Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

чувствуя, как в ней нарастает, переполняет всю, решимость изменить себя и жизнь в очередной раз с надеждой, что в последний. Такая вот взвинченная, решительно настроенная, пошла к Розалии и, волнуясь, но не сбиваясь, изложила ей мгновенно, хотя ночью ничто на голову не падало, во многом интуитивно созревшую ещё на море программную идеищу, которая всё это время, от моря до суши, не давая о себе отчётливо знать, перелопачивалась в какой-то дальней ячейке головного компьютера и выродилась, наконец, в острейшее желание организовать, помимо взрослой, ещё и отдельную секцию детского фитнеса для малышни от четырёх до десяти лет. И обязательно с элементами художественной и спортивной гимнастики, спортивных танцев и акробатики. И не просто фитнес с топами-хлопами, как окрестил его Фёдор, а продвинутый инкубатор для выращивания настоящих совестливых интеллектуалов с разумным понятием справедливости без трусливых оправдательных отступлений в угоду порочным общественным мнениям, которых, правда, ей не приходилось до сих пор встречать. А с тем, чтобы ранняя закваска оставила след на всю жизнь, занятия над совершенствованием тела необходимо дополнить занятиями по укреплению души, включив в программу чтение воспитательной детской литературы типа нравственных сказок Пушкина, Андерсена, Бажова, Бианки и более современных авторов, а также прослушивание мелодичной классической музыки.
- А для всего этого и надо-то, - раздухарилась Вика, обнаглев и глядя требовательно и пристально в остекленевшие глаза президентши, - всего-то и понадобится, - помедлила, - для начала: хороший светлый зал – для детей же! – фортепьяно и музыкальный центр, кое-какие гимнастические снаряды и маты, грамотный литературовед, - как будто бывают безграмотные, - музыковед с хорошим слухом, умеющий бренчать на пианино, - как будто бывают музыковеды, не умеющие молотить по клавишам, - и, конечно, опытный фитнес-тренер, знающий гимнастику, танцы, акробатику, - подразумевая себя, хотя ни в первых, ни во вторых, ни в третьих не смыслила ни бельмеса. По мере возрастания скромных авантюрных требваний у Розали – так её нежно, на французский лад, обзывали неведомо как затесавшиеся в глушь евреи – совсем отвис длинный горбатый рубильник и запотели фары, а Вика ещё поддала, чуть смягчив требования: - Для облегчения бюджета можно загрузить школьных учителей литературы и музыки, им доплата не помешает, и показушная средняя зарплата у них подрастёт, - и подсластила огромную пилюлю: - Такого ещё нигде нет, ни в России, ни в остальных развитых демократических странах, безмерно заботящихся о детях. Мы будем пионерами!
Себя она, уже почти успокоившись, видела на нащупанной, наконец, своей дороге с голубой звездой впереди, отражённой в пытливых детских глазёнках, синих, голубых, зелёных, серых, карих, чёрных, всяких. Только бы затея удалась. И у Розалии, как и всякий еврей по природе – авантюристки, глаза начали оживать, загораться всемирной идеей воплощения в жизнь супер-культурного очага в задрипанной таёжной глухомани на краю земли. Известно ведь, что если одна баба загорится, то две – уже пламень, который так просто ничем не загасишь.
- Неплохо было бы, - потишила требования первая, - заиметь соответствующую литературу, покопаться в интернете, но у нас нет не то, что компьютера, но и телеящика. А ещё лучше бы попасть на какие-нибудь курсы, перенять опыт других секций, что в центре края, к тому же выдадут соответствующие корочки и сертификат на право ведения занятий с малышнёй. И ещё обязательна работа с родителями и школой, чтобы не было разнобоя. Нужен хотя бы простейший медик, в общем – целый штат, дело-то супер-грандиозное. Потянем? – взглянула умоляюще на разворотливую начальницу, нисколько не заботящуюся о том, как потянут, и думающую уже о том, что стоит начать, а там видно будет, что кому перепадёт. Её именно потому и заинтриговало затеваемое дело, что было супер-грандиозно и туманно.
- Давай, - осклабилась поощрительно тонкими губами, свойственными волевым людям, - дерзай, кропай план организации секции, а за мной – смета. Чем чёрт ни шутит, а вдруг отвалят дотационных мал-мала, и спортзал подновим, а может, и расширим, - и пообещала: - Ноутбук дадим тебе школьный во временное пользование, а там видно будет. Литературу выпишем, укажи тематику, а курсы… надо позондировать в городе, пошлём на ближайшие. Музыка – без проблем, с учителями и медиками сговоримся. Сложнее с залом, - она потёрла лбешник, выискивая выход. – Попробуем арендовать у профучилища на несколько дневных часов, думаю, не откажут – лишняя деньга им не помешает. В общем, двинули! – хлопнула, утверждая, мужской ладонью по столу. – Готовый план и смету утвердим на ближайшей сессии, там большинство – женщины, пройдёт без мыла. Да и Толстолобов, наш глава, не очень-то будет противиться, соответствует фамилии и клюнет на грандиозность затеи, а, следовательно, и на вероятность приличных откатов от дотационной воспомощности из края, ссылаясь при этом на заботу о детях, демографии и спорте, к чему призывает президент. В краевой мэрии, я думаю, тоже не пожмотятся, как-никак, а дело святое, красящее край. Не дрейфь, подруга, осилим, не сомневайся! – ободрила инициатора.
А ту, чем больше ширился план, казавшийся поначалу простецким, тем больше одолевали сомнения в его реализации. И было уже обидно до слёз! Неужели сорвётся, и она не вытянет? Вырвалась сюда махом, чтобы найти здесь прямую дорогу в светлое будущее, своё призвание, вроде бы нашла, и вдруг? Не хочется и думать! Тормозящий порог настиг её и здесь, главный порок в жизни – видимость настоящей любви, самообман. Оступилась о самый вредоносный для женщины – безответную любовь. Слава богу, нашла силы преодолеть, и теперь надо не сорваться, не свернуть снова в сторону.
