"есть и у меня этотъ товаръ, прiеду, всехъ перевешаю".
При возвращении из туманного Альбиона в Голландию были продолжены закупки снаряжения для флота и наём морских специалистов различных профилей ( всего более 1000 человек ) — капитаны, командоры, штурманы, боцманы, матросы, мастера разных дел ( парусных, компасных, мостовых, шлюзных, кузнечных, слесарных, плотницких, каменных, малярных и т.д.) и даже наняты были корабельные врачи и коки. Там же были закуплены образцы машин — мельничных, ткацких, прядильных и прочая, прочая, прочая, включая 60 сундуков лекарства..., и арендованными кораблями и баржами всё это было доставлено в Россию. Не забыли прихватить с собой попугаев, мартышек, крокодила и даже рыбу–меч.
Только в Голландии и Англии царь пробыл в сумме 9 месяцев.
Находясь в Лондоне, а потом на обратном пути в Амстердаме, Пётр I письменно поручил своим "доверенным людям" — дяде Льву Кирилловичу Нарышкину и Тихону Стрешневу при помощи духовника жены уговорить Евдокию добровольно постричься в монахини ( сами эти письма не сохранились, но их содержание понятно из ответных писем Стрешнева ) — в те времена это означало официальный развод. Но жена Петра Алексеевича оказалась женщиной "не робкого десятка" и не согласилась на подобную развязку отношений, сославшись на то, что их восьмилетний сын Алексей ещё нуждается в её заботе. Надо признать, что Евдокия была волевая и довольно-таки упрямая..., да и мало приятного в том, чтобы оказаться заточённой в монастырских стенах в 28 лет отроду. ( стр. 188 – 189, том 3, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", изд. Санкт–Петербург, 1858 г. )
Царице придавало силы сознание полного отсутствия своей вины за что-либо и перед кем-либо. И Пётр это прекрасно понимал — он потом ещё много лет искал повод "обрубить концы" с первой женой не только юридически, но и морально–этически.
Пётр I, вернувшись из заграницы ( в Москву он приехал в 6 часов вечера 25 августа 1698 г. ), навестил несколько боярских домов, заехал в Немецкую слободу полюбоваться новым домом Лефорта. Этот частично перестроенный дворец сохранился до наших дней и там сейчас находится РГВИА — Российский государственный военно–исторический архив ( не здесь ли возникла у Петра мысль застроить подобными дворцами будущую столицу ?)
Затем царь демонстративно заехал в дом семьи Анны Монс, а на ночь удалился в Преображенское. Через день он заехал в Кремль навестить сына Алексея, при этом он избежал встречи с Евдокией. И лишь только спустя сутки он "пересёкся" со своей супругой..., вызвав её в Преображенское. При этом их встреча, длившаяся 4 часа ( !!! по весьма сомнительным слухам ), произошла не в резиденции Петра, а в доме бывшего начальника почт Андрея Андреевича Виниуса. Царь ещё раз настоятельно потребовал от Евдокии принять монашество, но получил в ответ решительное НЕТ.
После этого взбешённый царь потребовал у патриарха Московского и всея Руси — Адриана ( род. в 1637 г. или 1639 г., ум. в 1700 г. ) объяснений, почему не выполнена его воля об удалении в монастырь Евдокии. Владыка "спихнул" всю вину на нескольких своих подчинённых, мол те посчитали это действие незаконным. Всё это привело Петра I в дикую ярость..., и виновники такого своеволия ( один архимандрит и ещё четверо священников ) были отправлены в Преображенский застенок.
Применить силу по отношению к своей жене Петру I позволили обстоятельства — по стране шла реакция на второй стрелецкий бунт, проходивший весной и в начале лета 1698 года. Вернувшийся в Россию царь, учинил новое следствие по этому бунту — "большой розыск", многочисленные демонстративные казни последовали одна за другой ( с сентября по февраль следующего года ). Художник Василий Суриков в своей знаменитой работе "Утро стрелецкой казни" отобразил именно одну из таких расправ:
http://cloud.mail.ru/public/A6FU/on1UrTj19
Царь во время "большого розыска" был злой до беспредела, и беспощадно карал бунтовщиков. Его просто взбесило, что восставшие, воспользовавшись долгим отсутствием государя, хотели вернуть на царство Софью Алексеевну. Бунтовские настроения подогревались слухами, что во всех бедах виноваты иностранцы — будто бы они увезли царя..., и Немецкая слобода просто чудом избежала погромов.
Сам бунт был подавлен регулярной армией.., тогда сразу казнили 130 зачинщиков. А уже осенью Пётр I дополнительно казнил ещё 2 тысячи человек, при этом на Лобном месте Красной площади он собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам..., эта работа Петра палачом является спорным моментом и не всеми историками признаётся. А вот то, что он заставлял своих министров "поработать на плахе" — это факт. Мне представляется, что это была его кровная месть за Нарышкиных, которых резали стрельцы на его глазах при первом бунте 16 лет назад.
Кроме того косвенным репрессиям подверглись родственники стрельцов, включая их жён и детей — их было запрещено принимать кем-либо и где-либо. Таким образом тысячи и тысячи людей, лишённые крова и еды, были обречены на верную гибель. И вскоре Пётр I вообще ликвидировал стрельцов как институт. Царь победил, но эта победа, замешенная на реках крови, досталась ему ожидаемой ценой — всеобщей ненавистью народа.
