Идеал недостижим

отделения капитан Айвазян. Он сидел за столом. Вадим, майор Чарочкин и переводчик стояли у двери. Чарочкин за какую-то любовную историю был понижен в должности и подчинялся Айвазяну. Литовец сидел перед столом на табуретке. Он зарос рыжей щетиной. Из-под густых рыжих бровей глядели злые зеленые глазки. Был он невысок, но плотен и широкоплеч. На вопросы литовец не отвечал. Неожиданно он вскочил и со страшной силой надвинул стол на Айвазяна. Припечатал того к стене. Затем бросился к окну и, разбив стекло, выломав раму, выпрыгнул. Все произошло в мгновение ока. Вадим и майор успели лишь вынуть пистолеты. Они выпрыгнули вслед за ним. Кабинет располагался на втором этаже. Литовец бежал к высокому дощатому забору, огораживавшему их часть. Вадим и Чарочкин стали в него стрелять. Находившиеся во дворе военные тоже открыли стрельбу. Казалось, все пули попадают в него. Его военная форма покрылась красными пятнами. Но литовец продолжал бежать. Непостижимо было, откуда у него берутся силы. Он подбежал к забору и перемахнул через него!
 
Вадим с майором тоже перепрыгнули через забор. Ворота части распахнулись, из них выбегали офицеры и солдаты.

Литовец лежал на спине, раскинув руки и ноги. Он был изрешечен пулями. На губах появилась кровавая пена.

– Застрелите… меня… – прохрипел литовец.

И Вадим с Чарочкиным пожалели его, застрелили.

Подбежали другие военные. Стали вокруг распластанного тела. Вадим опустил дымящийся пистолет в кобуру.
– Жаба явилась, – сказал один из офицеров.

Из ворот части вышел и засеменил к ним Брехов. Он был уже подполковником.

Ему объяснили, что произошло.

– Зачем пристрелили? – закричал он на майора и Вадима. – Кто разрешил? Он ведь уже не мог убежать!  Подлечили бы его, и он бы ценнейшие показания дал! Под трибунал пойдете!

– Ему оставалось жить минуты или секунды. Нельзя уже было его спасти. Просто от предсмертных мук избавили, – попытался объяснить Вадим.

– Молчать! – завопил Брехов. Он приблизился к Вадиму. – Жалостливый какой! – И разразился гневной тирадой, наполовину состоявшей из мата. Когда Брехов начинал кричать, он уже не мог остановиться.

Вадим не выдержал. С размаху положил руку на расстегнутую еще кобуру и сделал широкий стремительный шаг по направлению к подполковнику.

Брехов опешил, отпрянул. Попятился назад, споткнулся о руку трупа и упал на спину. Раздались сдавленные смешки. Никто не помог ему подняться. Не дожидаясь, когда Брехов встанет, Вадим направился к воротам.

Вадим и майор сознавали, что слова Брехова о трибунале не пустая угроза. Выходка Вадима с кобурой только усугубляла положение. Ждали ареста. Таких мучительных дней в жизни Вадима еще не было. Но все как-то обошлось.

Литовец сломал начальнику отделения столом несколько ребер. Айвазян лежал в госпитале. Вадим временно возглавил отделение. Теперь Чарочкин подчинялся ему, старшему лейтенанту. Майор был человеком добродушным, веселым, по-своему обаятельным. Он оказался большим ценителем женщин. Это и привело его к гибели. Каждый вечер повторялось одно и то же. Чарочкин просил Вадима отпустить его в город. Тот отказывался, говорил, что это опасно. Майор настаивал, доказывал, что с ним, «опытным волком», ничего не случится. И Вадим, скрепя сердце, уступал. Из очередного такого похода майор не вернулся. Утром его нашли в переулке с перерезанным горлом. Вадим опасался, что спросят с него. Но снова все обошлось. Наверно, потому, что он был на хорошем счету у начальства.

