Идеал недостижим

города, она не хотела.

Анна Андреевна, мать Риты, работала редактором. Она и дома постоянно правила рукописи в своей скромно обставленной комнате. Была поглощена литературной работой. Быт ее не интересовал. Анна Андреевна была дочерью урядника. Училась в гимназии. Влюбилась в своего учителя. Вышла за него замуж. Свадебное путешествие они совершили по Италии. Вскоре развелись. Она вступила в партию большевиков. На партийной работе познакомилась с отцом Риты. Он был из рабочих.

Человеком Анна Андреевна была молчаливым, сдержанным.
Война ее тоже коснулась. Муж сестры Анны Андреевны по заданию подполья служил старостой у немцев. Когда пришла  Красная армия, его, не разобравшись, расстреляли. Дочь его, племянница Анны Андреевны, узнав, что отец казнен как пособник фашистов, повесилась. Его сын погиб раньше – воевал в партизанском отряде и был убит в бою.

Оставаясь заведующим библиотекой, Вадим стал еще лектором Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний. Хотел побольше заработать денег и купить жене шубу.

Работала Рита далеко от центра города. Зимой, когда быстро темнело, Вадим ездил ее встречать. Сменил для этого работу. Стал преподавать в техникуме. Так у него было больше времени.

Общественный транспорт ходил плохо. На остановках люди штурмовали автобусы и трамваи. Вадим пропускал жену вперед, хватался руками за поручни и загораживал вход. На него напирали, толкали в спину, возмущались, ругались. Но лишь когда Рита, не торопясь, с гордо поднятой головой, поднималась в салон, Вадим разжимал руки. Среди негодующих голосов иногда слышались и возгласы одобрения: "Настоящий мужик!"  Или: «Вот это мужчина!»  Хвалили, как правило, женщины.

Через год у них родился сын. Его назвали Игорем.

Вадим был счастлив с Ритой. Как тогда с Машей. Даже счастливее. Теперь прибавилось счастье отцовства.  Сына Вадим очень любил.

И вдруг, на пике счастья, жизнь Вадима круто изменилась.

Он заподозрил Риту в измене. И хотя Вадим сознавал, что его подозрения могут быть необоснованны и даже скорее всего необоснованны, в нем начался мучительный, необратимый, неподвластный ему процесс. Процесс, убивающий поэзию жизни, все разрушающий и разъедающий.

Повторялась история с Машей.

Начались ссоры. У обоих характеры были сильные, гордые, и это усугубляло конфликты.
Наконец, они расстались. Вадим переехал в дом Игната Григорьевича. Но приходил каждый повидать сына. Рита этому не препятствовала. Игорь встречал его с радостью, провожал со слезами.

Вадим страдал. Похудел. Глаза ввалились. Лицо было хмурым, мрачным. Екатерину Дмитриевну очень тревожило его состояние.

А в марте 1953 года он испытал еще одно горе.

После войны восхваление Сталина достигло апогея. В Вадиме поднимался внутренний протест против такого славословия.

Как-то он прочел лекцию в школе рабочей молодежи. После лекции к нему с встревоженным лицом подошла директор школы.

– С вами хочет побеседовать сотрудник МВД.

Она провела его в свой кабинет и ушла.

За директорским столом со строгим видом сидел молодой человек в штатском. Вадим видел его на лекции, в последнем ряду.

– Капитан МВД Ежков, – представился он. Показал удостоверение.

«Подходящая фамилия», – подумал Вадим.

– Садитесь. Я слушал вашу лекцию. Она мне, в целом, понравилась. Много интересных фактов привели. Но есть одно существенное замечание. Почему вы мало – недопустимо мало – упомянули товарища Сталина?

Вадим опешил. Тема лекции была далека от политики. Вадим рассказывал об успехах советских ученых-химиков. Он сдержанно ответил:

– Хорошо, я учту ваше замечание.

– Да уж, учтите. До свидания.

А через две недели он услышал сообщение о смерти Сталина. Вадим был один в своем рабочем кабинете. Он лег на диван и заплакал. Чувствовал себя несчастным и осиротевшим. Не мог Вадим представить, как все они будут теперь без Сталина жить.

