Произведение «13. БАКЛАЖАННАЯ ТЕЛЯТИНА» автора Эжен Николаевич - Литературный сайт Fabulae (страница 4 из 8)

многих, наверняка, помнишь. Все-го-то около трёх сотен дворов.[/i]
- Не всех, конечно…
- Ты сам сказал, что Шунёвых знаешь? Дак, наискосок от них, прямо у клуба, дом Брагиных. Если когда был, наверняка, за-помнил.
У них еще калитка не как у всех отворяется. Наши-то мужики делают, чтобы внутрь отвор был. Ну, чтобы, идешь, там, с сумка-ми или дровами, пихнул ногой дверку, да вошел. А у них она на улку отворялась.
Корячиться, значит, приходится. Руки-то заняты.

Ай, да в деревне всяк чудит по-своему. - махнул рукой Васи-лий. - Сам-то Брагин еще где-то, по-моему, году в семьдесят пя-том попал в аварию, да и помер, не приходя в сознание. Так, же-нушка его, Ефросинья Анисимовна осталась куковать с четырна-дцатилетним пацаном. Лет-то ей уж больше пятидесяти было. Шибко поздно замуж вышла. Всё принца ждала.
И любила она своего мальца пуще жизни! Баба Фрося от себя отрывала кусок, но Трошка её, по нашим, деревенским меркам имел всё: велосипед, фотоаппарат, одёжку получше. Будучи от природы аккуратной она содержала сынишку в чистоте, тянулась изо всех сил, чтобы у него не было проблем. На пособие да кро-хотную пенсию шибко-то не разгонишься.

ХХХ
... Лет, наверное, семь-восемь назад сынок ее, Трофим отправился в Новосибирск счастье искать. Баба Фрося мечтала, чтобы её кровиночка на инженера выучился. Я точно не знаю чем он там промышлял, но бабы меж собой говорили, что поступал в институт. А потом о нём долго ничего не было слышно.
Правда, некоторое время Ефросинья Анисимовна получала от сво-его чада весточки. Но и им пришел конец.
Словом, исчез человек. Погоревала-погоревала мать, да не выдер-жала. Решила на поиски сынка своего отправиться. В один прекрасный денек закрыла она избу на амбарный замок, поручила свое нехитрое хо-зяйство Шуневой, села в рейсовый автобус и укатила....
Василий закурил. Сделал глубокую затяжку.
- Приехала баба Фрося в Новосибирск и сразу - в справочное. Так, мол, и так, помогите. Сынок пропал! Люди там оказались сердобольные. Обратились в милицию и выяснили.... Дорогой ее Троша за драку в общаге схлопотал три года.
Надели на него черный милюстиновый костюмчик и свезла «Чер-ная Маруся» нашего Трофима в места не столь отдаленные.
Бабке, конечно, стало плохо. Но опять же, мир не без добрых людей. Приютили нашу землячку. Помогли связаться с начальником лаге-ря. Выпросили свиданку.
Сгондобила баба Фрося, по наущению бывалых людей, «тормо-зок», да отправилась на свиданку к своей кровиночке. Благо, что лагерь-то недалеко от города. Да ты знаешь. Возле Толмачево..
Ну, встренулась. Порыдала вдоволь. А чё попишешь? От сумы, да от тюрьмы, как говорят, не зарекайся.
Тут как-то один жук пошутил: « - Мир - говорит - делится на тех, кто временно за решеткой, и тех, кто временно на свободе». Ну, это я так, к слову шлёпнул.

Да. А парню оставалось еще начать и кончить. Половины не оттарабанил. Обещал письма писать, клял себя на чем свет стоит...
Горьким был обратный путь бабы Фроси. Мать есть мать!
А с другой стороны, как она односельчанам в глаза-то смотреть бу-дет? Что скажет в свое оправдание? Сильно, видно, мучили ее эти пере-живания. Представляешь? У человека такое горе, а он о чести-достоинстве думает!

