оказалось, хорошо знаком.
- Вижу, ты
так известен в этих кругах, - заметила ему как-то Эмма. – Это потому, что
работаешь в правозащитной организации?
- Не только,
- ответил Валера. – Я ещё и отсидел по этому же делу.
Ничего себе!
А ведь по виду не скажешь!
- Ты не
похож на уголовника.
- Да и у
тебя внешность явно не уголовничья. А Лёха как – хоть чуточку на хулигана
смахивает?
- Михайлов,
твой коллега? Да нет, вроде вполне приличный парень. А что, он тоже?
- На одной
скамье сидели. В этом же зале – за решёткой.
По версии
следствия, они вдвоём напали на полицейского. На деле же, как рассказывал
Валера, всё было иначе. Тот, который фигурировал в деле как потерпевший, сам
напал на Алексея – стал избивать дубинкой. Валера, пытаясь остановить
разбушевавшегося стража порядка, схватил его за руку. Обоим дали по три с
половиной года, а полицейского за борьбу с мирной оппозицией наградили
квартирой в Москве.
«А ведь я
искренне считала этих людей паразитами, врагами Родины, - думала Эмма со
стыдом. – Так говорили все, так говорила Надя».
Она хорошо
помнила, как её подруга, теперь уже бывшая, услышав по телевизору о приговоре
по Болотному делу, сказала: «Правильно этих бездельников! Чего захотели – за
деньги Госдепа устроить переворот!».
Эмма тогда
согласно кивала. Она и знать не знала, что Валерий Горшков до ареста
«бездельничал» в качестве юриста в солидной фирме, а Алексей – учителем физики.
И если бы кто-то ей тогда сказал, что в один прекрасный день сама окажется
подсудимой по этому делу, она бы ни за что не поверила. И уж тем более подумать
не могла, что именно от этих людей получит поддержку.
- Думаю,
тебе дадут условный срок, - предсказывал Валера.
Но не
сбылось его пророчество. Судья откровенно стремилась вынести обвинительный
приговор. Она внимательно выслушивала потерпевшего и свидетелей обвинения –
преимущественно полицейских, дежуривших в этот день на Болотной площади. Зато
адвокатов и свидетелей защиты постоянно перебивала, называя их показания бредом
сивой кобылы. Соседей по даче, которые явились в суд подтвердить алиби
подсудимой, судя даже не дослушала до конца, пригрозив привлечь к
ответственности за дачу ложных показаний. Дима отказался свидетельствовать
против близких родственников. Видимо, решил, что, если Эмму хотят посадить,
разумнее будет не мешать. У него семья, лишние проблемы ему не нужны. Так ему,
скорей всего, подсказала Надя.
Не смущало
судью и то, что девушка с приобщённого к делу видео совсем не похожа на Эмму.
Кроме причёски и синей куртки, у них не было ничего общего. К тому же, той барышне
на вид только исполнилось восемнадцать. Эмма в свои тридцать так молодо не
выглядела. Да и лаковой дамской сумочки в чешуйку, которой девушка прикрывалась
от полицейских дубинок, у неё никогда не было.
Может, судья
и дала бы условный срок, если бы Эмма сама всё не испортила, когда, не
сдержавшись, накричала на неё. В отместку за публичное унижение та вкатила два
с половиной года колонии. Но поскольку год подсудимая уже провела под домашним
арестом, сидеть ей оставалось года полтора.
- Значит,
«болотница»? – заключила Розалия Феликсовна, услышав историю Эммы. – По
политической сидишь? Хоть статья интересная! А то у меня магазинная кража.
Что толкнуло
интеллигентную пенсионерку, в прошлом преподавательницу в консерватории, на
такой шаг?
- Пенсию
украли, есть было нечего. Пошла в полицию, там сказали: погорюй и забудь,
добровольно никто не признается. Зато, когда я из супермаркета краденое
выносила, поймали с поличным. С отчаявшейся пенсионеркой проще расправиться,
чем с отмороженным преступником!