КРАЖА

1

Екатерина Дмитриевна пробыла у соседки почти весь день. Помогала готовить закуски к свадьбе соседской дочери; до позднего вечера длилось застолье. Когда она вернулась домой, сына не было. Они жили вдвоем. Игнат Григорьевич умер в начале зимы. Поскользнулся на улице, упал, сломал шейку бедра и как-то быстро угас. Сваренный ею утром суп стоял нетронутым. Ее охватила тревога. Уже второй год, с тех пор как после смерти Сталина освободили уголовников, ходить по Новосибирску с наступлением темноты было опасно. Сын носил в кармане махорку – бросить в глаза грабителям. Два раза махорка его выручала. А вдруг на этот раз не помогла? А может быть, они с женой решили опять жить вместе, и он остался у нее? Нет, он бы обязательно предупредил. Вадя всегда был заботливым и чутким сыном. И он же вчера еще сказал, что не хочет снова сходиться с Ритой. Жаловался, что не видит выхода: невозможно жить с женой и невозможно жить без ребенка.

Екатерина Дмитриевна курила папиросу за папиросой. Сердце ныло. Может, Вадя опять поехал на аэродром? Месяц назад он вдруг захотел прыгать с парашютом. Как будто за войну не напрыгался! Несколько раз ездил на аэродром ДОСААФ, но погода, слава богу, была нелетная. В ожидании хорошей погоды он там даже два раза ночевал, на столе, на голых досках. Наконец, ему это надоело. Так он и не прыгнул. Как она волновалась за него тогда! Неужели снова прыгать захотел?  Но в таком случае он оставил бы записку.

Вдруг раздался стук в калитку. Екатерина Дмитриевна поспешила во двор. За воротами стояла бледная, взволнованная Рита. Сдержанно поздоровавшись, невестка сказала:

– Третий раз к вам приезжаю. Игорек здесь?

– Нет. Проходи, Рита!

– Нет?

Невестка побледнела еще больше. Быстрыми шагами перешла двор, вошла в дом. Екатерина Дмитриевна едва поспевала за ней. Они прошли в комнату Вади. Екатерина Дмитриевна заметила, что на кровати сына нет одеяла. Это было странно. Рита стала посреди комнаты и, нервно теребя конец шарфа длинными тонкими пальцами, произнесла прерывающимся голосом:

– Вадим забрал в обед Игорька из яслей. На два часа. Но больше их не видели.

Екатерина Дмитриевна ахнула. Она рассказала, как прошел этот день. Маргарита недоверчиво смотрела на нее. Вскоре она ушла.

Екатерина Дмитриевна бросилась к комоду, выдвинула нижний ящик. В нем хранились документы. Вадиных документов не было. Она заглянула под кровать, там всегда лежал чемодан. И он исчез. Она все поняла. Противоположные чувства охватили ее. Это было и облегчение (сын жив), и обида (как он мог не сказать!), и тревога за судьбу его и внука.

А утром явился милиционер, стал допытываться, где может быть ее сын. Он наведывался еще несколько раз. Через неделю ее вызвали в прокуратуру, долго расспрашивали или, лучше сказать, допрашивали. Интересовались, нет ли от сына каких либо вестей.

Еще через пять дней пришло письмо. Сын просил прощения за то, что не посвятил ее в свои планы. Но так было нужно, писал он. Вадя признавался, что хотел не просто прыгать с парашютом, а совершить опасный прыжок с рекордной высоты. Потому что не желал больше жить. Решил: если ему жизнь не нужна, надо отдать ее, сделав что-то значительное. Вот в каком состоянии он тогда был! Оставался один выход – украсть сына. Сначала он намеревался отправиться в Саратов, к Вере, двоюродной сестре, но один человек на вокзале посоветовал ехать в Киргизию, в город Фрунзе. Там и теплее, и легче живется. Так он и сделал. На железнодорожной станции Кулунда, в северном Казахстане, была тяжелая пересадка. Пришлось в спешке – на посадку дали несколько минут –  переходить через несколько путей. Как раз разыгралась метель. Одной рукой он прижимал к себе закутанного в одеяло Игоря и в ней же держал авоську, в другой нес чемодан и две сумки. Один раз пришлось даже поднырнуть под вагоны, Зато столица Киргизии его приятно удивила. Декабрь, а снега почти нет, тут и там зеленеет трава, многие ходят в пиджаках. Он снял комнату, ищет работу, надеется устроить Игоря в детский сад. Вадим просил Екатерину Дмитриевну опускать письма ему не на их почтовом отделении, а на вокзале.

