама догадалась ещё раньше, ещё до того, как мы узнались, - высвободила с усилием голову. – Может, и не скажет никому… хотя… - и сама ухватила его за отросшие баки. – Она тебя всё ещё любит, ты знаешь?
Он вывернулся из Викиных цепких рук, обиженно лёг спиной к ней.
- Вот ещё! – фыркнул недовольно. – Я-то думал, всё прошло, заросло трын-временем. – Повернулся к нынешней, захапал в тесные объятия. – Не клади на ум. – Вспомнил, поморщился, подняв усы: - Клинья подбивала ещё в институте, всё пыталась наставить на путь истинный науки. Но тогда мне было не до этого, слишком многие соблазны одолевали. Да и девки висли гроздьями покраше её. А она не захотела изменять науке, уже тогда слишком упорная и прямолинейная была, на том и расстались, а оно вон как, ты говоришь, вышло. Я ж говорю – упорная, настырная, опасная тётя, - крепко расцеловал мягкую и уступчивую. – Ну, да ладно: что есть, то наше, а что будет, как-нибудь переживём-переминуем, - повторил, словно читая её мысли. – Давай-ка всхрапнём малость, что-то я подустал с тобой, утомила старца, моя юная радость, - и добавил с явным сожалением: - Может, последняя. – Заботливо подоткнул ей под спину одеяло и ровно задышал, и она, утомлённая не меньше, согласно вторила ему.

-14-
Ушёл Фёдор чуть рассвело, ещё и пяти не было. Туман нехотя скапливался, чтобы убежать к альма-матер, к морю, а солнце только-только позолотило барашковые облака, сгущая темноту хвойников на вершинах и склонах сопок.
- Не хочу, чтобы кто-то из знакомых меня застукал, - объяснил сверхраннее трусливое расставание.
А Вике очень хотелось ещё побарахтаться, помиловаться в тёплой постели, а ещё больше – выспаться у него под надёжным боком.
- Не страшно, спросила так, на всякий случай, не надеясь, что он откажется от вынужденного бегства от любовницы. – Идти-то вон аж куда, да по безлюдью. Напорешься ненароком на алкашей.
-