сама-то Рогожка от края до края версты две не будет! Из каждого двора одни и те же вопросы, а у сельмага - целый сход: [/i]
- Чё несешь, Фрось?…
- Да неужели Трофим?....
- Как там в Новосибирске?
- Будет ли Ельцин второй раз Президентом?…
- Как насчет войны с китайцами?...
- Клинтон-то, говорят, русский шпион?...
- Про доллар ничего не слышно?…
Слушающая постоянно радио, внимательно читающая местную прес-су, баба Фрося на все вопросы сельчан отвечала обстоятельно, уточняя позиции Российского правительства по экономическим проблемам, по вопросам внутренней и внешней политики.
О своем Трофимушке говорила долго, подробно, с восхищением, чем вызывала немалую зависть односельчан, дети которых так и остались, по их мнению, обалдуями и растяпами.
Пришла домой баба Фрося - ни рук, ни ног. Посидела, помороковала немного, да решила созвать на-радостях своих подруг отвечерять с нею. Распаковывать посылку до поры не стала специально, чтобы потом, при всех прочесть, навроде бы, Трофимово послание.
Нашинковала она овощей. Сдобрила их, привезенным из Новосибирска, майонезом. Постряпала пирогов. Кликнула баба Фрося маманю мою, пригласила Шуневу, Угожиху, да еще кого-то.
ХХХ
Ну, дак вот. Помню, принарядилась моя маманя, внучка, сынишку моего, Кольку прихватила на званый ужин. На пороге-то, слышь, улыбаясь, бросила через плечо:
- К утру нас ждите с Ефросиньиной дискотеки. Ох и гульнем же мы с Колюнчиком!
Мать, сказывала, когда пришла к Брагиной, там уже собралась вся гоп-компания. Бабульки одеты по-парадному. У всех веселое настроение. Как расселись за столом, Угожиха не вытерпела:
- По какому-такому случаю пируем?...
Ох, уж эта баба Маша! Если бы Правительство утвердило Министерство сплетен, то лучшей кандидатуры на пост Министра и не сыщешь. Бывало, извини, на одном конце деревни мужик пукнет, а уж Угожиха на другом говорит, что он начисто обмарался. С головы до ног!
Мы так и прозвали Угожиху: «Генеральная сплетница. Генеральша» До конца дней прилипла к ней эта кликуха...
- Да, уж вы не обессудьте, подруженьки. - скромно обратилась к пришедшим баба Фрося. - Сынок тут меня балует. А куда мне одной-то? Вот и решила....
- Это ты, Фрось, правильно сделала. - пропищала Агафониха - Ря-дом живем, а видимся - через пень-колоду...
Бабульки включили музыку. Выставила Ефросинья по этому случаю пару «огнетушителей» красненького. Так у нас большие винные бутылки прозвали. И, вроде, как по-людски все вышло.
Сидят подружки, да косточки всем перемывают, вспоминают, каким смышленым парнишкой был Трошка, как он примерно вел себя при старших....
Первой, опять же, не выдержала Угожиха:
- Фрось, а ты чё не кажешь нам подарки? Тушенка, говоришь? А у нас на столе совсем скоромно! Ну-ка, давай разговеемся!
- Ой, я совсем забыла! - засуетилась Ефросинья и принесла из се-нок посылку.
Все, конечно, вскочили с мест. Каждый норовит ящик пощупать.
- Большой какой!...
- И чего он там наложил?....
- А я-то почем знаю? - потупив взор, отвечает хозяйка.
Кто-то предложил:
- Дак, давай откроем...
Нашли топор. Перерезали шпагатину, залитую двумя большими сургучными печатями. Подломили фанерку. И, на тебе! Из ящика пахну-ло городским духом! Под испещренной красивым почерком страничкой - пузатые железные банки, карамельки в ярких цветных обертках....
- Ой, здесь и письмецо! - бережно взяла листок баба Фрося - Куда же это я очки-то подевала? - засуетилась она, не сходя с места.
