кому присуждать степень доктора наук, то только ему. С чем, пожалуй, вынуждено согласились все остальные генералы – им нечего было противопоставить Браславу – но вот женская часть собрания, как всегда имела свою особую точку зрения на это. В чём, если честно сказать, она, эта часть истеблишмента, пожалуй, вносила сумятицу в понимание физических законов жизни.
А как ещё понимать эти их заявления, что мол слабость, всегда эффективнее силы. – Наша сила в слабости. – Вот прямо так, никого не стесняясь, заявляла на одном из светских приёмов госпожа госсекретарь Брань. Просто нонсенс какой-то.
Вот почему в последнее время силовой блок во главе с Браславом, на всех фронтах раз за разом держит поражения. А этот женский пол и ещё не пойми что за угодник генерал Сканнет, со своей мягкой силой, совершенно не дают никакого проходу таким мужественным в своём мужском штабном кругу генералам и почему-то раз за разом теряющих свои лица при одном только приближении к ним, не пойми за что (хотя за счёт чего, догадок было много) или не пойми что за генерала Сканнета.
И ведь тогда даже никто не решился, её (госсекретаря Брань) в этом поправить. Хотя мистер Руби, над чьими словесными выходками всегда столько потешались и госсекретарь в том числе, за что (ну и за страшную красоту, от которой многим становилось плохо; что поделать у каждой профессии свои издержки) он её простить не мог, однажды кулуарно выразил своё недовольство, заявив, – А я между прочим, слышал, что красота страшная сила. И если даже не совсем внимательно посмотреть на наших женских политиков, то наш противник непременно должен нас не просто бояться, а стыть от ужаса.
– И они боятся. – Вдруг последовал неожиданный ответ, от так внезапно появившегося из ниоткуда генерала Сканнета.
– Застучит. – Побледнев, тут же застучал зубами конгрессмен Руби.
– Ты уже сам себя застучал. – Усмехнулся про себя генерал Сканнет, чья близость к госсекретарю Брань ни у кого не вызывала сомнений, конечно, только в профессиональном плане, ведь генерал Сканнет был тот ещё генерал, которых больше всего и боится сам генералитет.
И теперь мистеру, а по наследственной стезе конгрессмену Руби, приходилось всё реже ходить по кулуарам административных зданий конгресса. Ну а если ему всё же получалось туда попасть, то приходилось быстро ходить и при этом оглядываться. А ведь все договорённости и главные решения выносятся именно там – в кулуарах, и получается, что одно его неосторожное высказывание, сильнейшим образом сказалось на нём и подорвало весь его авторитет. И мистеру Руби для того чтобы совсем не оторваться от политической жизни и данного ему от … Это не проверенная информация и поэтому не может использована в качестве доказательств. В общем, конгрессмен Руби, дабы не столкнуться в кулуарах здания конгресса с имеющим столь огромное влияние на болтливых и видных конгрессменов генералом Сканнетом, своевременно заручился поддержкой генерал Браслава, без которого он теперь редко появлялся один в здании конгресса.
Ну а это всё, так и осталось в кулуарах внутреннего внимания присутствующих на этом заседании лиц, тогда как Шиллинг продолжал свою речь.
– Да и как нам быть откровенными друг с другом, если мы и оказались на этих своих должностных местах, как раз не будучи такими, а наоборот. – Заговорил Шиллинг, попутно обводя удивлённые его таким заявлением лица заседателей. – Да и как нам быть открытыми друг с другом, если к примеру, моя первая любовь, – Шиллинг демонстративно посмотрел на госсекретаря Брань, которая, несмотря на давнюю потерю чувственности своего лица, вдруг под общими, полными изумления и любопытства взглядами покраснела, – с которой я когда-то в подъезде целовался, – Шиллинг так театрально и воодушевлённо это сказал, что ни у кого не возникло сомнений в том, что, пожалуй, если даже тогда в подъезде были выкручены лампочки, то он тем не менее определённо кого-то целовал в подъезде – да туже стенку, которая мало чем была отличима от леди Брань, – после того как я вместе с ней выбрал политическую стезю и пару раз подста…опередил на выборах, знать меня не хочет. – Шиллинг сделал небольшую передышку, которая определённо требовалась всем присутствующим, чтобы осознать, как такое могло и могло ли это случится, и куда катится этот безумный, безумный мир, в котором давно уже нет месту человеческим чувствам.
Правда были и те, кто ни одному слову вице-президента Шиллинга не поверил и посчитал, что всё это ложь и провокация. И в число этих неверующих, конечно, входила сама леди Брань, которая ничего подобного за собой и за этим, только на словах смелым Шиллингом, не помнит. Ну и леди Брань, будучи многоопытным политиком, сразу же увидела неискренность Шиллинга и принялась судорожно размышлять над главным вопросом любого политика – кому же всё это выгодно? И хотя ответ на этот вопрос лежал на поверхности, всё же леди Брань живо интересовало другое. Для чего же всё-таки Шиллинг всё это тут напридумывал? И чего он, в конце концов, добивается?
И хотя леди Брань терзало желание бросить все эти вопросы в лицо этому, ни в её вкусе Шиллингу, всё же после всего сказанного, она находясь на передовой позиции всеобщего внимания, уже не решалась, хоть прямо, хоть криво смотреть в сторону Шиллинга. И теперь в независимости от её гневного или какого-другого взгляда, все будут смотреть на неё сквозь призму всего сказанного – а это ещё больше усугубляет её положение и ей только и остаётся, что выказывать хладнокровность.