В течение лета Вадим неоднократно подавал прошения об отставке. Объяснял свое решение желанием закончить институт. И каждый раз получал отказ. Лишь в сентябре  1945 года его, наконец, уволили в запас, с правом занимать должность помощника начальника штаба полка.

При увольнении Вадиму предложили остаться в городе и стать или директором мясокомбината, или директором театра. Последняя должность его заинтересовала. Ведь она была связана с искусством. Но после трезвых размышлений он отказался. Ему пришлось бы решать задачи не столько творческие, сколько административные и хозяйственные. Вадим поехал домой.

Примерно в это же время уволился из армии отец. Их боевые пути оказались удивительно похожи. Оба закончили войну в Германии. Вадим – в Кенигсберге, Лунин-старший – в Берлине.  Оба – старшие лейтенанты. Оба награждены орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» Оба вернулись домой живыми и невредимыми.
Мама дождалась и мужа, и сына. Такое случалось не часто.

ЛЮБОВЬ

1

– Какая красивая пара!

Интеллигентного вида старичок стал на краю тротуара, оперся на трость и с удовольствием смотрел на Наташу и Вадима. Они улыбнулись в ответ и прошли мимо.

Наташу Соколову действительно признавали самой красивой студенткой института. Соседки Вадима, сестры десяти и двенадцати лет, даже бегали иногда к институту, чтобы на нее полюбоваться.

Они учились в одной группе. Это была прекрасная девушка – добрая, умная, чистая, возвышенная. Родители ее были из «бывших». В тридцатые их почему-то не тронули. Вадим иногда встречал Максимилиана Ивановича, Наташиного отца, в продуктовом магазине. Магазин располагался на первом этаже пятиэтажного дома. Соколовы жили на втором. Каждое утро Максимилиан Иванович звонил по телефону завмагу, спрашивал, привезли ли молоко. Если привезли, спускался в магазин, в домашней пижаме, импозантный, вальяжный.

Вадим жил в соседнем квартале. Лунины перебрались в Саратов из Вольска в начале сорок шестого. У них была двухкомнатная квартира в трехэтажном доме.

Наташа давно была влюблена в Вадима. В него влюблялись многие.  Первые месяцы учебы он приходил в институт в военной форме. Она делала его еще неотразимее. Студентки, из других групп и курсов в том числе, старались попасться ему на глаза, понравиться.
К Наташе Вадим относился с большой симпатией. Но не любил. И хотел бы полюбить, но не мог. Не было в ней внутреннего огня.

Они шли в кино. Наташа предложила посмотреть довоенную советскую комедию «Цирк».
Этот апрельский день выдался особенно теплым. Повсюду таяли остатки снега. Журчали ручьи. Весна, как всегда, волновала Вадима. Душа жаждала любви. Как было жаль, что Наташа не соответствует его идеалу. Несмотря на свою идеальную красоту.

Когда рассаживались в зрительном зале, на соседнее сиденье, слева от Вадима, опустилась девушка в серой вязаной шапочке. Вадим мельком взглянул на нее. И замер. Девушка глядела на него смеющимися, искрящимися светло-карими глазами. На губах играла загадочная полуулыбка. Ее лицо нельзя было назвать очень уж красивым, но сколько в нем было обаяния! Оно выражало и теплую женственность, и своенравное озорство, и живой ум. Во внешности ее было, отчасти,  что-то восточное.
Она порывистым движением сняла шапочку и положила на колени. Эта женская порывистость всегда покоряла Вадима. За порывистыми движениями он угадывал порывистую, страстную душу. Девушка стала смотреть на экран. Он тоже. Погас свет. Начались обязательные перед фильмом новости.

Вадим не отрывал взгляд от экрана, но боковым зрением замечал, что девушка время от времени посматривала на него.

Начался фильм. Девушка вполголоса сделала остроумное и меткое замечание об игре одного из актеров. Вадим не смог удержаться от смешка. Он тоже пошутил. Девушка тихо засмеялась. Кто-то сзади на них зашикал. Наташа сделала нетерпеливое движение рукой. Очевидно, осуждала Вадима и девушку.

