Новосибирским магазинам, а там - рогожские консервы! И не частик какой-нибудь, а наш, доморо-щенный карп! Прислушался, присмотрелся. Спрашивают, поку-пают.... [/i]
- Ты, Василий, как государственный деятель рассуждаешь. Моло-дец!
- Э! Жизнь заставляет рогами шевелить! Вот, хотя бы, взять рыбное хозяйство. Подняли на пустом месте. Рюмаху-то, нашу кормилицу загадили, так наши умельцы рыбий инкубатор своими руками отгрохали, - не обратив внимания на мою похвалу, завелся Василий. - Зятек мой - рыбный голова. До чего руки золотые! Молодой, а хватка мертвая! Взялся и довел до конца. Да, во всем так. Возьми, Яшку Шалина. Семь классов образование-то, а, подиж ты, всю конскую науку самостоятельно освоил! Нашим гривастым красавцам он теперь матерью и отцом приходится. Вот увидишь какая у нас нынче кавалерия! Посмотреть на кон-ское чудо теперь едуть к нам из самых разных мест матушки-России! Соображаешь?…
Теперь-то для трактора горючки не напасешься, а конная тяга всегда к бою готова!......
Вошла Ирина с чаем.
- Сахар не клала. Вот вам, - и она высыпала на столик горстку па-хучих карамелек в цветных обертках и два больших краснобоких яблока. - Приятного аппетита. - и исчезла в проеме двери.
- Спасибо тебе, Иришка, на добром слове, - как можно мягче про-бурчал ей вслед Василий.
- А я считал, что Рогожка по-прежнему живет той же размеренно-ленивой, полутрезвой жизнью...
- Не скажи. Обижаешь, братуха! Село теперь не узнаешь. - прихлебывая чай, размышлял тракторист-философ. - С одной сторо-ны, вроде запустение на машинном дворе, тишина-а-а. Нет прежнего пьяного митинга: «Да здравствует!… Слався!».
Митинговать-то некогда. Каждый занят своим делом. Вкалы-вают! С другой, - в магазинах кое-какой заморский товар появился. Как у вас в городе - пестро от иностранных наклеек! Лишь бы деньга шуршала! Правда, сельчанин диву дается: на кой ему ананас с бананом, да собачья тушенка с бабскими прокладками? Ци-ви-ли-за-ция!
Дороги стали приводить в порядок. По некудышнему проселку много-ли подвезешь? А к нам «челноки», туды их мать, с самого Китая наведываются! Посмотрю на них, диву даюсь. Здровенные ребята, а занимаются неизвестно чем? На них бы пахать да па-хать!
Мозгой своей я, конечно, разумею, что это новая поросль. Правда, не совсем понятная мне. Но, не могу принять я их всерь-ез. Думаю, пройдет скоро этот сумасшедший дом и заживем мы по-новой в дружбе и согласии. По-нашенски!
В запальчивости Василий широко жестикулирует, автоматически берет "Беломорину", снова закуривает.
- Слушай, Евгений, вместе с местными куркулями и иномарки по-явились на рогожском бродвее. Как токо переделали нас из сов-хоза в акционеры, сразу все забегали, закопошились.
Ты на меня не смотри. Я-то от избытка времени дуркую. Ко-ман-ди-ров-ка, понимаешь ли! А так, ни-ни. Да и когда? В пять утра вскочил, а после полуночи только до кровати добрался.
- Серьезно к жизни относишься. Мне показалось...
- Вот видишь? Даже ты поверх смотришь. Нет! Мы, рогожцы не только на язык легки. Конечно, помельтешить, похохмить - хлебом не корми! Где сфантазируем, а где и приврем так, что от правды не отличишь. Да и на гулянке сбацаем не хуже твоего Барышникова. А если уж до настоящего дела дойдет, то проворней рогожца не сыскать. Сто очков любому вперед даст!
- Так уж и даст?
