втюхиваете. Неси новую!
Официант послушно ушёл и вернулся с закупоренным коньяком. Баранов внимательно осмотрел наклейку, пробку, велел открыть бутылку, взял её в руки, обнюхал горлышко и со стуком водрузил на стол, потребовав убрать приготовленный официантом для её содержимого прозрачный пузатый графинчик.
Обед Вова-Володя заказал не скупясь, обильно, и себе и товарищу, на все его нервные возражения, приговаривая весело:
- Не переживай, я плачу. Нам, профессуре, на коньячок доплачивают. Для мозга полезно, - хохотнул он. - Да, кстати, - вручил он Димычу с золотыми вензелями визитку. – Вдруг что понадобится, так знай - у тебя друг профессор, заведующий кафедрой.
Но, даже выпив с младшим регистратором по рюмке, Вова-Володя не угомонился, и когда официант принёс на подносе рыбные салатики и дымящиеся железные миски всё той же, непременной солянки, устроил ему новый разнос.
- Горячего надо нести отдельно! Горячего не подают вместе с закуской! Горячего надо нести, когда холодного посетитель уже скушает! – Профессор именно так и орал – «горячего» и «холодного», перемежая крики нецензурщиной. - Зови администратора!
Официант послушно привёл своё начальство. Тот был в такой же беловато-серенькой курточке с траурными лацканами, воротником и манжетами, только пониже ростом и потолще. Оба работника сферы обслуживания привычно, с кислыми лицами, выслушали недовольного клиента и унёсли «горячего».
- И смотрите, чтобы не эту порцию в микроволновке подогревать, а нового горячего мне приготовить! Когда я прикажу! – кричал им вослед Баранов. – Я студентом на каникулах в ресторане-поплавке халдеем подхалтуривал, - подмигнул он Димычу, знай, мол, наших. – Пока вы, дураки романтики на целине за копейки корячились. Все уловки этой шатии-братии знаю.
Что до Димыча, так тот очень испугался скандала с кафешной шатией-братией. Однажды ему довелось случайно подслушать откровения подвыпившего официанта о том, как тот плевал тайком в закуску куражащемуся клиенту, прикрывая затем слюну майонезом и зеленью. С тех пор, в те редкие случаи, когда он бывал в кафе или ресторанах, Шапкин изо всех сил старался понравиться и даже угодить обслуживающему персоналу.
«Раз эти двое не отвечали на крики, не спорили, - решил он, - значит, наверняка заранее решили плюнуть в закуску, отомстить».
Поэтому, Димыч, даже для виду, не стал ковыряться в салате из сайры с громким названием «По-королевски», боясь испачкать вилку в слюне, и сразу отодвинул вазочку подальше от себя - «монаршье» кушанье было подозрительно обильно залито майонезом, а сверху зеленели петрушка и укроп.
- Рыбы сейчас не хочу, – объяснил он удивлённому Вове. – Потом доем.
Но потом подали мясную и рыбную нарезки, их сменили миски «горячего», тарелки с отбивными. Всё яства были без майонеза и зелени, и регистратор смог безбоязненно как следует закусить и без «королевской» сайры. Под конец пиршества, на сладкое Вова-Володя потребовал мороженое крем-брюле с тёртым шоколадом и бутылку ликёра «Шартрез».
- Помнишь, как мы с девчонками в мороженицу вместо лекций заваливались? – пытал он под десерт бывшего сокурсника. – Я всегда потом Таньку, полненькую такую, ты её должен знать, после этих культпоходов пристраивал. «Шартрез» любила, зараза, – приподнял он, будто тост за Таньку, рюмку с ликёром, и, качнувшись, чуть не пролил её. - Стаканами лакала. Она ещё потом за Санька с младшего курса выскочила.
Однако, ни о том, как пристраивал заразу Таньку Баранов, ни как потом её облагодетельствовал Санёк с младшего потока, Шапкин знать не мог - он был не вхож в загульные тусовки. Шляпа был типичным бедным студентом - вся учёба в институте сводилась для него лишь к учёбе.
