ноги, на бегу надевал все захваченные подмышку вещи, впрыгнув в машину я надавил на полный газ, понимая, что уходят особо ценные секунды. На максимальной скорости я связался со скорой, вкратце сформулировал проблему. Назвал адрес, пообещав хорошенько всех отблагодарить, только чтобы они неслись в мой дом так же, как и я, не останавливаясь ни на одном перекрестке, и на форсированных оборотах, за одно мысленно ругая и проклиная себя за все плохое, что сделал и причинил когда-то Анжеле. Ну разве можно было так обращаться с живым человеком, причем со своей женщиной, матерью моей дочки, и да, моей любовью. Порой мы близким причиняем больше боли, и вынуждаем их страдать гораздо сильнее, чем разрешаем себе грубости по отношению к посторонним. И осознаем это, когда уже ничего обратно вернуть не представляется возможным. Я гнал машину изо всех сил, и откровенно молил Бога, чтобы он остановил время, чтобы, хотя это и нереально, но все же не дал Анжеле умереть. Я просил его совершить чудо. Просил о немногом, о малом. Ну что Богу одна человеческая жизнь? Зачем ему Анжела? А мне она нужна. Мне без нее никак. Мир без нее опустеет. И ведь это она вынула меня из петли. А тут такое дело, что уже сделать ничего нельзя, помочь уже никак. Человек с перерезанными венами живет полторы минуты, а мы разговаривали почти столько. А сколько я ехал на машине? Да не меньше пятнадцати минут. Кто может выжить в подобном временном интервале? Если бы я в это время находился дома, то не позволил бы произойти необратимому, не дал бы для этого повода. А если бы что-то подобное произошло, то сразу же пережал бы вены выше ран, останавливая кровоток. Вызвал бы скорую. Я бы действовал, не сидел сложа руки. А сейчас я гнал со всей мочи, пролетая на красный свет светофоров, объезжая пробки и заторы по пешеходным тротуарам, разгоняя редких пешеходов своим агрессивным стилем вождения, беспрерывно моргая фарами, и нажимая на автомобильный гудок. Но времени уже утекло слишком и слишком много. Скорая и я подъехали к дому одновременно. Я, кажется, махнул им рукой, и пулей влетел в дом. Врачи, мужчина и женщина, в белых халатах, со своим оперативным саквояжем, ни о чем не спрашивая, тоже бежали со всех ног, не отставая ни на миллиметр. Я почему-то предположил, что Анжела звонила из спальни, поэтому, пролетая все комнаты, я ворвался в двери нашей с ней опочивальни, ища глазами ведро с кровью, чтобы не сбить его и не пролить. Быть может врачи смогут эту кровь влить ей обратно, и она оживет. И, о Боже, я не ошибся комнатой. Анжела лежала именно в спальне. Но ведра рядом не было. Возможно оно стояло по другую сторону кровати. Она лежала, как живая. Рядом, на белой простыни телефон, с которого она говорила свои последние слова. Врачи, не церемонясь, силой оттолкнули меня, подбегая к Анжеле. Первый тест на зрачок, проверка на возможные признаки жизни, потом еще какие-то действия с руками Анжелы, стетоскоп в уши, и прослушка сердцебиения.
- Выйдите отсюда, - строго говорит мне врач мужчина, сидевший на кровати со стетоскопом в ушах, - дышишь, как паровоз, ничего не слыхать. Я медленно и безнадежно выхожу, прижимаюсь спиной к стене, и медленно сползаю на корточки. Если бы врачи были Богами. Если бы они умели оживлять людей. Если бы. Но история не знает сослагательного наклонения. Для нее «если бы», не существует. История оперирует только фактами. Плохими, или хорошими, глупыми, или умными, но все же только и исключительно произошедшими, уже случившимися реалиями. Дверь спальни отворилась, первой вышла женщина, с уставшим видом, и потухшим взглядом, по всей видимости медсестра, за ней, со своим чемоданчиком первой экстренной помощи появился, склонив голову, крупный мужчина в белом халате. Я только теперь, когда он весь выпрямился, заметил, что он чуть ли не вдвое выше меня. Во всяком случае мои глаза располагались приблизительно на уровне его поясного брючного ремня. Когда он подошел близко, то пришлось, как гномику перед великаном, задрать вверх голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Вот скажите, пожалуйста, зачем бы такому дяде Степе работать, когда он подойдет вот так вот вплотную, и ему, с испугу, сразу все свои деньги и так отдадут. Стетоскопа на нем уже не было. Вероятно, он уже убрал его в свой чемоданчик. У мужчины был очень внимательный и умный взгляд.
