Запомни это и не перепутай. Жан тоже ничего, но не в моем вкусе… Я сказала, что ты сейчас выйдешь, и мы пойдем кататься на лодке в парк. Переоденься. И не забудь, Поль - мой!... Ты чего молчишь? Пойдем – они ждут. Софи, хватит молчать, собирайся быстрее… Ты идешь?... Софи, ты идешь или нет?
Вдруг женщина, сидящая в темном углу, резко ответила:
- Нет!
- Нет? – удивилась сестра. – Ты сказала - нет? Но почему?...
- Глина стынет.
- Ну и дура! Глина у нее стынет! Сиди тут одна, затворница. Мне больше достанется!
И сестра выпорхнула через балконную дверь, откуда и появилась.
- Говорите – завидовала? – засмеялся мужчина. - А мне показалось, что она участвовала в вашей судьбе. Только вы этого не ценили. Ах да, у вас стыла глина. Сколько вам тогда было?
- Семнадцать.
- Какая прелесть! Семнадцать! Представляю, какой вы стали красавицей. Юным, прекрасным цветком, в ожидании того единственного, кто посмеет приблизиться и сорвать его. Первый поцелуй, свидания под луной, затем женитьба. Настоящий мужчина рядом – сильный, успешный, богатый, красивый. Он, может быть, чиновник муниципалитета или коммерсант. Дом – полная чаша. Ночи, полные любви. И не старик в твоей постели, не похотливый тип из богемы, а любимый человек. Поездки на море, на воды, наряды, визиты, друзья. Потом дети. Начинается новая жизнь. Неужели не стоило в тот миг отбросить кусок глины – будь он проклят, пусть он засохнет совсем – а пойти с мальчиками развлечься? Покататься на лодке, поболтать, зайти в кафе, пройтись по улицам вечернего города? Это же так интересно! Это волнует любую девицу семнадцати лет. А вы глину месить... Молчите? Здесь тоже не хотите что-то изменить? Завидует, говорите? А что делает ваша сестра сейчас - она одна? Не молчите – это простой вопрос.
- У нее есть муж.
- Дети?
- Трое.
- Не бедствуют?
- Живут в достатке.
- И брат ваш, насколько я знаю, увлекался стихами, да и сейчас в любом магазине его книги можно купить. Однако основным занятием он избрал дипломатию. Сейчас находится с миссией в Китае! Он нужен, его знают, уважают. Он работает на свою страну.
- Ничтожества! Они предали меня.
- Может быть, они хотели вам помочь?
- Предали.
- А сестра завидовала?
- Еще как. Когда у меня была первая выставка – от злобы она сходила с ума. Да, кто она такая? Курица. Домашняя курица. Наседка. Кто все они?!
- Скажите, мадмуазель Софи, а наседка последние годы жила в сарае? Носила рванье? Спала с кем попало? Может быть, хотела на своей кухне перебить посуду, сжечь дом, бросить мужа, детей? А потом остаток жизни провести в сумасшедшем доме? И сейчас сидит одна в комнате посреди кромешной ночи, никому не нужная, всеми забытая, и примеривает веревку к крюку?... Молчите? Так, было ли чему завидовать? Первая выставка, говорите? Ну и что? А где та юная семнадцатилетняя девушка с красивыми глазами, тонкими изящными руками? Руками бога - говорите? На что истратила она свою юность? Кого ждала?
- Я работала! Ты знаешь это! Работала!
- Зачем?
- Красота.
- Что?
- Ничего.
- Начали – говорите. Что вы имеете в виду?
- Ты не знаешь, что такое красота. Ты замечаешь только пороки. Тебе не понять.
- Ваша грязь – красота?
- Глина.
- Глина и есть грязь - как называть. Что красивого в грязи? Вы сами себя слышите?
- Когда к ней прикасаются руки, она превращается…
- Да поймите же вы - это просто грязь!
- Пока она не попала к избранному.
- Ах, вот как? Что же дальше?
- Ничего. Оставь меня.