Это уже сейчас по прошествии более 300 лет всё забылось и сгладилось..., а тогда на Руси почти не оставалось дома, где бы втайне не желали государевой смерти. В наше время любая трагедия, любая несправедливость становится достоянием гласности чуть ли во всём мире, а раньше люди гибли сотнями и тысячами — и тишина..., "и только слухи по домам...".
Ну и вполне естественно, что народная молва все беды списала на чужеземцев: "Это не наш государь — немец, а наш царь в немцах в бочку закован, да в море пущен" или "Нашего государя в Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу".
Даже у Пушкина в его подготовительных текстах к работе "История Петра" мы находим следующее — "Народ почитал Петра антихристом".
Уж не знаю почему, но именно в тот период казней Пётр особенно часто начал устраивать балы и пиры..., днём казнили, а вечером пили. Это мне напомнило фразу одного сталинского палача из НКВД Емельянова: "Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из лёгких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись до пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека".
Тут я хочу вернуться к термину "печалование", о котором говорил ранее. Напомню, что это ПРАВО высшего духовного лица просить государя о помиловании кого-либо. Так вот, в народе разнёсся слух о страшных пытках, которые устраиваются на допросах стрельцов в Преображенском. Эта пытка, так называемая "московская кобылка" — когда допрашиваемого бьют кнутом, а потом поджаривают на костре ( но не до смерти )..., и потом всё повторяется снова и снова. По словам очевидцев, там каждый день одномоментно горело до 30 костров. И на волне этих слухов об ужасных пытках патриарх Адриан, уже будучи не совсем здоровым, приехал в Преображенское со своим печалованием о заключённых.
Вот как это описывает современник, секретарь посольства Священной Римской империи в России — Иоганн Георг Корб в своей работе, больше известной как "Дневники Корба", которая была им издана по "горячим следам" уже на рубеже 1700–1701 годов ( обработка текста современная ):
"Весть о жестокости ежедневно производимых пыток дошла до патриарха. Он нашел, что обязанность его требует убедить разгневанного монарха смягчиться. Лучшим для сего средством считал он явиться к царю с образом Пресвятой Богородицы; лик Ее, думал он, пробудит в почти ожесточившемся сердце человечность и чувство естественного сострадания. Но притворная обрядная набожность не могла иметь влияния на точные взгляды правосудия, коими царь измерял великость такого преступления; ибо теперь было такое время, что для блага всей Московии не набожность, но жестокость нужна была, и тот бы весьма погрешил, кто бы такой способ принуждения считал тиранством, ежели с ним сопряжена справедливость, в особенности когда члены государственного тела до того поражены болезнью и подвержены неизлечимому гниению, что для сохранения организма ничего не остается, как железом и огнем уничтожить эти члены. Поэтому слова, коими поразил царь патриарха в ответ на его убеждения, не были недостойны его величия: "Зачем пришел ты сюда с иконой? И по какому долгу твоего звания ты сюда явился? Убирайся отсюда живее и отнеси икону туда, где Должно ее хранить с подобающей ей честью! Знай, что я чту Бога и почитаю Пресвятую Богородицу, быть может, более, чем ты. Но мой верховный сан и долг перед Богом повелевают мне охранять народ и карать в глазах всех злодеяния, клонящиеся к его погибели”. ( запись от 6 и 7 октября, "Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоанном Георгом Корбом". Перевод с латинского Б.Женева и М.И.Семевского, Москва, издание ОИДР, 1867 г. ) По этой ссылке на источник хочу пояснить, что здесь числа 6 и 7 октября приведены по Григорианскому календарю, который уже тогда использовался в Европе. Это соответствует 26 и 27 сентября 1698 года по Юлианскому календарю, который я применяю в этой статье.
Как мы видим, Пётр I послал патриарха Адриана с его печалованием "куда подальше"..., и с той поры церковнослужители перестали использовать эту возможность для прошений о помилованиях и снисходениях. Неплохо было бы в наше время возродить эту давно утраченную традицию..., а то наш патриарх уж больно "слился" с властью и совсем забыл о роли церкви в становлении милосердия в обществе.
Свою мысль продолжу словами одного из разработчиков знаменитой судебной реформы 1860-х годов юриста Ровинского ( Дмитрий Александрович, 1824 – 1895 гг, тайный советник, историк искусства ), который в своей книге "Русские народные картинки" написал:
"Да не подумаютъ, что этими словами мы хотимъ набросить тень на великаго преобразователя, — имя его стоитъ слишкомъ высоко для этого; онъ такъ много сделалъ для славы и могущества своего государства, что никакiе пятна не могутъ помрачить его солнца; мы взглянули на него только со стороны народной картинки, а съ этой стороны, надо говорить правду, — заслоняетъ его отталкивающая жестокость и неразборчивое расходованiе на жизнь и мясо своихъ подданныхъ, неоправдываемыя даже ни тогдашнимъ временемъ, ни теми обстоятельствами, при которыхъ онъ, по словамъ Фридриха Великаго ( король Пруссии в 1740–86 годах. — И.Ш. ), также действовалъ на Россiю, какъ крепкая водка на железо".
Я считаю, что Пётр I поставил свою жену перед выбором — или она по-хорошему уезжает с глаз долой в монастырь, или ей будет инкриминировано участие в заговоре стрельцов..., со всеми вытекающими отсюда тяжкими последствиями. И Евдокия была вынуждена согласиться на более "мягкий вариант",
