Идеал недостижим

свернули на свою улочку, узкую, пыльную, обсаженную пирамидальными тополями. Когда осталось миновать два дома, услышали детский плач. За редким покосившимся забором по двору бежала, громко плача, грязная сопливая девочка в дырявом платьице. Ей было года четыре. За ней гналась с ремнем в руке пьяная лохматая женщина. Они забежали за дом. Раздался отчаянный визг.

Отец и сын были поражены.

Лунин рассказал об увиденном няне, маленькой худощавой женщине лет шестидесяти.

– Ну как можно так воспитывать ребенка! – возмущался он.
 
– Знаю я эту семью, – вздохнула няня. – Алкаши оба… Он срок отсидел… Ох, жалко Варюшку. Это уж как кому повезет с родителями…

После ужина няня ушла к себе.

Вскоре зашел недовольный Егор Степанович.

– Участковый приходил, – проворчал он. – О тебе спрашивал.

Игорь принялся что-то рисовать, а Лунин, заложив руки за спину, крупными шагами заходил взад и вперед по комнате. Уезжать надо было немедленно. Но куда?

– Пап, ну что ты все время ходишь? – воскликнул с досадой сын.

Лунин неохотно присел на кровать, однако не выдержал и минуты, вскочил и опять зашагал. Раза два на пороге своей комнаты показывалась няня, с сердобольным видом наблюдала за ним несколько секунд и снова исчезала.

Наконец, они улеглись спать. Игорь – на кровати, Лунин – рядом на полу. Сын как всегда держал его за руку. Он утверждал, что так быстрее засыпает. Минуты через три Игорек, кажется, уснул. Лунин осторожно высвободил руку. В соседней комнате храпела няня. Он заснуть не мог. Вдруг раздался громкий стук в ворота. Злобно залаяла собака, но тут же стихла. Лунин вскочил, стал поспешно одеваться. Сердце билось сильными редкими ударами. Это был не страх. До войны он послал письмо известному графологу Зуеву-Инсарову с просьбой определить по почерку его характер. «Волнуетесь по пустякам,– написал в ответ графолог, – но в трудные минуты жизни сохраняете присутствие духа». Потом он много раз, особенно в войну, убеждался в правоте этой оценки. При приближении опасности он всегда чувствовал необыкновенный прилив сил, который в свою очередь вызывал в нем уверенность в себе и сосредоточенное, напряженное спокойствие.

По коридору, чертыхаясь, прошел Егор Степанович. Если это милиция пришла забирать сына? Тогда что делать? Разбить окно, схватить Игоря и скрыться? Но он же не преступник. Украл он собственного ребенка. Никто не имеет право отнять у него сына!

– Принимай позднего гостя, Степаныч! – донесся со двора громкий нетрезвый голос. – Попрощаться пришел.

Это был Прокопенко, сосед. У Лунина отлегло от сердца. Он опять лег. Лежал на спине, глядел в темноту и искал лучшее решение. Голос Прокопенко в хозяйской комнате становился все громче и возбужденнее. Ленин слышал каждое его слово. «Сына разбудит», – с досадой подумал он. Иногда что-то глухо бурчал Егор Степанович.

– Я в прошлом году на пятнадцать тысяч чикинды сдал, – говорил Прокопенко.– А работал семь месяцев. Где ты еще так заработаешь, Степаныч? Они сами в горы отвозят. И мешки свои дают. Наши только харчи. И серпы. У чикиндиста орудие труда – серп! Который на гербе изображен. – Он захохотал. – И никаких начальников. Захотели – пошли на работу, захотели – отгул взяли.– Снова раздался его громогласный смех.– Воздух чистый, горы кругом. Вот только работа по договору, стаж не идет. Так тебе, пенсионеру,  это и не надо. Подумай, Степаныч. Старик ты еще крепкий. Я тебя в свою бригаду включу, я бригадир. Мы первого апреля выезжаем, послезавтра. Сезон первого апреля открывается. Участок подходящий, траву там пять лет никто не резал…

Лунин встал и пошел в комнату хозяина. На столе стояла бутылка водки. Ему предложили выпить. Он отказался. Лунин теперь совершенно не пил. Чтобы надлежащим образом исполнять свои обязанности по воспитанию сына, он всегда должен быть трезвым, полагал он. Лунин поинтересовался, о какой работе они говорят.