- Вы этой девушке кто?
- Муж.
- Вы хоть совершеннолетние?
- Мне двадцать два. Ей двадцать один.
- Надо же. До чего помолодело новое поколение. С виду оба школьники, а уже семья. И не простая, а наркоманы. Куда мир катится. Вот что, молодой человек, супруга ваша жива. – Спустились на меня эти слова, как гром с ясного неба. – Никакие вены она себе не резала. Спит себе, делов не знает. Пробовали разбудить, не просыпается. А мы сломя голову сюда летели.
- Спит? – Переспросил я, не веря своим ушам.
- Да, спит. Но не просто спит. Она в наркотическом опьянении. Причем, в серьезном опьянении. По внешнему виду можно определить, что занимается она этим не от случая к случаю, а регулярно, и уже не первый год. В Китае за торговлю наркотиками смертная казнь. А тут посадили уже чуть не половину молодого поколения на всевозможные дурманящие средства в нашей стране, и ничего. В общем, проспится, и сама придет в себя. Да вы, наверное, и без меня все знаете. У вас в глазах, молодой человек, тоже все признаки свежего наркотического воздействия. По всему видать, вы оба уже опытные в этом деле товарищи. Ничему учить не надо. А ведь дети еще.
- Так значит Анжела не умерла?
- А с чего бы ей умереть? Разве только от наркоты.
- Она же вены перерезала, целое ведро крови.
- Это она вам такое сказала?
- Да, позвонила.
- Может вы ее обидели чем-то?
- Не знаю.
- Ох, дети, дети. Нет никакого ведра с кровью. Вся кровь у нее на месте. Вены тоже целы. Ничего она себе не резала. Поругались может с ней? Дайте ей поспать. А проснется, попросите прощения. И на лечение бы вам обоим надо, от наркозависимости. Наркотики, это натуральный яд, только медленного скрытого действия, лишь маскирующие свое действие приятными ощущениями. Они не сразу, а постепенно разрушают все внутренности. А потом уже, когда печень, почки, и другие внутренние органы превратятся в труху, поздно будет пить Боржоми, никакая медицина вас не спасет. И вы не тешьте себя долгими ожиданиями: для жизни наркоману природа отводит от трех, до пяти лет. Но, если и повезет прожить не пять, а, скажем, десять лет, если у вас организм, предположим, из титана и стали сделан, это что, нормальная продолжительность жизни? Ну ладно. Воспитательная беседа проведена. Я вам не папа. Живите своей головой. Нам на другие вызова пора.
- Погодите. Вот возьмите. – Протянул я все, что у меня было на данный момент в кармане.
- Это чего? – Свел брови мужчина.
- Здесь тысяч пятьдесят. Если мало, то давайте, я сейчас еще принесу. Миллиона хватит?
- Прямо и миллиона? – Улыбнулся мужчина, озорно взглянув на свою коллегу. – Нет. Миллиона мало.
- А сколько. Говорите, я все сделаю.
- Тут не меньше, чем на десять, нет, на двадцать миллионов.
- Сделаю. Завтра на вашем расчетном счете будет двадцать миллионов. Дадите свои реквизиты банка. Я сразу переведу деньги.
- Смотри-ка - «реквизиты». Да у нас и банка никакого нет.
- Тогда наличными. Завтра до обеда вам на скорую завезу всю сумму наличными.
- Я не пойму, кто из нас тут шутит.
- Я не шучу. Завтра у вас будет двадцать миллионов рублей. Это никакая не шутка.
- Так это что, твой личный дом?
- Да. Дом мой. Я его купил.