- А чё? Не веришь? - распаляется Василий. - Раз уж ты, как гово-рится, инженер по человеческим душам, то расскажу я ....
- Ну, ты тоже загнул! - смутившись парировал я - Так о маститых писателях говорят, а ....
- Никаких «так»! - голос у Василия стал твердым. - Если ты мужик нашенский, из работяг, то и будь настоящим мастером. Не конфузь профессию! Понял? Или брось это занятие к чертовой ма-тери! - категорично заявил он, разрубив ладонью воздух. - Ты не смотри, что я без образования! Я-то в своем деле нос утру любому городскому инженеру! Мы там не хухры-мухры какие-нибудь!
- Ну ты, брат, разошелся, как старый самовар! Охолонь малость.
- Чё? Сморил я тебя пустопорожними разговорами? Действитель-но, пора прикемарить малость…- неожиданно сменил тему разговора Василий.
- Да нет. Расхотелось что-то. Дома я обычно часа в два ночи ло-жусь. А в дороге вовсе не спится.
- Ну, тогда ещё пободаемся малость. - улыбается мой собеседник. - Люди у нас, Евгений, я тебе скажу, кремень. А душа - обогреватель. Озяб? Приходи, оттаивай. Всем тепла достанется! С моих земляков токо портреты писать. Давай-ка тяпнем по последней, а то прокиснет....
Василий разлил по стаканам остатки «Сибирской».
- Ты на меня не смотри. Я свою долю уже умял. Заку-у-у-сывай. Вот, тушеночку подмети, пирожки. Жаль выбрасывать такую прелесть.
Мы чокнулись как закадычные друзья, выпили. В темноте осенней ночи за окном мелькали огни станций и полустанков. Сквозь вспотевшие стекла виднелись лишь очертания придорожных строений...
- Ну, подкрепился, родственничек? Я тут малость на столе порядок наведу.
Василий аккуратно завернул остатки еды в промасленные бумаги и уложил их в пакет. Крошки смел в газетку, сделав из нее подобие бумажного кулька. Облегченно вздохнул. Достал перочинный нож, вытер лезвие о газетку и, разрезав на дольки яблоко подал мне самый красный кусок.
- Жуй, земеля. Фрукты-то сибирские. Живет ведь где-то умелец.
- Да. Богата Россия самородками. Только не всегда талант их во благо используется.
- Я с тобой полностью согласен. В Новосибирске как-то встретил Валерку Лося. Веришь, лучше его трактор никто не знал! А от природы силой неимоверной был одарен! Гусеницу на «Т-75» в одиночку нахлобучивал! Борьбой занимался. В районе ему ровни не было.
Не-е-ет! Захотелось городской жизни испробовать. Ну, и что? Охранником у какого-то хмыря прислюнился. На бандита стал по-хож. Знаешь, чёлочку такую отпустил, как у городских отмороз-ков. А-а-а!
На барахолке промышляет. Последние копейки у простых людей отымает. Я даже не стал с ним разговаривать, когда узнал об этом. Спалил свой талант, дурак! А в родной-то деревне ему не дали бы сломаться. Помогли бы встать на ноги...
Показавшийся поначалу взбалмошным, легкомысленным теперь Василий открывался мне по-новому. Передо мною сидел умудренный жиз-ненным опытом человек, душою радеющий за всех и вся. Теперь он мне казался своеобразным мамонтом, ископаемым прошлого времени со сво-им пониманием добра, искренним до наивности человеколюбием, клас-сическим представлением о чести, совести.
Я не раз в своих командировках встречал таких, с первого взгляда, экстравагантных, энергичных людей. Кишит земля сибирская вот такими артистичными натурами. Надо только повнимательней присмотреться, прислушаться…
Сердцем Василий никак не мог согласиться с ядовитыми, по его мнению, побегами новой жизни, с её «челноками», «новыми русскими», мерседесами, долларами, ваучерами...