- Давай сюда. - с готовностью откликнулась Угожиха. - Мои всегда при мне.
- Ну, чё, тогда читай Маруся. У меня от вас секретов нету. - про-ронила баба Фрося.
Все, кроме Николки, шуршащего карамельной оберткой, снова усе-лись за стол.
- Здравствуй, дорогая мамочка! - начала Угожиха.
- Вишь, какое ласковое обхождение! - с грустью пропищала бабка Агафониха - Наши охламоны разве дотумкают до такого?....
На неё зашикали, попросили молчать и снова внимательно стали слушать сыновью исповедь.
- .... Извини, что долго не писал. Всё - дела. Некогда стакан чаю выпить. Вот, учусь в институте на инженера…
- Вишь, инженером скоро станет...
- Ты читай! - прикрикнули на Угожиху товарки.
Тимоха писал, что скоро сможет взять Ефросинью к себе в город, что нарожает ей кучу внучат. У него, мол, уже есть и девушка, на кото-рую он глаз положил. Работящая. Красивая.
- Везет же людям... - ляпнула Агафониха.
- Полно меха-то раздувать! Сказано: мол-чим.
И, затаив дыхание, под звуки закипающей на печи картошки в мун-дирах, все слушали нежную сыновью исповедь.
- ...На этом, писать заканчиваю. Кланяйся своим дорогим подруж-кам: Шуневой, Агафоновой, Брагиной, Астафьевой…
Шел целый поминальник из фамилий односельчан.
- А еще, передай приветы дружкам моим....
Перечислялись имена почти всех Тимохиных одногодков. Письмо заканчивалось любимой присказкой рогожцев: «Жду ответа, как соло-вей лета".
Любящий тебя, твой сын Трофим Степанович Брагин».
- Вот те на! - хлопнула по письму тыльной стороной ладони Уго-жиха - Величает-то как себя! Трофим Степанович! Этого Степано-вича я однажды по голой заднице так отчесала крапивой....
- Полно тебе, кикимора болотная! Чё мелешь-то? Трофим большим человеком становится!....
- Будет вам ссориться. - грустно поставила точку на споре баба Фрося - О чём вы?
- В Степана твово пошел Трошка. Точно, в батю! И сурьезный, и обходительный. Уважение к старикам. - вставила Угожиха.
- Чё, в Степана-то? Сте-па-а-на! А чем Ефросинья хуже? И умна, и справедлива, культурна. Вон сколь здоровья на Трофима поло-жила - вступилась за бабу Фросю Шунева.
- Эх, девки, выпить надо за ребятишек. Наши они, родные. Вон, - указала на внука моя маманя - Николка скоро подрастет. Бабулю защищать будет. Правда, внучёк?
Все одновременно загалдели, засуетились, напрочь забыв про легкую перепалку подруг.
- Картошка-то, поди, готова? Мечи, Фрося, на стол «сибирский хлебушек»!
Картошку, слив воду, вывалили из чугунка в центре стола, на рас-стеленную для этой цели газету.
- Налетай! Подешевело! - пищит дискантом Агафониха.
- Где, Фрось, у тебя консервный нож? - спросила Шунева - Банку открою.
Ей подали инструмент и снова плотно сгрудились вокруг. Описав ножом полукруг, Дарья Тихоновна отогнула крышку и ахнула! В банке была... баклажанная икра!
- Ничего себе, баклажанная теля-я-ятина! Ну-ка, Ефросинья, дай другую банку?
Подали другую. Ее содержимое ничуть не отличалось от первой.
Поняв все, баба Фрося, облокотилась о стол, вобрав голову в плечи, и зарыдала горю-ю-чими слезами! Ее стали успокаивать. Мол, бывает. Кого только эти бизнесмены не надувают? Вон, Ивану Терехину на прошлой неделе в Тарске вместо мужского костюма пачку ползунков засан-далили! И ничего. Мужика-то, прямо не узнать! Еще пуще прежнего лы-бится. Весё-ё-ёлый такой! Ждет теперь, когда внучата появятся....