Но «Шартрезу» - этому, как он слышал, эликсиру долголетия - Димыч обрадовался. Ему довелось видеть этот ликёр лишь раз, на устроенной подшефной риэлторской фирмой для их отдела какой-то презентации непонятно чего. Отведать удививший его едким зелёным цветом напиток, он тогда не успел – единственную бутылку быстро умыкнула со стола и тут же разлила по своим пластмассовым стаканчикам, вовсю оттягивавшаяся на мероприятии, развесёлая девичья компашка.
За тягучим и пахучим ликёром выяснилось наконец то, что и должно было выясниться - Баранов совершал сделку с недвижимостью.
- Понимаешь, - делился он своими бедами, - отстроился я ещё в девяностые. Земля с домом развалюхой в деревне по наследству досталась. Избушку снёс, коттедж отгрохал. Шикарный. Теперь оказалось – не там. Место не престижное, от города далеко, газа, водопровода нет, охраны никакой. Зимой залезают всякие гопники, всё переворачивают вверх дном, воруют, ничего оставить нельзя. А в ментовке, сам понимаешь, права не покачаешь, они этих же гопников подошлют, чтобы дом спалили. Знаю я их этих ментов, они и от гопников имеют. Сейчас строю около города. Всё как у людей - охрана, газ, вода. Лесок рядом, озеро недалеко. В общем, всё, как у людей, - повторил Баранов. – А ты чего не ешь? – заметил он вазочку с салатом. – Официант! – позвал он. - Забери-ка свою дрянь, она нам не понравилась. – Профессор проводил взглядом официанта, затем осмотрел почти пустой зал. - Старый коттедж надо продавать, - вновь обратился он к Шапкину. - А с покупателями туго, сам понимаешь – кризис. Но тут подвернулся один - охотник, рыбак, ему как раз такая глухомань подходит. И при деньгах. Я его месяц окучивал. Вроде согласился. Но чую – есть у него другие варианты. Надо срочно дело ковать, пока горячо. А у вас, сам знаешь, очереди. В общем, тебе задание – надо мою сделку быстренько провернуть. По дружбе. Здесь в папке всё, - передал он Димычу через стол документы.
«Вряд ли начальство разрешит мне без взятки твои документы быстренько провернуть. Знакомый, не знакомый – всё равно денег потребует», – довольно здраво для своего состояния подумал регистратор. Но сил, чтобы возражать, спорить, объяснять, что к чему у него не было. Экзотический «ёршик», а вернее даже коктейль - «Пять звёздочек» с «Шартрезом» - сделали своё дело.
- Риелтора для ускорения нанять, сам понимаешь, двести тысяч, не меньше, - продолжал жаловаться его собутыльник. - А тут ты подвернулся.
Изрядно обмякшие, возвращались они к отделу регистрации. Вова-Володя вякнул сигнализацией припаркованного у подъезда шикарного «Лексуса».
- А ты думал, я на электричке в твою дыру прикатил? А что пьяный, не переживай - у меня непроверяйка, - успокоил он вытаращивавшего глаза от удивления Димыча. - Папаша одного студента двоечника подсуетился, сварганил. Так что за меня не бойсь – гаишники с непроверяйкой не обнюхивают. Через неделю приеду. Будь здрав!
3.
Была пятница, но возвращаться домой в Баранов не стал. Соврал по телефону жене, что прямо из реестра отправляется в срочную командировку по тому же шоссе, дальше, за городочек N, в филиал университета, за двести пятьдесят километров, якобы что-то там случилось, и его присутствия требует ректорат. Но приехал профессор обратно, в свой родной областной центр и завернул в аспирантское общежитие. Недавно он устроил там переселение своей аспирантки из комнаты в отдельную общежитскую квартирку и решил отметить это событие, проведя выходные у неё.