Вадим рассеяно смотрел на экран и думал о том, что встретил свой идеал. Второй раз в жизни. Идеал сидел рядом, касался локтем его локтя, смеялся его шуткам.

Фильм закончился. Зажегся свет. Зрители потянулись к выходу. Наташа встала. Вадим продолжал сидеть. Как бы ждал, когда освободится проход. И девушка сидела. Он хотел, чтобы Наташа отошла от них. Он бы назначил девушке встречу. Может, даже сказал бы о своих чувствах. Однако Наташа не двигалась с места. Словно угадала его намерение.
Что делать? Не мог же он при ней договариваться с девушкой о свидании. Встретить ту, которую он искал всю жизнь, чтобы тут же ее потерять? Как тогда, в Москве. Это было немыслимо. Вадим лихорадочно искал решение. Сказать с отсутствующим видом, глядя на потухший экран, как бы про себя: «Понравился мне фильм. Завтра снова его посмотрю»? И добавить: «В это же время». Нет, что-то не то…

Девушка пришла ему на помощь.

– А я вас знаю! – весело воскликнула она. – Вы на четвертом курсе учитесь, на филологическом. А я на третьем, на инфаке. Будем знакомы. Маша Коган.

Она непринужденно протянула ему руку. Вадим с плохо скрываемой радостью пожал ее. Рука была горячая. Как он и ожидал. Вадим тоже представился. Наташа в разговоре не участвовала.

Они направились к выходу. У кинотеатра Вадим попрощался с Машей. Они обменялись многозначительными взглядами. Коган и Наташе сказала: «До свидания». Та сдержанно ответила.

Вадим проводил Наташу до дома. Он старался ни чем не выдавать ликования, бушевавшего в груди. Наташа была печальной и молчаливой.

Конечно, на следующий же день он отыскал Машу в институте. Всю перемену они проговорили без умолку.

И остальные перемены они были вместе. С прекрасного лица Наташи не сходила грусть.
Вадим и Маша полюбили друг друга.

– Судьба нас соединила. Ведь я в тот день в кино не собиралась, – с улыбкой вспоминала она. – Это подруга простудилась и свой билет – счастливый билет! – мне отдала.

Все свободное время они не расставались. Маша приходила в гости. Лунины полюбили ее сразу. Ее общительность, веселость, остроумие были им по душе. Они ценили шутку.

И Вадим иногда заходил к ней. Мать у Маши была русская, а отец – еврей. Они работали в издательстве. Судя по всему, Вадим произвел на них хорошее впечатление. У Маши была гитара. Она хорошо играла и пела.

Вадим и Маша понимали друг друга с полуслова. У них были родственные души. Никогда не возникало ни ссор, ни даже пустяковых недоразумений. Именно о такой любви мечтал Вадим. Впервые в жизни он был совершенно счастлив.

Об их любви знал весь институт. Декан полушутя, полусерьезно говорил, что при распределении Вадима обязательно оставят в Саратове, не станут разлучать такую замечательную пару.

Так и случилось. После окончания института Вадима сразу назначили на должность инспектора облоно – областного отдела народного образования. Это был беспрецедентный случай. Несомненно, сыграло роль то обстоятельство, что Вадим был в свое время старшим лейтенантом НКВД.

Однако он проработал инспектором лишь два месяца.

Стояние в белорусских окопах, в воде, не прошло даром. С тех пор у Вадима время от времени, без видимых причин, подскакивала температура. Он не придавал этому большого значения. Теперь температура стала подниматься и чаще, и выше. Маша настояла, чтобы Вадим пошел к врачу. У него признали хроническое воспаление крови. Назначили инъекции пенициллина. Уколы взялась делать Маша.

Вадим взял отпуск по состоянию здоровья. Он, как участник войны, получил путевку в ялтинский санаторий.

Они с Машей решили пожениться, как только Вадим вернется из Ялты.

Черное море Вадим полюбил. Это была любовь с первого взгляда. В Кенигсберге он тоже видел море, но оно не произвело на него