От сумы да тюрьмы

«И твои руки
не меня обнимут,

Твои глаза
моих искать не станут,

И ты
пройдёшь, меня увидев, мимо –

Ты даже
думать обо мне не станешь».

Звуки радио
в пустой квартире. Такая же пустота царила в душе Эммы. Димка и Надюха… Как они
могли? Впрочем, Димка не виноват. Мужчины по своей природе самцы, у них
инстинкт – оплодотворить как можно больше самок. Тем более если самка сама к
нему в постель прыгает – тут нужно быть сверхчеловеком, чтобы устоять. А вот
Надя… Ещё вчера Эмма считала её лучшей подругой. Как говорится, ничто не
предвещало.

Или всё-таки
были какие-то звоночки, которых Эмма просто не желала замечать? Уже лет десять
она жила в этом доме – с тех пор, как вышла за Димку. Надюху знала ещё
школьницей. Кроме яркой сексапильной внешности, она, потомок ростовских
казаков, славилась напористым, поистине казачьим нравом. Если ей не удавалось с
ходу убедить кого-то в своей правоте, она повышала голос, и тогда уже не
согласиться с ней было просто невозможно. Даже Рита, которая с ней вместе
сидела за школьной партой, хоть и сама была не робкого десятка, в конце концов,
уступала подруге. До поры до времени.

Разделил
девчонок Майдан, яростно осуждаемый всем двором. Совершенно иначе думал Олег,
жених Риты, специально поехавший в Киев поддержать протестующих. Оттуда он уже
не вернулся – беркутовцы разбили ему голову. Рита, потеряв жениха, стала сама
не своя: проклинала диктаторский режим Януковича, распечатывала и расклеивала
везде фотографии Олега с надписью: «Погиб как герой», расколотила вдребезги
плазменный телевизор. А стоило кому-то из соседей сказать про Олега хоть слово
плохое – набрасывалась на него с бранью и криками. Особенно доставалось лучшему
Димкиному другу Сеньке Филатову с дворовой кличкой Филат.

- Твой
прекрасный Олежек забил на тебя, пошёл разваливать Украину, а ты воешь по нему,
как собачонка. Думаешь, жалеть вас будут? И не надейся! Олежку твоего прибили –
и поделом! Надо было этих майдаунов вообще на танках, как в Китае! Тогда и жили
бы нормально.

Избытком
тактичности Сенька никогда не страдал – это так. Но крыть его матом… Разве так
ведут себя приличные барышни?

- Пойми,
Ритка, ты опускаешься до самого дна, - говорила Надя, стараясь изо всех сил
быть терпеливой. – Олег твой польстился на западную пропаганду и стал
марионеткой Соединённых Штатов. Он развалил Украину. Так что светлой памяти он
от меня не дождётся.

- Дело твоё,
- отрезала Рита. – А я буду хранить о нём светлую память! Потому что он не
привык стоять на коленях, в отличие от вас, и поступал как подсказывала ему
совесть. А сказки про козни Госдепа я и без тебя могу послушать.

- Со мной,
между прочим, восемьдесят пять процентов!

Надя, уже
потеряв всякое терпение, говорила на повышенных тонах, уперев руки в боки.
Прежде Рита, увидев подругу в такой позе, немедленно перестала бы упрямиться.
Но тут она стала кричать, что все эти восемьдесят пять процентов – зомби,
которые, кроме телепропаганды, ничего не видят, не слышат.

Эмма,
единственный свидетель спора, который имел место в Надиной квартире, куда обе
женщины пришли на чай, поддержала подругу. Не может же столько людей сразу
ошибаться. К тому же, если по телевизору говорят, насколько на Украине всё
ужасно, то очевидно, ничего, кроме горя, Майдан братской стране не принёс.

Спор
довольно быстро перерос в ссору. Эмоциональная Надя больше не могла сохранять
спокойствие.

- Жаль, что
тебя не прикончили на пару с Олегом, психопатка майданутая! – крикнула она,
бешено сверкая глазами.

- Сама ты
психопатка зомбированная! – крикнула ей в ответ та и ушла, хлопнув дверью.