Вернулась она в Новосибирск - сама не своя. Люди-то, приютившие ее, сочувствуют, говорят, что с кем такого не может случиться.... А бабу-ля крепко задумалась как из этого положения выйти...
Тепло распрощалась она со своими благодетелями, да прямиком на вокзал. Взяла билет на вечерний поезд и пошла по магазинам. Прикупить чего из еды. Но прицел-то у нее был дальний! Вот она народная сметка!…
Проходя мимо торговой палатки, баба Фрося увидела симпатичного паренька.
- Чем, сынок, приторговываешь?
- Да вот, мясными консервами, бабань. Дешевле не бывает! И только что с фабрики. Свежатина!
- А чё, хоть, за мясо?
- Молодая телятина. Делали на экспорт, да по нескольку банок выделили нам. Я, скажу тебе по-секрету, на закрытом военном заводе работаю. Смотри, не сболтни где! - предупредил сурово парень. - А то, и тебя и меня посадят! Порядки у нас суровые. Зарплату-то сейчас, сама знаешь, как дают. Безденежье! Потому и решил тушенку продать. Ребятишки-то конфет просят.

Слово-то «экспорт» сразило нашу бабу Фросю наповал:
- Ты, сынок дорого-то не бери. Откуда у меня большие деньги?
- Да что ты, бабань! Я вижу, ты человек хороший. Да и мне уж не до больших денег. - жалобливо прогнусавил парень - Бери. По-следние. По дешевке уступлю...
Затарилась Ефросинья Брагина экспортной телятиной, да отправилась с этой тяжелющей поклажей к ближайшему почтовому отделению. По дороге купила дрожжей, немного любимой карамели.
Отстояв очередь, приобрела самый большой посылочный ящик и за-грузила в него свою ношу. Потом попросила какого-то паренька напи-сать поразборчивей адресок на посылке, а обратный - вроде как от сыночка своего. Придумала улицу, дом, квартиру. Все честь-по-чести.
Потом, смикитив, обратилась к рядом сидящей без дела молодухе:
- Черкни, дочка, пару строк на деревню? А то, - говорит она жа-лостливо - глазоньки, мои ничегошеньки не видят.
А в письме-то получалось, вроде как ее Трошка вовсе и не в тюряге, а вполне гражданскую жизнь проживает и шлет ей письма и посылки как любящий сын.
ХХХ
- Понял, Евгений, на какую хитрость пустилась лиса старая! Ты, часом, не уснул, братуха? Не уморил я тебя?
- Нет, что ты, Василий! Не знаю как ты, а с меня сон совсем со-шел....
- Ну, дак, дальше - больше. Приезжает баба Фрося домой. Цветет и пахнет. «Сын - говорит - мой в институте учится и работает. Квартиру хорошую Трофиму выделил сам директор закрытого военного завода. Про то, чем Трошка мой занимается, говорить не велено...».
И так каждый день: ходит Баба Фрося по селу, да про своего Трошку небылицы плетет. Одна другой красивше.