- Ну, уж нет... Вы раньше рассказывали, что из глины возникает чье-то лицо. Замечательно. Прекрасно. Никто другой этого не умеет. Никто так не сможет. Никому даже в голову такое не придет. Что же дальше? Жизнь проходит за окном. Она там – вдалеке от вас. Она прекрасна! А вы в затхлой мастерской тратите время, убиваете ее. Себя убиваете! Но зачем? Вы никогда не думали, что чудовищно ошиблись? И после этого будете говорить о красоте? Смешно!
- Ты ничего не знаешь.
- Так объясните!... Молчите? Потому что вам нечего сказать!
- Объясню! Да, объясню! Когда единожды прикасаешься к чему-то совершенному, идеальному, когда в первый раз создаешь уникальное, свое – то, что не делал до тебя никто, попадаешь в другой мир. Красота, это когда ты делаешь то, что тебе дано богом – тогда все получается. Получается творение. Оно уникально, неповторимо. Это больше не месиво из грязи или глины, не мертвый кусок гранита или бронзы, а живое существо. Ты дал ему жизнь. И это не плоть с похотливыми желаниями и убогими мечтами. Намного выше, чище. Камень оживает. Люди подходят и не могут оторваться. Они смотрят, потом уносят с собой кусочек мечты. С ней потом живут. Но самое удивительное – пока ты делаешь это, пока творишь, бог… Он находится рядом. Он стоит за твоей спиной и не хочет тебя оставить. Он помогает, дает свет, который потом поселится в твоей работе навечно. Это и есть красота… Но, стоит отойти в сторону, понимаешь, что все остальное, все прочее бессмысленно. Есть только этот свет и бог, который водит твоими руками. Больше - ничего. Остальное не имеет смысла…
- Закончили?
- Да.
- Страшно... И поэтому вы разбили свои работы. Созданное руками бога – вы уничтожили. Мадмуазель Софи, вы напрасно думаете, что я вас не понимаю. Я не такой черствый, или, как вам кажется, безумный человек. Но после сказанного вами мне в голову пришла одна мысль. Кощунственная на первый взгляд. Чудовищная. Если, как вы говорите, лишь творя, лишь выворачивая себя наизнанку, вы чувствовали смысл, восторг, присутствие бога рядом, не кажется ли вам, что оказались игрушкой в его руках? Он вас использовал. Для чего – известно лишь ему одному. А в остальном – он с вами не был, но зачем-то лишил вас целой жизни. Вы были лишь материалом, слепо доверились своему таланту, превратив его неустанным трудом в гений, но оказались скребком в божественных руках. Стоило ли того? Не кажется ли вам, что это жестоко? А может быть, все это была лишь иллюзия? Чудовищная иллюзия? И однажды поняв это, вы разбили свои работы. Осознали, что кроме бога это никому не нужно. Добавлю еще одну жестокую вещь – богу вы тоже не нужны, иначе бы он вас не бросил. А ваша сестра с детьми, семьей, простой обывательской жизнью ему нужна. Прочие ваши знакомые и родственники с ничтожными своими деяниями тоже. Все они оказались рядом с ним. И только вы, как надоевший инструмент, были отброшены за ненадобностью. Я не прав? Молчите? Потому и разбили вдребезги то, над чем работали столько лет не покладая рук. Как вы говорите – божественных рук. А теперь рядом с вами ни родных, ни и близких, ни бога, ни черта - никого. Лишь вы одна, окруженная осколками гранита и глины, осколками вашей жизни. Тогда зачем все это было нужно? Кому?… А вы говорите – красота. А вы говорите - руки бога. Этими руками вы все и разбили. И это правда.
- Была другая причина, почему я сделала это. Бог тут не причем.
- Какая же?
- Все. Я не хочу об этом.
- Понимаю. Не хотите. Но хотите, чтобы я сбегал за веревкой.
- Как никогда.
- Значит, главная причина осталась в стороне. Ни красота или бог. И ваши родители, сестра, брат тут не причем. Я так и думал, мадмуазель Софи. Я был уверен в этом. Вы просто женщина. Обыкновенная женщина. И ее убить в себе вы не смогли. Значит, ищи не женщину, а мужчину? Верно? Кто же тот злой гений, который вас погубил? Я знаю его? Конечно, знаю. Вот куда нам следовало бы заглянуть. Вот в чем причина ваших бед и злоключений и где скрываются выкинутые годы…
- Я больше ни слова не скажу.
