Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

отставать от караван-баши, который шёл легко и размашисто, нисколько не заботясь, что следом задыхается, спотыкаясь, неопытная, но вредная одногорбая верблюдица, проклинающая всё, что есть и что будет, и ни чуточки не радующаяся изобилию красок, что дарили многочисленные лилии, ирисы, ромашки и ещё невесть что белое, жёлтое, оранжевое, красное, голубое, сиреневое, серо-буро-малиновое. Распадок, сужаясь, увильнул в сторону, а они полезли, замедляясь и тяжело отдуваясь, вверх по склону, путаясь ногами в виноградных лианах, а руками – в плетях лимонника, стараясь не ухватиться за зло колючий элеутерококк. И Вике опять казалось, что они второй день только и делают, что карабкаются куда-то вверх, и если сложить все подъёмы да вытянуть в одну линию, то она наверняка переплюнет Вавилонскую башню. По раскрасневшемуся лицу обильно текли, смешиваясь, слёзы злости на себя за слабость, пот от напряга и терпкая кровь от комариных укусов. Соня, заметив её состояние, крикнула:
- Федя, умерь темп!
Тот остановился, повернулся к Вике, спросил участливо и с ехидцей:
- Что, слабо?
- Нисколечко! – возразила, жалко улыбаясь, вредина, размазывая все потёки на разжарившемся лице. – Просто – жарко.
Они вышли к курумнику и стали обходить его понизу, по тропе, проложенной так, чтобы лошадям не повредить копыта и лодыжки. И на самом деле стало так душно и жарко, что исчезли комары, опасаясь за нежные крылышки, трещали камни, сползая вниз, в прохладу, а в воздухе повисла знойная тягучая тишина, не нарушаемая ни одним долгим звуком. Обошли каменное море и опять вверх среди сменивших лиственные почти сплошь хвойных деревьев с преобладанием пихт, елей и лиственниц да сопутствующих им берез и красных канадских клёнов. Ползли почти на карачках, подгоняемые слепнями, которым жара нипочём, они стали только злее и нахальнее и почему-то больше всего лезли к Вике. Хорошо, хоть Тарасов стал чаще оглядываться на подопечных, не давая себе убежать слишком вперёд.
- Ничё? – спрашивал время от времени, со злорадным спортивным интересом оглядывая ползущую вслед.
- Ничё! – отвечала та бодро сквозь дикую усталость и радовалась, что он хоть так о ней заботится.
Выползли на местное плоскогорье, почти сплошь заросшее колючим малинником и ежевикой с подвяленными посеревшими от солнца узкими листочками и облачками летающей мелкой нечисти, старающейся хоть что-то добыть из увядших осыпающихся соцветий. Сверху – сизо-голубое небо с редкими размазанными островками облаков, а снизу и по сторонам – зелёное и синее с белым в далёкой дали от спустившихся с неба и зацепившихся за вершинные скалы облаков. И ничего больше. Можно хоть выпрямиться и вздохнуть полной грудью. И разглядеть, что они здесь не одни. На той стороне кустарника, метров за полста, маячила чья-то тёмно-бурая шапка с отогнутыми и торчащими вверх ушами.
- Однако, косолапыч, - узнал чужака Тарасов, вглядываясь, загородив глаза ладонью от солнца. – Пришёл, сластёна, проверить, нет ли конкурентов, да на удачу и полакомиться поспевающей ягодкой. – Вытащил свой, годный разве что для отпугивания ворон, оборонительный пугач и хлёстко выстрелил в воздух. Шапка вмиг исчезла, и ни одна веточка не шевельнулась, будто никого там и не было.
- Зачем вы его так? – пожурила сердобольная защитница живой природы.
Стрелок по-ковбойски, по-мальчишески радуясь взрослой игрушке, дунул в слабо дымящийся гарью ствол, вложил чудо обороны в кирзовую кобуру, ответил внушительно-разъяснительно:
- А затем, чтобы не пасся у тропы: не дай бог, лошади учуют и понесут со страху вниз, ломая ноги и хребты и разбрасывая вьюки так, что и не соберёшь содержимого.