Прошло, примерно, дней десять-пятнадцать, а по селу новость по-ползла: посылка, мол, Брагиной пришла. Тяжелю-ю-щая!. И что там та-кое может быть? Конюх-то наш, Илья, который за почтой ездит, сказы-вал, что вдвоем эту посылищу еле доперли до повозки. Ну, народная молва малость прибавила. Ох, уж эти рогожские фантазеры! Соврут, не дорого возьмут! Стали гутарить, что пятеро мужиков еле осилили сыновье послание бабе Фросе. Чуть пупки не развязались!
Ты-то уж, Евгений, наверняка знаешь, что у нас редко кому приходят из города посылки. Больше мы шлем: мясца, сальца, варенья. Родители, дети которых живут в городе, регулярно, как нужду справляют по почте: в начале месяца, по утрянке бегут к деду Илье за фанерным ящичком, а уж к обеду с тяжеленными посылками чешут на почту, к Ва-силисе.
Да ты ее знаешь. Угожихи сноха. Ивана женушка. Ну, скажу я тебе, не баба, а наждачная бумага. На язык остра-а-а! А, если какая новость, растрезвонит по всей округе. Вылитая свекровь. Ну, да ладно, чё-то я сбился с курса. На чем мы остановились? А? - с ухмылкой обратился Ва-силий ко мне, закуривая очередную папиросу. - И чё меня понесло?
- Ты про посылку начал говорить. Что пришла она уже в Рогожку.
- Да. Значит, молва-молвой, а баба Фрося будто ничего не знает. Ждет официального приглашения. Аккурат, как назло, Василиса-то в это время приболела гриппом и выписать бумагу на получе-ние посылки без нее никто не может.
Слушай, ты же знаешь наших баб? Когда поутрянке коров на околицу выгоняют, судачат обо всем. А последние три дня - токо о бра-гинской посылке. Слышь, чё дотумкали?
- Бабе Фросе - говорят - посылка с оружием пришла. Сын-то ее на военном заводе работает. Вот, потихоньку, как это у нас водится, и тащит Тимофей излишки производства...
Закон, вроде, об оружии вышел.
- Разрешат, - говорят наши бабы. - рогожским мужикам держать официально в каждом дворе по пулемету. Врагов-то вон скоко накопилось! Не поймешь кто наш, кто не наш. А так - шандарахнул пару очередей и ваши не пляшут!…
- Ну, лады, это я немного подзагнул, брат, сгоряча. Приходит, значит, суббота. Почтальонка Василиса к этому времени выздорове-ла, штукатурку на свои бесстыжие очи навела и на работу за-явилась. Команд-и-ир, ядрена вошь! Одно название.
Первое - напустилась на деда Илью:
- Ты почему - говорит - почту не развез? Ты посмотри сколько корреспонденции задержал!
Честно говоря, дедок-то крепко загулял в это время и не до службы ему было. Ну, конечно, он дрожит как осенний лист на ветру. Шутка ли, такой приработок к пенсии терять.
- Давай, меньше балабонь. - говорит ему Василиса - Ноги в руки и дуй по дворам! Чтобы через час все было исполнено!

Минут через сорок на почту заявилась баба Фрося. Вся наря-я-женная! Одеколоном «Фиалка» за версту разит. Улыбается на всю же-лезку, аж гладны видно!
- Ну, чё там, Василиса Романовна? Чё мой Троша опять прислал?
- А почём я знаю, что он вам наложил в этот чемодан? – кряхтя, Василиса поставила перед бабой Фросей знакомый ей фанерный ящичек. – Поди Трошка вам гвоздей на строительство подкинул?
- Какие там гвозди! Он чё удумал-то! «Кажный месяц – говорит - буду слать тебе, мама, чё повкусней: колбаски, карамелек, ту-шёнки.» - жеманится Брагина - Говорила же я ему не слать посылок. Да разве ж он послушает? «Маманя - говорит. - Я теперь по гроб жизни за тобой буду ухаживать. Вот только закончу институт, сразу заберу тебя в Новосибирск». А по мне, дак, лучше Рогожки не сыскать. Здесь всё свое, родное.
Слышь, Василиса, мой Троша в самом лучшем институте учит-ся и работает на секретном военном заводе. Деньги немалые огребает! Начальник у него - золото! За Трошу горой стоит. Са-мым лучшим специалистом обзывает. Чувствуешь, какого парня проморгала....
Вышел, значит, меж ними задушевный бабий разговор. Всё сокрушалась Василиса, что за эту пьянь, за Ивана выскочила! Никакого просвета в жизни! Другое дело - Трофим Брагин!
Покалякали они о жизни, погоревали о том, о сем. Схватила сгоряча баба Фрося посылку и, как молодуха, погнала по деревне. Да не просто к своему дому направилась, а принялась по Рогожке круги выписывать. Многие односельчане видели ее сгорбленную под непомерной ношей фигурку в этот субботний полдень.
И время-то как подгадала! В субботу, обычно, все рогожцы на улице. Банный день, все-таки! Дровишек, водички заготовить, того-сего, в сельмаг за пузырем сгонять, с соседями о мировых проблемах посудачить... Сам понимаешь.
[i] Короче, бедная бабуля в поте лица прошагала в тот день не меньше десяти верст, хотя