Остальные
сокамерницы были в основном воровками, и только две – убийцами. Валя устала
терпеть мужнины побои. Лена забила молотком отчима, который с четырнадцати лет
её насиловал. Совершенно очевидно, что предсмертные вопли мучителя и его
вытекшие мозги были самым радостным воспоминанием её жизни. Почему не
обращалась в правоохранительные органы? Пыталась. Только мент, похожий на
раскормленного борова, со смехом сказал: сама виновата – нечего задом вертеть!
«А ещё
говорят: нацпредатели, нацпредатели! – думала Эмма, слушая рассказы сокамерниц.
– Вот же они – настоящие нацпредатели! Мы им свои честно заработанные платим, а
они, вместо того, чтобы нас защищать… Подонков не сажают, а таких, как Валера –
пожалуйста!».
Он и в
тюрьме её не оставлял: писал письма, слал передачки. Пару раз ему даже удалось
добиться с ней свидания. Хотя администрация колонии всячески старалась
воспрепятствовать их встречам. Письма далеко не все проходили цензуру. В иных,
что попадали Эмме в руки, часть текста «съедал белый червячок».
О вязании и
вышивках пришлось забыть – острые предметы на зоне не разрешались. По её
просьбе, Валера присылал самоучитель итальянского и книги на этом языке. Так
что к окончанию срока Эмма уже вполне понимала, о чём пел Марио Ланца в
знакомой с детства песне.
«Надо было
сесть в тюрьму, чтобы выучить итальянский, - писала она Валере в письме. – Как
будто бы нельзя было сделать этого на воле!».
И вот,
наконец, настал тот день, когда решётки позади. Впереди – волюшка вольная,
ставшая за эти годы несколько непривычной. И люди… Именно это было самым
неожиданным. Эмма была уверена, что за годы отсидки даже те, кто приходили на
заседания, забыли о ней напрочь. Но нет – они стояли у ворот колонии, ожидая её
выхода. Среди них, конечно же, был тот единственный, чей приход не явился для
Эммы неожиданностью – Валера.
- С
освобождением, Эмма!
После того,
как рукопожатия и дружеские объятия закончились, вся компания, по предложению
Алексея, отправилась в кафе – праздновать счастливое событие. Попутно
расспрашивали её, как сиделось. Как? Тюрьма – это, конечно, не дома отдыха, но
особых жалоб нет.
Всё это
время молодую женщину никак не оставляло чувство нереальности происходящего. И
незаслуженности. Где была она сама, когда Валера и Алексей сидели в тюрьме? Она
не написала им ни одного письма, ни разу не пришла на судебные слушания и даже
не нашла в себе разума возразить, когда Надя поливала их грязью. Если бы тогда
кто-то сказал Эмме, что она сядет с этими людьми за один стол, будет есть с
ними пиццу и пить кофе, она бы ни за что не поверила. А теперь вышло так, что
они не побрезговали её компанией.
Когда пицца
была съедена, а вопросы о трудном существовании женщин в колониях прояснены,
Валера вызвался довезти Эмму до дома на своей машине.
- Спасибо
Вам всем большое! – сказала молодая женщина на прощание. – Хотя я не заслужила…
- Тюрьмы,
конечно, не заслужила, - Алексей истолковал эту фразу по-своему. – Нас с
Валеркой хотя бы за убеждения, а тебя вообще ни за что.
Ни за что…
Юридически – да, совершенно безвинно. А фактически – наверное, это наказание за
самонадеянность. Прежде, слушая телерепортажи про приговор «болотникам», Эмма
была свято уверена: уж с ней такого никогда не случится. Она ж хорошая девочка:
по митингам не ходит, оппозиционный взглядов нигде не высказывает, да и вообще
поддерживает правящую партию, как и все. За что её сажать? А ведь ещё наши
предки говорили: от сумы да тюрьмы не зарекайся.
Или это было
не наказание? Сидя на переднем сидении рядом с Валерой, Эмма думала о том, что
чуть не совершила большую ошибку. Судьба сводит её с мужчиной, который умеет
любить по-настоящему, готов делать с ней не только радости, но и горести.