- Пой, Емеля! – засмеялась Соня, протягивая Вике фляжку с тёплым противным чаем. – Сам ты дрейфишь! Боишься, что встретит на выходе из кустов невзначай, и пугач не поможет.
- И это, - миролюбиво согласился поводырь. – Для вашей же защиты стараюсь.
- Ой, ли? – усомнилась старая занозистая подруга. – Женщин они не трогают.
- Не обольщайся, - предостерёг защитник, - невзначай так хряснет по шее, что никакой костоправ не поможет. Пойдёшь впереди? – предложил услужливо.
- Не-а, - по-детски отказалась смелячка, - дороги не знаю. Двигай давай, хорошо бы засветло вернуться.
И опять зелёные качели: то коротко вниз, то длинно вверх, и нет им ни начала, ни конца. Оказалось, однако, что есть. С одной плоской почти голой вершины, словно со смотровой площадки, внезапно, как на широкоформатном экране нарисовались все на виду белые домишки базы и горняцкого посёлка. Выглядели они такими мелкими и хрупкими, декоративными, и такими уютными и красивыми, что аж сердце защемило от умиления. За домиками  и домами, петляя между кустами и деревьями, освежая широкую долину, то и дело прислоняясь крутым изгибистым берегом к подножию сросшихся высоченных сопок с выходами гребенчатых серых, коричневых и белых скал, серебрилась, играя солнечными бликами на перекатах и обмываемых валунах, неширокая река в каменистом орнаменте. Красота почище альпийской! Не хватает разве озера, но его заменяло огромное водохранилище, зажатое с двух сторон сопками и сдерживаемое бетонной плотиной на выезде из горняцкого посёлка к недалёкому морю, укрытому даже сейчас, в жару, густой пеленой надвигающегося холодного тёмно-синего тумана. Силища и моща! Верилось, что в такой яркой и строгой красоте могут жить только красивые и счастливые люди с душами, открытыми всему прекрасному и честному, не зная тёмных пороков. К ним, к таким она стремилась сюда, нашаривая ощупью тропиночку к собственной голубой звездочке.
Долго спускались по заросшему молодыми дубками крутому склону, шелестя и утопая в слежалых жёлтых листьях, порой соскальзывая с них и теряя равновесие, а один раз всё же пришлось Вике ощутить задом их мягкость, но всё это мелочи по сравнению с тем, что дом, пусть и временный, недалёк. Почему-то подумалось, что особенно радуются лошади, оказавшись здесь и предчувствуя конец тяжкого пути, удобное стойло в приятно пропахшей конюшне и полведра хрумкого овса. Сразу захотелось есть так, что подтянуло кишку и засосало под ложечкой. Может и их ждёт овёс, противная овсянка с рыбой. Лучше бы макарошки с тушёнкой. И хлеб, хлеб с сольцой и растительным маслицем. Даже механически передвигающиеся ноги задвигались живее. Спустились на густо поросшую травой и кустарниковой порослью дорогу, проделанную когда-то бульдозером к одной из поисковых скважин. Сошли с неё и вышли к верховьям реки, свергающейся с небольшого горного плато десятиметровым водопадом. Мощный поток с силой врезался в бурлящую пенно-прозрачную, изумрудно-зелёную кружащуюся водяную воронку в вырытой-выдолбанной потоком глубокой ямине и, успокоившись, переливался через край и убегал по каменистому руслу, обтекая валуны, прячась под ними и тонко и нежно вызванивая попутную мелодию.
У калитки Тарасов, приостановившись, неожиданно предложил:
- Баню буду топить. Хотите?
- Хотим, - не замедлила согласиться Соня. – А ты? – повернулась к молодой грязнуле, устало привалившейся к забору. Какая там ещё баня! Ей бы распластаться на раскладушке и забыться минуток этак на 600 без кантовки.
- Не знаю… я никогда не была в бане… может, завтра?
- Идём, - решила старшая за обеих.
- Кликну, когда будет готова, - пообещал банщик, обращаясь к Соне. Вики почему-то и дорогой, и сейчас будто и не существовало. То ли оказалась не по нраву, то ли, как тешила себя, боялся искры. – С полчаса потерпеть придётся. На ужин не приглашаю, и самому не знаю, что перепадёт. Вернулся-то не в срок, без предупреждения.