Но и это уже не спасает леди Брань от всех этих мыслей, за которые она бы в какой-другой момент … Даже зла не хватает, особенно глядя на вдруг ставшего таким улыбчивым генпрокурора Снайпса, который ещё каких-то полчаса назад был полностью в её власти, а сейчас выказывает свои бесстыжие воззрения на неё. Мол, сколько лицо не хладнокровь, а мы-то все здесь знаем, насколько ты насчёт себя грешна.
И трудно сказать, чем бы закончились все эти переглядывания (скорее всего нервным срывом леди Брань), если бы Шиллинг вновь не взялся за старое – за своё столько уже бед принёсшее слово. Впрочем, на этот раз леди Брань была даже рада, что Шиллинг заговорил и отвлёк на себя внимание этих голодных до пикантных историй генералов и конгрессменов.
– Или вот другой пример – мой бывший друг. Как думаете, что же я и мой друг можем сказать друг другу, после того как мой старый друг, с которым мы прошли огонь и воду, взял и увёл у меня мою первую любовь? – Шиллинг естественно при этих словах не мог на кого-то из сидящих за столом генералов и глав отделов не посмотреть. И надо понимать, что от этого его первого взгляда, можно сказать решалась судьба того высокопоставленного чиновника на которого и падёт взгляд Шиллинга. О чём скорей всего догадывались практически все здесь присутствующие и даже те, о ком это подумать было нельзя. И что же первое делают все эти грозы морей и вершители судеб, пока Шиллинг не посмотрел в чью-нибудь из них сторону – а они начинают отворачивать свои лица от Шиллинга и демонстрировать глубокую озабоченность своим костюмом или ещё чем другим.
А ведь никто из них не подумал о том, что вся эта запутанная ситуация или временное помешательство на себе умов этих чиновников, может привести к очень непредсказуемому результату. Где кто-то из них один, а может даже не один, а в сговоре с кем-то ещё (понятно, что с самым последним, но очень честолюбивым подлецом и прохиндеем), получив столь неопровержимые доказательства от взгляда Шиллинга, возьмут и по своему усмотрению используют эти доказательства против кого-то из высших чиновников, кто так неосмотрительно, отвернув лицо поступил. И скорей всего, как раз тот, кто во всём этом виноват и будет так мстительно действовать во благо себя и во вред всем остальным.
Но не успела эта мысль поселиться в головах высокопоставленных чиновников, которых больше чем кого-либо другого на этой планете мучают низменные страсти (для него, из-за его столь высокого положения, любые страсти будут низменными; а раз так, то чего тогда стесняться), как вице-президент Шиллинг вновь продолжил говорить и тем самым заставил их его возненавидеть, с чем они все вместе и одновременно посмотрели на этого словесного подстрекателя.
– Но я не буду и не хочу, как говорится ворошить прошлое. Да и мало ли таких примеров на свете. – А вот это заявление и опять долгоиграющий взгляд Шиллинга, не остался без своего внутреннего ответа.
– Он что, хочет напугать нас своей осведомлённостью. – Закипели лица генералов и конгрессменов, которые, кто краем глаза, кто лёгким поворотом шеи, обратили свой взор на директора ЦРУ Гилмора – теперь понятно, с кем в сговоре и откуда черпает свою информацию Шиллинг.
«И нечего строить невинную физиономию. Мы тебя, с твоими вуайеристическими замашками, как облупленного знаем», – теперь уже объектом всеобщего гнева стал Гилмор. Но Шиллинг продолжив говорить, тем самым вновь спасает очередного чиновника, на этот раз Гилмора, чья действительно облупленная возрастом голова сейчас находилась в большой опасности перед потенциальной возможностью обрушения на его голову запущенных в неё новых моделей телефонов, которыми его ведомство и обеспечивало этих, хоть и высокопоставленных, но весьма экономных чиновников.
– Ну да ладно, всё это мы оставим для досужих дум и мыслей. Сейчас же я подхожу к самому главному – новому системному подходу к решению стоящих перед нами задач. – Заговорил Шиллинг. – Вот к примеру я и президент… Нет, нет, не совсем так. Президент и я, – Быстро поправил себя вице-президент Шиллинг. Что, впрочем, не прошло мимо глаз и ушей заседателей, – самый ближайший его потенциальный подсидела, – Шиллинг хитро улыбнулся, – как наиболее близко стоящие официальные лица, тоже иногда не сходимся во мнениях. («Ага», – округлились глаза у слушателей от недоверия к словам Шиллинга) Но на этот раз наши с президентом мнения полностью совпали и мы с ним решили показать вам пример того, что, несмотря на такую опасную близость, всё же иногда можно доверять друг другу. – Шиллинг сделал паузу для того чтобы волны недоверия утихомирились в головах чиновников.
– Так вот. Президент доверился мне. – Облокотившись руками на стол и, поднявшись на них над столом, с вызовом и даже как-то смачно, а значит противно, сказал Шиллинг, оглядывая лица заседателей, чьи недоверчивые и всегда в сомнении лица, ещё больше погрузились в неверие после этих слов Шиллинга. При этом самые искренние из них, даже позволили себе хмыкнуть и задаться себе самым актуальным сейчас вопросом: «Он что, нас за дураков здесь всех считает?». Но Шиллинг не собирается посвящать этих дураков в свои насчёт них без сомнения и продолжает говорить.
– Президент доверил мне, – отбивая слова, заговорил Шиллинг, – довести до вас новый порядок проведения в жизнь его указов. – Шиллинг в полном молчании сделал небольшую паузу и с вымученным лицом заговорил. – И хотя мне не совсем нравится то, что президент доверил мне эту не совсем приятную миссию, тем не менее, я считаю, что каждый из нас должен пойти на свои жертвы. – Шиллинг вновь сделал столь необходимую для всех