2

Странный это был покупатель. Когда подошла его очередь, он внезапно повернулся и вышел из магазина. Продавщица удивленно проводила его глазами. Через десять минут он появился снова и стал у входа, ожидая, очевидно, когда все уйдут. Такое поведение должно было бы вызвать у нее подозрение, но этот человек внушал безотчетное доверие. Это был мужчина лет тридцати пяти, высокий и стройный. Его лицо с красивыми, благородными чертами выглядело измученным, щеки ввалились. Одет он был довольно прилично. Он явно нервничал. Наконец очередь растаяла.

– Что будем брать? –  спросила продавщица, чтобы его подбодрить.

Он приблизился к прилавку и, волнуясь, заговорил:

– Хочу обратиться к вам с необычной просьбой. Я недавно приехал сюда с сыном из другого города. Ребенку четыре года. На работу я еще не устроился. Деньги кончились. Не могли бы вы дать мне в долг буханку хлеба и килограмм макарон. В ближайшее время я рассчитаюсь.

– А где его мать?

Несколько секунд он колебался.

– Я его увез  от матери. Буду воспитывать один.

Продавщица, немолодая женщина с полным, дряблым лицом и добрыми голубыми глазами, вздохнула.

– Хорошо. – Она положила перед ним на прилавок хлеб и макароны. Спросила: – А сахар есть? – В ее голосе звучало сочувствие.

– Кончается.

Она добавила бумажный кулек с сахаром и две банки кильки. Он повеселел.

– Очень вам благодарен!

– За вами двадцать два рубля шестнадцать копеек.

Он сложил все в авоську и вышел.

Лунин не ел второй день. Сын, однако, был сыт и, как он надеялся, ни о чем не догадывался.

Когда он вошел в дом, Игорек бросился ему навстречу.

– А я бабе Кате верблюда нарисовал! – радостно сообщил сын. Проезжая казахские степи, они видели верблюдов. Мальчик рассматривал их с жадным любопытством. Он подвел отца к столу и показал рисунок. Глаза его сияли.

Этот низкий стол, две табуретки и узкая кровать составляли всю мебель. Игорь спал на кровати, Лунин – на полу. Вторая комнатка, где по плану Лунина должна была жить няня, пока пустовала.

– Хорошо нарисовал, – сказал Лунин. – Какой важный!

Сын засмеялся.

Лунин отправился на кухню варить макароны. Ребенок пошел следом за ним и начал живо, увлеченно рассказывать о сегодняшнем утре.

После обеда Лунин стал зашивать Игорю курточку. Она расползлась на спине. Сын тихо сидел на табуретке у окна и задумчиво, по-взрослому серьезно смотрел на небо, на медленно плывущие перистые облака. В этих его переходах от бурной восторженности к молчаливой задумчивости Лунину виделось проявление богатой и глубокой натуры. Вскоре Игорь забрался на кровать и уснул.

Где достать денег, думал Лунин. Конечно, можно было занять у Егора Степановича, хозяина дома. Деньги у него наверняка есть. Егор Степанович на себя почти ничего не тратил. Питался он очень странным, очень экономичным и, наверное, очень полезным образом: ел черный хлеб, макая его в стакан с водой, настоянной на чесноке. Другой пищи он не признавал. Старик был прижимист, нелюдим, суров, и Лунин не решался просить у него денег, боялся нарваться на грубость. Неужели опять придется делать кирпичи? На прошлой неделе он