Буквально на блюдечке преподносит. А что сделала она? Она отвергла его с ходу,
не пожелав даже продолжать знакомства – вдруг окажется как все, разочарует, и
опять будет больно? Что оставалось делать ангелу-хранителю, видя такое дело?
Эмма хотела доказательств любви – немедленных и неопровержимых. Таких
доказательств, которых во время приятного времяпрепровождения получить
невозможно. Вот судьба и подкинула испытание – не только ей, но и Валере. И он
заботился, ждал. Эмма сейчас даже не смогла бы вспомнить, когда стала считать
себя его женщиной. Всё случилось как будто само собой: сердце, когда-то
сказавшее «нет», вдруг обнаружило, что вовсю кричит «да».
Автомобиль
нёсся прочь из области. Домой, где Эмму, скорей всего, встретят без особой
радости. Но что значит их радость, когда рядом любимый человек?
Валера
включил магнитолу, и пространство автомобиля наполнили мелодии Риккардо Фоли, с
детства любимого, но долгое время непонятного. Теперь же всё в его песнях было
для Эммы яснее ясного.
- Я живу.
Мне достаточно того, что ты рядом со мной. Я дышу. Велика надежда, которую ты
мне даёшь.
- Я тоже
очень счастлив, что ты рядом, Эмма!
Как
неожиданно получилось! А ведь она только перевела строки из песни «Mondo» - «Мир». Но разве это не те слова,
которые она так давно хотела сказать Валере?
Родной двор
показался до обидного быстро. За полтора года почти ничего не изменилось. Лишь
деревья возле супермаркета вырубили, и теперь на их месте стояли припаркованные
автомобили.
Поставив
своего железного коня возле бордюра, Валера открыл дверь, помогая Эмме
выбраться наружу. Тотчас же двор огласил трёхэтажный мат с пожеланиями
сдохнуть. Голос, явно нетрезвый, принадлежал Наде и, судя по всему, сказанное
предназначалось стоявшему возле подъезда Филату.
-
Клуша-наседка! – прокричал он в ответ.
Эмма хотела
дёрнуть Валеру за рукав: подожди, мол, пусть он уйдёт; но поздно – Филат
заметил парочку.
- Да, Эмка,
опустилась ты, - проговорил он вместо приветствия. – До самого дна. Хрен теперь
приличную работу найдёшь! Твой хахаль, кстати, в курсе, что ты сидела?
- Я в курсе,
- ответил за неё Валера. – Кстати, я тоже срок мотал. По тяжкой статье.
Насмешливое
выражение тут же спало с лица Филата, уступив место испугу.
- Да я это,
- начал он с угодливой любезностью. – Ничего такого не имел в виду.
Обстоятельства бывают разные, всё нормалёк. Короче, Эмка, с освобождением!
Обращайся, если что.
Сам же чуть
ли не бочком отходил всё дальше, с опаской оценивая расстояние между отсидевшим
мужчиной и собой, любимым.
- Может,
зайдём ко мне, чайку попьём?
Валера с
радостью согласился.
В квартире,
как и следовало ожидать, повсюду господствовала пыль. Бывший, судя по всему,
бывал здесь нечасто и борьбой за чистоту себя не утруждал. Да и зачем, когда
есть женщина, которая его обхаживает, обслуживает? Чтобы разогнать спёртый
воздух, пришлось открыть окно. Основную уборку решено было оставить на завтра.
Однако в чём-то надо было готовить ужин. Поэтому, послав Валеру в магазин за
продуктами, Эмма принялась за мытьё посуды.
Когда он
вернулся с двумя полными сумками, нажарила на скорую руку картошки с сосисками.
На балконе нашлась банка солёных огурцов. К чаю Валера догадался взять рулет. С
лимоном, который Эмма особенно любила.
Потом они
смотрели телевизор, но довольно быстро выключили, рылись по оппозиционным
сайтам – Эмме было любопытно, как она выглядела за решёткой, и что о ней писали.
Там же на сайте были фотографии и нюансы дела Валерия Горшкова, а также его
интервью после освобождения. «Жалею ли я, что был на Болотной? Нет,
нисколько!». На суде он наотрез отказывался признать своё участие в