– Заготовка лекарственной травы, – охотно стал объяснять Прокопенко. Он, видимо, обрадовался новому слушателю. – Чикинда по-киргизки. По-научному – эфедра. В Чимкенте на фабрике из нее потом лекарство делают. От простуды, от ревматизма. Контора Лекрастрест чикинду заготавливает. За тонну она две тыщи платит. Контора тут рядом…
 
«Вот то, что мне нужно, – подумал Лунин. – В горах нас никто не найдет!»

ЭФЕДРА

1

Лунин попал в бригаду Святкина. Час ждали в конторе машину. Сначала заехали к Лунину. При виде его нехитрого скарба Святкин скептически усмехнулся. Забросили вещи в кузов и поехали в село Сокулук, где жил Святкин. Бригадир ехал в кабине, они с Игорьком – в открытом кузове.

Вещи бригадира  грузили долго. Святкины готовились к поездке основательно, всю зиму. В кузов залезли его жена Авдотья, дочки Зина и Зоя, двенадцати и семи лет.  Авдотья очень походила на мужа. Такая же широколицая, коренастая, крепкая, с такими же спокойными, уверенными движениями. Последней забралась в кузов Люба, красивая девушка лет шестнадцати. Это и была бригада.

Поехали дальше на восток, в сторону озера Иссык-Куль. Лунин лежал на своих вещах и глядел на синее небо. «Чем дальше от Фрунзе, тем лучше», – радовался он. Жена Святкина вытянулась на матрасе и вскоре задремала. Дочки расположились возле нее,  что-то вполголоса рассказывали друг другу и время от времени хихикали. Люба сидела на тюке с одеждой и с печальной задумчивостью смотрела себе под ноги. Иногда она с любопытством взглядывала на Лунина. Она попала в плохую компанию, и приемные родители уговорили Святкиных взять ее с собой. Труд должен ее исправить, думали они. Игорь выбрал место у самого борта и с жадным интересом, вертя головой, глядел на все, мимо чего они проезжали.

Они въехали в сквозное ущелье Боом. За ним лежит  Иссык-Куль. Боом состоит из ущелий поменьше. Машина свернула в одно из них. Проехала несколько сот метров по едва заметной дороге и стала. Выгрузили вещи. Машина уехала.

С радостным волнением смотрел Лунин на скалистые вершины вокруг, на живописные склоны, на ярко-зеленую весеннюю траву, на порхавшего махаона – огромную бабочку с изысканной окраской. Игорек и вовсе пришел в восторг. И на Любу красота гор произвела впечатление. Она развеселилась, стала резвиться как маленькая девочка. Бригадир, его жена и дочки оставались спокойными. Махаон подлетел совсем близко. Лунин не удержался, сорвал с головы берет и бросился его ловить. Но заметив недоуменно-насмешливые взгляды Святкиных, остановился.

– А вон она, чикинда,– сказал бригадир и показал на три куста на осыпи, метров пятнадцать над ними.

Лунин взбежал на гору. Кусты были ему по грудь. Зеленая их часть представляла из себя нечто среднее между хвоей и хвощами.

Святкин и Лунин начали ставить большую брезентовую палатку. Командовал Святкин. Иногда он покрикивал, поругивал. Сложили из камней очаг.

Как-то внезапно стемнело и похолодало. С трудом разместившись в палатке, улеглись спать.

Проснулись рано. Позавтракали, стали собираться на работу. Вставший вместе со взрослыми Игорь был радостно возбужден, пытался помогать в сборах отцу. Но больше мешал. С запада задул сильный холодный ветер.

– Киргизы такой ветер называют улан, – объяснил Святкин. – Он из ущелья вырывается и на озеро дует. От сильного улана Иссык-Куль даже, в некотором роде, штормит.

Лунин порылся в своих вещах, достал детские теплые штанишки до колен ярко-оранжевого цвета.

– Надень, Игорек.

– Не хочу, – сказал Игорь. Все его оживление разом исчезло. Он ненавидел эти штаны.