- О-о, как здесь все, оказывается, запущено. Теперь мне ясно. Вы из золотой молодежи. Денег у вас куры не клюют. Своего личного труда никакого. Отсюда, от безделья и закидоны всякие, типа баловства наркотиками. Вот что, друг хороший, или может, барин, как там тебя правильно? Деньги нам, конечно, нужны. Кому из нас деньги не нужны. Но мы возьмем вот у тебя, если не жалко, вот эти две бумажки, - он вынул двумя своими большими великаньими пальчиками из моей руки две пятитысячных купюры, - и то, если только не жалко. Нет? Ничего?
- Берите все.
- Извини. Я привык деньги зарабатывать. Побегать ты нас хорошо заставил. Вызов был, можно сказать, ложный. Вот за это мы по пять тысяч себе возьмем. Не убудет у вас, молодой человек, надеюсь?
- Нет, не убудет. Но возьмите вот это все, пожалуйста. Анжела мне очень дорога. Мне без нее бы никак.
- Так мы-то ничего и не сделали. Просто приехали быстро, да пробежали двадцать метров. В общем, давай, дорогой товарищ, налаживай нормальные отношения со своей суженой. Хотя, суженая, это невеста, а она у тебя уже супруга, да, супруга, получается. И я бы посоветовал к врачу-наркологу. Денег у вас, как я понял, много, хватит на любого хорошего врача. Не тяните время. Лучше, если прямо с завтрашнего утра. Своими силами из этой ямы не выкарабкаться. Ну все, берегите себя, пока. – И врачи ушли, а в коридоре осталась стоять нянечка нашей дочки, вышедшая посмотреть, что произошло, и к кому приезжала скорая.
- Все нормально, - сказал я устало ей, а сам направился в спальню, где отдыхала Анжела, и не раздеваясь, лег рядом.
Прошло еще полгода. За это время Анжела, при моем активном содействии, уже дважды пробовала лечиться от наркомании. Ей проводили дорогостоящую очистку крови по какой-то там топовой зарубежной технологии. Выводили из организма все токсичные вещества. Затем она проходила курс терапии и реабилитации, включавшей в себя рациональную психотерапию, то есть лечение, основанное на разъяснении больному пагубного влияния наркотиков, и намечалась карта путей выхода из зависимости, а также раскрывались мысли о пользе, и преимуществах здорового образа жизни. Иначе говоря, терапия, апеллирующая к здравой осмысленной логике. А еще был ряд гипнотических сеансов, при которых суггестивным методом, то есть методом прямого внушения, на фоне глубокого гипнотического сна, с записью прямо в подсознание, вкраплялись мысли и идеи отвращения к наркотикам, вырабатывая при этом реакцию стойкого рвотного рефлекса, только лишь при одной мысли о дурманящих препаратах. Я сам видел, как в пределах лечебного учреждения Анжелу очень сильно рвало, когда ей врач только показывал наркотическую таблетку. И это было очень эффектное и убедительное зрелище, доказывавшее не на словах, а на деле реальное развитие и мощь современной платной медицины. Казалось, что Анжела полностью излечилась. И в первый раз, после лечения, она продержалась без наркотиков почти целый месяц. Для меня этот месяц был, как глоток свежего чистого воздуха, как праздник, как шаг в новую светлую, счастливую жизнь. В доме появился смех и радость. Анжела всецело отдалась заботе о дочке. Но перепадало комплиментов и приятных, ласковых слов и мне. Я вдруг вспомнил, какая Анжела на самом деле, что добрее и нежнее ее не было для меня никого на свете. И все же, где-то через месяц Анжела, как обычно, вышла пройтись по магазинам, и ничего, казалось бы, не предвещало беды, но возвратилась она уже поздно вечером, под хорошим наркотическим опьянением, и снова на ней совсем отсутствовало нижнее белье, что говорило о блудливом распутном проведенонм времени. И опять ее и моя жизнь покатилась по наклонной.
После второго проведенного курса лечения, как бы закрепляющего первый, Анжела и вовсе накачалась наркотой
С уважением, Пётр