- Ой, виноватая я перед вами! - запричитала баба Фрося. - Винова-а-а-тая! Не могу боле держать в себе...
И она поведала, ничего не подозревавшим подружкам, о своей тя-желой душевной ноше, о добрых людях, приютивших ее в Новосибирске, о тюремных страданиях её кровиночки, Трофима....
Ее не перебивали. Слушали с глубоким сочувствием, пропуская через собственную душу боль, отчаяние и стыд матери....
Скорбную тишину неожиданно для всех нарушил маленький Николка:
- Бабуль, а что, Трошке в тюрьме баклажанную телятину выдают?
После короткой паузы все грохнули от смеха. Громче всех нервно хохотали баба Фрося и Дарья Тихоновна Шунева. Вытирая слезы, они снова и снова, глядя друг на друга, вопрошали, хватаясь за животы:
- В тюрьме-то, баклажанной телятиной подторговывают!..
Успокоились. Сели за стол. Махнули по рюмке, закусывая «заморской икрой» «Мадеру» местного розлива. На душе полегчало. И на всю окру-гу из окон обычно молчаливого брагинского дома понеслось:
«... Я люблю тебя, Россия,
Дорогая наша Русь...»
В этот вечер допоздна не гас свет в подслеповатых окнах осиро-тевшего без сына дома Брагиных. Еще долго судили-рядили о жизни, поминали ушедших из нее родителей, желали друг дружке здоровья, го-ворили ободряющие слова бабе Фросе....
Деревенские остряки, сидевшие, как обычно, на бревнах у сельско-го клуба, шутили:
- Бабульки к районному смотру готовятся.
- Агафониху, сказывают, в Новосибирскую филармонию пригла-шают...
- Да ты чё-о-о-о?!
- Да-а! Уборщицей...
ХХХ
...За окном разгорался дивный сибирский рассвет с серо-красными разводами по голубеющему небосводу. Поодаль от железной дороги плавно плыла лесная панорама...
- Во, ядрёна мать! Ну, и разболтался! - будто от сна спохватился Василий. - Уже Мельничиху проезжаем! Скоко там намотало на твоих золотых?
- Почти семь.
- И что к чему? Ни с того ни с сего понесло, спасу нет! Не могу остановиться. У нас в деревне болезнь такая. Если с утра чё ляпнул, целый день на языке.
Петух у меня породистый. Филидором кличут. Так и тот туда же. Ну, как спозаранку заведётся, не остановишь, покуда ему тряпку на голову не набросишь...
Василий засуетился. Кряхтя извлёк из-под лавки пакеты и начал оде-ваться.
- Слушай! Сегодня у нас в Доме культуры вечер механизаторов намечается. Для этого случая Алёха и принарядил меня. Вишь, клифтяру какую отчебучил! Все индюки мои! - кивнул Василий на свой красный пиджак. - Приглашаю. Вот, кое-какую литературу везу. Я же не тяп-ляп, а главный докладало! Приходи, если время будет. Ты у Зыкиных станешь?
- Наверно.
- В случае чего, топай ко мне. Рядом с клубом. Крыша голубая. Да тебе любая собака путь к моему дому покажет. Слушай, Жень, а чё я с тобой прощаюсь? Мы же на одном автобусе поедем! Вот дурнина.
- Меня должны встретить на машине.
- Кто? - насторожился Василий.
- Петр Савельевич обещал Скуратова Сашу прислать....
[i]- Саньку! Ё моё! Дак это же мой племяш! Чё ты раньше молчал? Ну и даешь! Саньку! Да я за ним скоко пеленок перелопатил!
...Слетаешь пивка попьёшь в центре и обратно из Емельяново в Алыкель...Работать то надо было, Родине на гора выдавать...