– Обязательно надо надеть. Видишь, как похолодало.

– Мне не холодно.

– Это тебе только кажется. Ты и не заметишь, как простудишься. Что я тогда буду с тобой делать?

– Нет.

Святкины переглянулись.

– Ну почему же ты не хочешь надеть? – Лунин начал волноваться. – Хорошие штанишки! Ничего ведь не стоит надеть.

Мальчик молчал, с мрачным упрямством глядя в землю.

– Пора идти, – буркнул бригадир.

– Игорек, надень! – чуть ли  не в отчаянии воскликнул Лунин.

Игорь не произносил ни звука и не шевелился. Святкин покачал головой.

– Мои бы так упирались! Подзатыльников бы тут же надавал!

Мальчик вскинул на него глаза. В них были изумление и возмущение.

– Я признаю только метод убеждения! – сказал Лунин. Жена бригадира хмыкнула.

Люба взяла у Лунина оранжевые штаны, шагнула к ребенку и произнесла с мягкой и веселой повелительностью: – Раз, два, три! О-де-ваем! – И сама надела на него штаны. Он безропотно подчинился.

– Да у тебя, Люба, педагогический  талант!  Ну,  спасибо!  –  рассмеялся  Лунин.
– Только штаны надевают, а не одевают. – Он был несколько сконфужен.

– Ты за старшую остаешься, – сказал Зине бригадир. Он неодобрительно покосился на ботинки Лунина на тонкой подошве.

Дети остались в палатке, а взрослые двинулись цепочкой по тропинке вверх по ущелью. Ветер постепенно стих.

– Я воспитываю сына с колоссальным уважением к его личности, – вдруг заговорил Лунин. – С раннего возраста так воспитываю. Я ни разу ему грубого слова не сказал. Даже ни разу голос не повысил.

Люба, шедшая впереди Лунина, обернулась и поглядела на него с доброжелательным любопытством.

– Стала бы я со своими так цацкаться, – проворчала Святкина. Ее муж – он шел впереди всех – слегка повернул голову.

– Вырастет – и сядет тебе, в некотором роде, на шею. Наш ротный, лезгин, так говорил: «Если хочешь, чтобы сын стал тебе другом, воспитывай его в строгости».

–  Потакать  любым  капризам  ребенка,  конечно,  нельзя,  –  ответил    Лунин.
– Хороший воспитатель всегда требователен. Если ребенок неправильно себя ведет, надо ему это объяснить. В крайнем случае даже наказать. Но не унижая его, не задевая его достоинства. Это главное.

Они свернули с тропы и полезли в гору. Добрались до кустов чикинды. Склон был крутой. Долго искали место для стоянки. Наконец нашли ровный, лишь слегка покатый пятачок. Сложили сюда вещи. Святкин привязал к поясу кап – большой рыжий мешок.

– Это сумка, в некотором роде, – пояснил он. Взял серп. Левой рукой захватил побеги чикинды, срезал серпом. Прежде чем опустить пучок в сумку, показал кончиком серпа на одеревенелые части.– Вот этих палок должно быть поменьше. Лекрастрест не примет, если много палок будет.

Авдотья поодаль объясняла то же самое Любе.

В первый день Лунин собрал эфедры очень мало. Он жал медленно, боялся порезаться. Но уже через неделю работал быстрее Святкиных. Однако и уставал скорее. К часу дня он уже выдыхался и спускался с горы. Они же работали до вечера. Жали не спеша, размеренно. Для Святкиных, сельских жителей, эта крестьянская по сути работа была привычной.

Скоро ботинки Лунина пришли в полную негодность. Святкин дал ему для работы чуни. Так он называл высокие, до щиколоток, галоши из толстой резины. Они служили долго.

Как-то после работы Лунин сидел у костра, пил чай и глядел на скалу напротив. Она напоминала человеческий профиль с крючковатым носом, грозно сдвинутыми бровями и плотно сжатым ртом. В первый же день он и Игорек независимо друг от друга заметили это сходство. Сын и девочки играли в какую-то игру. Лунин думал о том, как ему отделиться от Святкиных. Он опасался, что сын попадет под дурное влияние. Их