После этого
Рите словно крышу сорвало. На заборах, на столбах, на дверях подъездов стали
появляться Надины фотографии. «Хреновая подруга», «Психопатка и склочница» -
такие пояснительные надписи к ним прилагались.

Эмма
пыталась урезонить скандалистку но та в ответ грубила. А однажды утром
Валентина Геннадьевна, старшая по дому, обнаружила, что дверь Ритиной квартиры
не заперта, вошла и обнаружила хозяйку уже остывшую. Экспертиза установила:
передозировка снотворного. «Не могу и не хочу жить без Олега, - гласила
предсмертная записка. – А вы, дорогие соседи, скоро перегрызётесь, как пауки в
банке».

Эмма
чувствовала себя ужасно.

- Может,
если бы мы попытались её понять, - делилась она с подругой своими мыслями, -
она бы этого не сделала? Кто ж мог знать?

- А мне её
не жаль! – усмехнулась в ответ Надя. – Одной дурой стало меньше!

Что-то
неприятное в тот момент пробежало по коже, но Эмма, как обычно, списала это на
излишнюю эмоциональность подруги. Мало ли что человек скажет сгоряча? Может,
это и был звоночек: приглядись, Эмма, какой перед тобой жестокий и бессердечный
человек, как он к друзьям относится! Смотри и делай выводы, как он в один
прекрасный день может поступить с тобой! Но Эмма была слепа и глуха.

А её подруга
тем временем одевалась сексуально, вызывая в Димкином взгляде восторг, смотрела
кокетливо, улыбалась ему так, словно у них была какая-то тайна, одна на двоих.
Эмма же, доверяя Наде, убеждала себя, что это только кажется, не допускала и
мысли, что между ними могло что-то быть.

В тот
роковой день у неё так сильно заболела голова, что пришлось отпроситься с
работы. Что Димина куртка висит в прихожей, Эмму не удивило – у мужа гибкий
график работы. Рядом висела куртка Нади. Подумала, что, должно быть, у неё кран
опять потёк, вот и зашла попросить Диму его починить. Из спальни тем временем
послышались неистовые стоны…

Они лежали
на кровати в чём мать родила. Муж и лучшая подруга. Эмме казалось, что она
сходит с ума. Дима, испуганный неожиданным возвращением своей законной,
накрылся одеялом и вжался в кровать, словно надеясь, что так останется
незамеченным. У Нади взгляд, напротив, был полон негодования, словно её не
застали в постели с мужем подруги, а вломились в её гнёздышко и грубо вмешались
в личную жизнь.

- Ты
думаешь, Димке нужны твои щи-борщи? – каждое Надино слово звучало словно удары
молотом в и без того больной голове Эммы. – Ему нужна женщина! Нормальная
женщина, которая может родить ему детей! Ты же пустоцвет! Да ещё и в постели
доска доской! Это эгоизм с твоей стороны – удерживать Димку! Не можешь сделать
его счастливым – так отпусти!

Напрасно
Эмма смотрела в глаза мужу, надеясь, что он что-то скажет. Он не говорил ни
слова – лишь молча кивал.

- Пошла вон,
шалава! – впервые в жизни Эмма осмелилась повысить на подругу голос, а уж тем
более сказать грубое слово.

Надя победно
улыбнулась, словно услышала комплимент, тряхнула густой шевелюрой.

- Пошли,
Дим!

Он
подчинился и, судя по его виду, не без удовольствия.

Вот и ушло
счастье в дверь, словно его и не бывало, оставив лишь пустоту и одиночество.

Самые
противоречивые желания возникали в мозгу Эммы, сменяясь со скоростью света. То
ей хотелось выть, как раненая волчица, кидаться на стены, исступлённо колотя по
ним кулаками, разбивая в кровь костяшки, а то заснуть и никогда больше не
просыпаться, то уйти в какой-нибудь отдалённый монастырь где-нибудь на Алтае, а
то подкараулить Надьку, вцепиться ей в волосы, расцарапать лицо, плеснуть
кислотой… Впрочем, умом Эмма понимала, что даже разозлившись на горе-подругу,
не смогла бы причинить ей вред. Другое дело – повыбивать ей все окна. Благо,
квартира Нади на третьем этаже, если кинуть тяжёлый камень… Или, как Ритка,
пораспечатывать её фотки и всюду развесить, снабдив их такими эпитетами как
«Шалава», «Разлучница», «Уводит чужих мужей».