- Свои накормят, - успокоила Соня. – Ладно, ждём.
Свои встретили с прохладцей. Да это и понятно: у каждого своё и самое важное дело, не до других. Своё всегда интереснее и занимательнее. Только рыжий Сашка съехидничал:
- Во, явились – не запылились, и обе в мыле. Никак, к ужину поспешали?
- А что? – не преминула поинтересоваться голодная Соня. – Обещают что-то интересное?
Александр Петрович рассмеялся.
- Оголодали, бродяги? А будет вам на радость картошка с огурцами, Вал-Валу удалось выпросить у местной подсобки, с добавкой куска горбуши горячего копчения. Так что, не прозевайте, вмиг расхватают и своё, и чужое, останутся для зазевавшихся поскрёбыши, хвосты да головы.
И не обманул – этим и потчевали науку. А ещё был хлеб, пусть и чёрствый, но вдоволь. В общем, жизнь продолжалась. Мал-мала отлежавшись, разгрузили рюки, сменили одёжку и опять улеглись и чуть не задремали, с сожалением услышав призывный клич заботливого соседа.
Шли с некоторой насторожённостью и опаской от встречи с хозяйкой: вдруг намылит насухо шею и – от ворот поворот?
- А где? – хотела было спросить Соня, но Тарасов, угадав вопрос, быстро ответил:
- Она у подруги, - и было неясно: то ли ушла до возвращения мужа, то ли после, когда узнала о его банной инициативе. Во всяком случае, нечистое впечатление наложилось на грязных гостей, но отступать немытыми они были не намерены.
- А-яй! – завопила заполошно Вика, когда, раздевшись и стесняясь, шмыгнула в мойку. – Тут же жарче, чем на солнце! – и присела на корточки, зажав завявшие уши ладонями.
- Ничего! – утешила Соня. – Стерпится! Уже приятно шкуру продирает, едри её мать! – Подхватила с лавки ведро с холодной водой и окатила скрючившееся тело. От неожиданности оно аж подскочило, и владелица завопила ещё громче и отчаяннее:
- Ты что? Холодно ведь!
Соня рассмеялась:
- Тебя не поймёшь: то жарко, то холодно. Давай-ка, не волынь, сама разведи, какую тебе надо, и смывай грехи, а я помогу отдраить хребет.
А Вике хотелось только одного: выскочить за дверь и хоть немного отдышаться. Но раз влезла во щи, надо терпеть и вариться. Да и шкура, размякши, постепенно привыкла, даже приятно стало от влажного разомлевающего тепла, проникающего глубоко в грязные поры. Приятно было и под руками Сони ощущать отдираемый грубой мочалкой слой потной грязи, коростой покрывший всю многострадальную спину. Когда по-быстрому вымылись и обмылись, Вика с облегчением сунулась смыться в раздевалку, но Соня, беспощадная банщица, тут же притормозила:
- Стой! Мы ещё не кончили, - и даже обрадовала, - только начали. – Подошла к низенькой плотной дверце, ведущей в какую-то соседнюю клетушку. – Давай сюда. Ну и банька у Фёдора, - похвалила хозяина, чисто Сандуны в микре. – Схватила несчастную Вику за руку и силой втолкнула за дверь, где оказалась жародышащая пыточная с полкой для сомлевших начисто. Ещё была кирпичная печь с зёвом для засовывания испытуемых на жаропрочность и небольшой котёл с парящей горячей водой для охлаждения окоченевших от сухого жара. – Лезь на полок, - понудила палач, - на-кось, нахлобучь на всякий-який, - подала суконную малахайку, - и замри!
А Вика и так была ни жива, ни мертва и только судорожно всасывала пересохшим ртом горячий воздух, слыша, как громко колотится уже перегревшееся сердце. Соня набрала с полковша кипятка и махом влила в зев, а оттуда рвануло подогретым белым паром, обволакивая всё нежное Викино тело, привыкшее к ванне в шампуниевых разводьях тёпленькой водицы, припахивающей живительным хлором.
- Вались на пузо, - приказала безжалостная подруга от науки, ухватила мокрый дубовый веник из ведра и