Весь жаркий август с прерывистыми, но частыми дождями и грозами пришлось угробить на документационную волокиту, добывание инвентаря, различные договора и согласования, не переставая при этом школить взрослых трясогузок, число которых всё увеличивалось, не зная при этом, на той ли она всё же тропе. И всё равно на душе было светло, на сердце – свободно, а в мозгах – радостно и грёзно. Только изредка голубой реалистический взгляд усталых глаз менялся на синий, упадническо-меланхолический, раздумчиво-неуверенный, но и он быстро сменялся на серо-зелёный, сангвинический, возвращаясь к родному успокаивающему голубому. «Живём, старуха», - говорила она себе, - «держи хвост торчком, маруха Виктория!».
А в самом начале сентября, когда так и не выспавшаяся за лето ребятня подалась, понукаемая и насупленная, в крематории ненужных знаний, пришёл и Вике вызов на краткосрочные курсы по переподготовке и повышению квалификации тренеров фитнеса и всяких гимнастик. Уже начали беззастенчиво краснеть крупнолистные клёны, золотить длинные кудри застенчивые берёзы, стыдливо и боязливо трепыхаться мелкие кудряшки осин и желтеть могучие шапки маньчжурских орехов – грядёт задумчивая осень, ранняя и долгая здесь, пора потерь и находок, что кому соблаговолит определить непредсказуемая судьба.
Приморский город ей, выросшей на сухой равнине, не понравился сходу – весь на буграх. Едешь на маршрутке, и голову стягивает страхом – а ну, как разгонится, откажут тормоза, и бултыхнёшься в залив – поминай, как звали, не начав дела. А ещё мурыжили частые дожди, и не какие-то там брызгуны, а ветреные косые ливни, никакой зонт не спасёт. Хорошо, что она прихватила босоножки, скроенные почти из одних ремешков, одна, почитай, подошва, так что и ноги по вечерам в гостинице мыть не надо. Определили её в двухместный, где уже маялась какая-то учёная мымра сродни Софье, но подревнее и такая же усохшая, как будто учёных высушивают между листами фолиантов, которые никто не читает. Занималась она чёрт-те чем, как и все учёные, неизвестно, чем толчёные, изучала, как поведала с гонором, насекомых, что объедали тайгу. Вике было знакомо и без науки, такая гнуснятина не только объедала, но и обсасывала, и не только растительность, но и всё, что покрупнее и послаще. Не раз приходилось снимать с зудящего тела и смазывать с потного лица в походе с Софьей. Так что говорить с мымрой было не о чем, да и не хотелось, поскольку та по старости постоянно сбивалась на нравоучения. Приходила она поздненько и частенько под хмельком, наверное, опустошая с коллегами пробирки и пузырьки с заспиртованными вредителями, хмыкала простуженным красным носом, ворчала на погоду и пила беспрерывно крепкий чай с мёдом, похожая на зловредную осу. Приходилось Вике коротать время в одиночку: вечерами мурыжа профессиональные и скучнейшие устиновские детективы, а в предвечерье знакомиться с городскими достопримечательностями, среди которых достойных долгого внимания было не так уж много, значительно меньше, чем в красочных туристических буклетах. Больше разговоров, чем впечатляющего вида.
Начать хотя бы с того, что Золотой Рог вовсе не золотой, а мутно-серо-зелёный, замусоренный отходами горожан-чистюль. Бухта у набережной почти сплошь заставлена всякими плавающими посудинами, преимущественно с Андреевскими флагами и в серо-стальной сумрачной окраске, да ещё и обвешана автомобильными покрышками – не подойдёшь, не взглянешь на воду, и утопиться негде и не хочется в такой грязи. И ни одного беленького пароходика с голубой трубой. Городской пляж – не лучше: песок серый и грязный, утоптанный, не то, что был там, у скалы, возле уютной пещерки. Мымра говорит, что за городом получше, почище, но как-то не верится, и лезть в такую воду, не очищенную хлоркой, серо-зелёную, мутную и скользкую тоже не хочется, хотя желающих и взрослых и, особенно, детей, хоть отбавляй. Путинский мост, конечно, потряс – красавец, да и университетский комплекс на Русском впечатлил. Вот бы ей в таком в своё время поучиться, вот бы в родном городе заделать пару пухлых саммитов, глядишь, тоже обзавёлся бы не худшим. Но моря здесь нет, только вода, море – там, где они были с Фёдором. Похвалила себя, что не пожмотилась на такси и забралась на макушку города с остатками старинного защитного форта. Было ветрено и довольно прохладно, но зато вид на бухту и на весь Амурский залив ошеломил своим величием и красотой со многими бухточками, заливчиками и опоясывающими побережье скалистыми островками, убегающими далеко в море. Осторожно и благоговейно ходила там, где много лет назад отбивались от наседавшего супостата русские храбрецы из допотопных пушек, некоторые из орудий ещё грозно глядели с каменных лафетов. Настораживали и мрачные цементные казематы, земляные заграждения, окопы, ещё какая-то фортификация, и спасибо тем, кто бережно восстановил и сохраняет славу русского прошлого. Отсюда хорошо просматривалась и старая, центральная часть города, прислонившаяся к бухте и спускавшаяся к ней крутыми застроенными уступами.
Но большая часть командировочного времени уходила на курсы и посещения частных фитнес-клубов, которых в городе развелось предостаточно, и все они, как она поняла, финансово преуспевали, чего не скажешь о содержании занятий. На курсах, к сожалению, преобладала теория, разбавленная