Но тут же
Эмма вспомнила, как осуждала покойную Риту за такие выходки. А ведь та,
по-видимому, чувствовала такую же пустоту и одиночество, такую же боль от
безвозвратной потери, что и она сейчас. И эта боль вкупе с непониманием друзей
лишила её разума, довела до самоубийства.

«Нет, этого
я делать не буду. Раз Риту осуждала, то теперь мне сам Бог велел поступить
разумнее».

Только разум
упорно молчал, не подсказывая ничего дельного. Надеясь найти хоть что-нибудь,
что помогло хоть ненадолго отвлечься от своего горя, Эмма включила компьютер и
начала машинально листать новости и афиши.

«Экскурсии
по каналу им. Москвы». Пройти мимо такого названия женщина, с детства обожающая
речные круизы, просто не могла. Тем более сейчас, когда душа требовала хоть
какого-то спасения от гнетущей пустоты. «Наши экскурсоводы расскажут о том,
какой ценой создавалось это грандиозное сооружение, о заключённых Дмитровского
лагеря, который растянулся вдоль всего 128-километрового русла канала, о планах
строительства и архитекторах». Строительство, заключённые… В другое время эта
тема не вызвала бы у Эммы живого интереса, и она предпочла бы пройти мимо и
поискать что-то более интересное. Но сейчас она была бы рада даже мрачным
историям – лишь бы не думать о своей разрушенной семье и коварной подруге.
Поэтому она не задумываясь нажала «Записаться на экскурсию».

 

После
регистрации экскурсантов повели на причал, где уже стоял небольшой двухэтажный
катер. Эмма поднялась наверх, где под навесом разместились деревянные столы и
села за один длинный, за которым ещё оставались свободные места. Остальные за
этим столом были заняты большой компанией во главе с седоволосой коротко
стриженой женщиной. Эмма и сидевший рядом с ней мужчина с тёмными кудрявыми
волосами, пожалуй, были за этим столом единственными случайными попутчиками.

Впрочем,
вступать с ними в разговоры у Эммы не было настроения. Развернувшись к борту,
она, будто машинально, смотрела на воду, на причал, на доведённое до аварийного
состояния здание речного вокзала.

Наконец,
теплоход отправился от пристани, и вокзал остался далеко слева. Его сменяли
пейзажи с парками и лесами. Несмотря на то, что была уже середина сентября,
листья на деревьях ещё только начинали желтеть. В основном же оставались
зелёными, как и трава, на которой виднелись желтоватые заплатки. Вместе с
парками мимо проплывали вытянувшиеся до самого неба многоэтажные дома, линии
электропередач, прибрежные дачные домики. На фоне этого звучал голос
экскурсовода, рассказывающий про то, как строили канал заключённые Дмитлага,
как сложно далась им постройка глубокой выемки, и сколь высокой была
смертность. Хотя, если сравнить с ситуацией с Беломоро-Балтийским каналом, то
на канале имени Москвы всё было ещё не так страшно. Лагерное начальство
худо-бедно старалось хоть не намного улучшить условия труда заключённых, и
наряду с ручным трудом использовался также механический. Рассказывал
экскурсовод и о тех, кто руководили строительством, и о лагерной охране, тоже,
кстати, из заключённых.

Однако мысли
молодой женщины постоянно возвращались к Диме и Наде. Почему они так поступили?
Димка он ведь ещё до свадьбы знал, что у Эммы врождённая патология яичников. Но
тогда он решил, что и без детей можно прекрасно прожить. А когда рядом
замаячила красивая женщина, моложе его жены, которая вдобавок может родить ему
ребёнка, понятное дело, он предпочёл её. Но Надя… Неужели для неё женская
дружба ничего не значит? Или шанс наладить личную жизнь оказался важнее? Эмма
помнила, как подруга