Ведь вся эта мишура, не спросясь его соизволения, вероломно вло-мились во двор его дома, на ферму, внесла неразбериху в жизнь односельчан, развернула деревню на иной жизненный уклад.
А с другой стороны, умом деревенский философ понял и точно выверил для себя в этой, пока не совсем понятной для него ситуации, собственное направление движения, в котором нравственные ориентиры не противоречили бы главным христианским заповедям. Нет. Ни конституции или основополагающим законам. А, именно православным запове-дям, в соответствии с которыми жили по-доброму его предки, все православные россияне.
- Правительства и вожди приходят и уходят. – размышлял мой попутчик. – Остается вековая мудрость дедов, да собственный жизненный опыт...
Я внимательно слушал суждения этого, щедро одаренного природной сметкой «нового сельского мужика» и искренне удивлялся его неиссякаемому оптимизму, вере в добро. Я ловил себя на том, что чуточку завидую его наивности, искренности, твердой вере.
Нет, Василий не был этаким рубахой-парнем или былинным богаты-рем. Он больше напоминал русский сказочный персонаж, Иванушку-дурачка, на котором, собственно, и держится весь мир.
Это одновременно Александр Матросов и лирический герой Чухрая из «Баллады о солдате», Алеша Попович и русский вариант мудрого Ходжи Насретдина - национальный герой-символ на все времена.
Это ОН вывез на своей хребтине все тяготы революционных ката-клизмов, коллективизаций, реконструкций, репресий и реформ. Благо-даря таким иванушкам, василиям, петрам земли русской, благодаря их историческому оптимизму, а вовсе не мудрости сменяющих друг друга правительств, в очень короткий срок Союз братских государств, основа-тельно пострадавших от гитлеровской агрессии, смог возродиться из пепла Великой Отечественной.
Наконец, это они, такие же как Василий простые россияне, не смирившись с очередными «временными» трудностями, выводят державу нашу из политического кризиса штормового конца двадцатого столетия, доказав всему честному миру, что они «не какие-нибудь хухры-мухры».
Именно, благодаря этой исторической наивности, бесконечной вере в добро и справедливость мы не только живы, но и полны надежды на то, что уже нынешнее поколение увидит свет .....
- Ох, братуха, утомил я тебя, однако. - прервал мои размышления Василий. - Ты уж меня извини. Общение с хорошим человеком для меня как глоток свежего воздуха. Там, на машинном дворе, в поле некогда беседы беседовать.
Неспешно он стал готовиться ко сну.
- Не-е-т. - искренне возразил я. - Ты меня ни сколько не утомил. Наоборот, я с большим интересом слушаю тебя.
- Скоко там натренькало?
- Четверть второго. Через четыре с половиной часа Тарск.
ХХХ
Переключили верхний свет на ночник.
- Знаешь, я ведь тоже в дороге не могу спать. Всё какие-то мысли в голову лезут. Ничего, вот приеду, отдохну. Между прочим, все-гда так. Еду в город. Ну, думаю, там отосплюсь. Не-е-т! Не полу-чается. Какой там отдых? А в дороге башка забита всяким мусо-ром: "Как там, дома?"; "Чё дальше делать". Думаю, вспоминаю прошлое. Вот и сейчас, не идет из головы одна история. Не знаю насколько она для тебя будет интересна?
- Давай, Василий, повествуй...
- Я-то не очень ловкий пересказчик. Вот маманя моя от бога была талантлива в этом деле.
- Не томи. Не набивай цену, Пушкин… Сказал «а» говори «б». У тебя тоже складно получается.
- Ну, если есть желание, слушай.
Свое повествование Василий начал с некоторых уточнений.
[i]- Поскольку ты бывал у нас, то
...Слетаешь пивка попьёшь в центре и обратно из Емельяново в Алыкель...Работать то надо было, Родине на гора выдавать...