- Скажете.
- Нет.
- Запретная тема?!
- И если не принесешь веревку, обойдусь без тебя. Закончиться все сегодня, ждать больше нечего. Ни веревка, так что-то другое, мало ли способов?! И проваливай. Слышишь меня?! Убирайся – видеть тебя не могу. Без веревки не приходи!
- Как вам будет угодно, мадмуазель…
Он исчез так же внезапно, как и появился. Словно его и не было вовсе. А может, его и не было – все это лишь плод больного воображения истерзанной души? – подумала Софи. - А проклятая вода из графина помогла все расставить по своим местам. Значит, это были ее собственные мысли! Мысли вслух. И разговаривала она сама с собой. Наговорила чудовищные вещи. Что же – так даже лучше. Истина освобождает, какой бы она жестокой не была. Значит, надеяться не на что. Ее не заберут отсюда никогда, она была права – предчувствия не обманули.
Потом долго сидела, не шелохнувшись, казалось, больше не думая ни о чем. Знала одно – эта ночь последняя. Стало спокойно и легко. Если недавно оставались сомнения, то теперь они развеялись, исчезли, растворились, как тот сумасшедший тип – плод ее фантазии. Был ли он? А если он действительно приходил, если он настоящий? Какая разница? Все равно. Теперь уже все равно.
Посмотрела на часы – полночь. Июньские ночи коротки, значит, осталось всего пару часов, а потом… Потом просто не наступит утро. Все решено…
Она вышла на балкон и окинула взглядом парк, тускло освещаемый фонарями. Там никого не было, все спали. И вспомнила – сколько часов, дней, месяцев так же стояла у этих перил, чего-то ожидая. Но тогда была надежда, а теперь появилась ясность – это место, клиника, комната, балкон, на котором она стоит - последнее прибежище. Выхода отсюда нет. И только ей решать – сколько еще осталось…
Перевела взгляд вниз. Показалось, словно находится на мосту, а там внизу черное русло реки, от которого отделяют лишь перила. И появилось непреодолимое желание сделать шаг, переступить, уйти с головой как можно глубже в мутную воду, не возвращаться, остаться там навсегда. Почувствовала невероятное магическое притяжение. На мгновение задумалась, крепко до боли в ладонях вцепилась в перила, закрыла глаза и…
- Здесь невысоко, мадмуазель. Второй этаж.
Эти слова резанули, как острая бритва. Она вздрогнула, резко обернулась. Незнакомец стоял неподалеку, прислонившись к стене, сложив руки на груди. Он не был призраком или фантазией, был настоящим, не придуманным. И поймала себя на мысли, что рада видеть его. Почему?... Но, вида не подала, сухо спросив:
- Снова ты?
- Я, мадмуазель.
- Ты что-то сказал?
- Сказал, что здесь второй этаж. А внизу мягкий газон. В лучшем случае здесь можно, если конечно очень постараться и неловко приземлиться, переломать себе позвоночник. Но тогда удлинить страдания, будучи до последнего дня прикованной к койке, без надежды на другой исход. Здесь низко - второй этаж, - повторил он и умолк. Какое-то время эти двое ни о чем не говорили. Вглядывались в темноту парка, где высокие деревья под легким ветерком лениво шевелили раскидистыми ветвями. И тишина. Привычная, такая знакомая вязкая тишина, которую изредка нарушали птичьи голоса.
- Соловьи, - спустя какое-то время первым заговорил мужчина.
- Да.
- Поют.
- Да.
А пение все усиливалось. Два голоса, отвечая друг другу, издавали протяжные трели. Один придумывал мелодию, другой ее подхватывал, повторял. Казалось, птицы абсолютно друг друга понимают. Их объединяло поразительное согласие. Голоса были разными, но смысл один. Пели они одну песню. Песню на двоих.
- Красиво, - не выдержала Софи.
- Да, - отозвался ее собеседник.
- Кому-то дано чирикать, кому-то куковать, гомонить, каркать. Этим петь… Почему? – задумчиво прошептала она.
- Все просто, мадмуазель - брачные игры. И уже без разницы, какой у тебя голос. Когда эти двое познакомятся ближе, им песни будут не нужны. А пока они должны