Университет был из новых, выросших как грибы в начале тысячелетия на волне ажиотажа вокруг и около высшего образования. Специализация вуза была модная и востребованная – юристы, связь с общественностью, какая-то и чего-то статистика, психология, социология. Однако специалистов в городе по этим специальностям было немного, профессорско-преподавательский состав пришлось собирать «с миру по нитке», получился он разношёрстным, и существовал, поэтому, этот «новодел универ» вне каких бы то ни было научных школ и безо всяких научных традиций.
Таким же из новых, вне научных школ и традиций, был и профессор Баранов. Когда-то служил он инструктором в райкоме комсомола и усердствовал в идеологии на ниве борьбы с «тлетворным влиянием Запада» и с «кучками империалистических наймитов». Но в мутные годы перестройки быстро перестроился, защитил, используя связи, взятки, подарки и принятые в кругах, где он вращался, бесконечные «поляны», две диссертации – кандидатскую, а потом и докторскую, и перевоплотился в профессора, преподавателя каких-то «совсем уж неточных», как шутили в вузе, наук – что-то вроде связи с общественностью или конфликтологии, по которым в стране вообще тогда не было специалистов.
Личностью Баранов и был противоречивой. С одной стороны - поборник «твёрдой руки», и даже репрессий и даже в некотором роде зверств. «Расстрелять из пушки, как в Корее!» «Повесить, как в Иране!» «Пулю в затылок и в ров, как в тридцать седьмом!» - развлекал он студентов на занятиях и пугал в преподавательской коллег своими смелыми суждениями о некоторых политиках, членах правительства и олигархах. В то же время в повседневной университетской жизни Баранов был полнейший либерал. Здоровался, бывало, со студентами за руку, захаживал порой в их компаниях в пивные, лапал студенток и очень любил, подменять на лекциях и консультациях преподавание научных знаний, которых у него было немного, кот наплакал, пустой болтовнёй и разглагольствованиями «за жизнь», с пропусканием для смачности, очень веселивших студентов, матюгов.
Профессор легко, как само собой разумеющееся, перекладывал на экзаменах из протянутых ему студенческих зачёток деньги в свой карман. «Ставлю хорошо. Вам хорошо и мне хорошо», - похохатывал он при этом. «Удовлетворительно. Это значит, что вы меня удовлетворили, а я вас», - так он любил пошутить со студентками. С юношами, которых где-то на подсознательном уровне, как мужчина, считавший, что он ещё «ого-го», профессор ощущал своими соперниками, он был строже, даже старался обидеть их и задеть, и говорил с ними по-другому: «Отлично не ставлю - чем ты отличаешься от других? Такой же тупой». Мог Баранов, как нерадивый студент прогулять лекцию, опоздать, и часто заканчивал обучение задолго до звонка. Хотя звонок в вузе звучал редко, далеко не каждый день - либеральные порядки царили во всём новом универе.
- Димыч для меня всё сделает, бесплатно, – полулёжа в цветастом банном халате на казённом диване, заплетающимся языком втолковывал профессор, вырядившейся в полупрозрачный пеньюар, высокой, жилистой отставной гимнастки-художницы, а нынче его аспирантке Жанне. - Он свой. Что ж мне – двести тысяч платить? Риэлторы за меньшее и пальцем не пошевелят.
- Сейчас, вообще-то, и свои тоже деньги берут, - пыталась возразить аспирантка.
- Безобразие! Очереди на регистрацию по три месяца, - не слушая её, долдонил Баранов. – Расстрелять всех на стадионе - как в Китае! Из пушки - как в Корее! Крокодилам в зоопарке скормить - как в Кампучии! Представляешь, люди в пять утра очередь занимают и на приём не могут попасть! А если прорвутся, их всё равно завернут: бумажка неправильная, подпись не та, согласований нет, ещё чего-нибудь придумают - замотают! Мордуют людей. И всё для того, чтобы взятки платили! Вымогают внаглую! Некоторые годами пороги обивают. У них уже и все правильные бумажки просрочены, по новой надо начинать. Издеваются над народом. Лаврентия Палыча
