задерживаясь ни на одном, как только я зашёл, она выключила телевизор.
— Ничего интересного нет. Может, продашь его? Или отдашь нуждающимся?
— Пускай стоит. Держи, — я подал ей кружку.
Отпив, она поставила её на столик рядом с креслом.
— Спасибо.
Я взял её за руку.
— Рассказывай.
— У меня есть брат…
— А…
— Я не хотела о нём говорить, — опережая мой вопрос, сказала Оксана. — У нас разные отцы, да и братом я могу его назвать с натяжкой. Он… Никогда не был похож ни на меня, ни на мать, хоть и жил, рос с нами до пятнадцати лет. Отца его я никогда не видела, мама о нём ничего не рассказывала. Соседи — всякое говорили… Одни — что в тюрьме сидит, другие — что нет, что кто-то, мол, недавно, видел его. Кто-то тут же подхватывал, что он сбежал. Много чего. И что мошенник он, скользкий тип, и как только таких — земля носит. Рассказывали, что убили его. Есть ли в этом хоть часть правды — не знаю. Сплетни, что с них взять. Пашка родился, будто для того, чтобы испоганить нам жизнь. Нехорошо, может, так говорить, но иначе не могу. Мама, после того как его родила, заработала кучу болячек, и хоть говорят, что вторые роды проходят проще первых — рожала тяжелее. Он младше меня на три года. До пяти лет он постоянно болел, до девяти… Наверное, это были самые тихие годы. А после — он убежал из дома. Лучше бы и не возвращался. С нами он прожил до пятнадцати лет, потом ушёл. Говорил тогда, что живёт у отца. Иногда заваливался к нам домой, за полночь, пьяный. Мама умерла через четыре года, я продала квартиру и уехала в другой город, там купила квартиру поменьше. Прошло совсем немного времени — он меня нашёл, начал требовать денег. Я снова продала квартиру, снова уехала. Денег на новую — уже не хватило бы. Да и не хотелось сидеть на одном месте. Снимала жильё, искала работу… Иногда — жила у знакомых. Вот так. Он как чёрт — только и делает, что портит жизнь другим. И преследует меня… Я… — Оксана осеклась, голос её дрогнул. Запрокинув голову и закрыв глаза, она откинулась на спинку кресла, перевела дыхание. — Я больше ничего не хочу говорить.
Я подсел к ней на корточки, взял за руки.
— Ты и так сказала достаточно. Столько, что мне кажется — я узнал того, о ком ты говоришь. Ты не должна больше уезжать, быть одна.
— Он везде меня найдёт.
— И что? Оксана, тебе самой это не надоело? Мы с тобой, давно уже — куда больше, чем «просто знакомые». А живем, будто… Не назовёшь, как. Не бывает так, нонсенс. Я-то всё думал, почему ты не хочешь оставаться. Про семью и не заикнёшься. А ты — боишься, неизвестно чего. То есть, конечно, известно, только вот… Неправильно это.
— Я не хочу никому портить жизнь.
— Оксана, испортить себе жизнь — мы можем только сами.
— Я, по-твоему, сама просила его, чтобы он доставал меня?
— Конечно, нет. Но пыталась ли ты с ним, хоть как-то, разобраться?
— С ним бесполезно говорить.
— А кто говорит о беседе? Если кто-то не понимает слов — с ним общаются по-другому.
— Он же брат мой…
— Ты уверена? Это не брат, это отпрыск твоей матери. Не сын — выродок. Хоть ты не хочешь это признавать.
— Мама болела, он болел… Я всегда чувствовала какую-то ответственность перед ним…
— Ответственность… Кстати, какая ещё ответственность? Тебе же было только три года, когда он родился!
— Ты забыл? Я же была чудо-ребёнком, — Оксана, впервые за разговор, улыбнулась.
— Ты всегда была чудом, — я крепче сжал её руки, поднёс к губам. — Ты не должна уходить.
—///—
— А у вас здесь неплохо… Даже, уютно.
Я осматривал место, куда мы, наконец-то, пришли. На подвал, как мне представлялось раньше, это не было похоже. Скорее, на обычный дом. Только окон не наблюдалось — мы, всё же, находились под землёй.
— Ещё бы, — сказал Зак. — Мы сейчас же можем законсервироваться — и жить здесь, лет двадцать.
— И как вы всё это устроили? Не своими же силами?
— Конечно, — Зак усмехнулся. — Таких бункеров много.
— И все заброшены? Никак не контролируются?
— Почти.
Но ведь мы совсем рядом с каким-то поселением… Власти что, на другой планете? Я понял, что почти уже с минуту стою на одном месте, и улыбаюсь. Как идиот. Да, вряд ли этот мир так сильно отличается от нашего. Если улыбаешься непонятно чему — значит, идиот. Следуя такой логике — глухой от рождения мог бы назвать идиотами всех остальных. Но кого это волнует… Куда все подевались? Я начал подробнее осматривать убежище и вышел из комнаты в большой зал. Даже странно, зачем такой большой? Собирать народ для важных сообщений? Он напоминал большую гостиную — огромную и нелепую: пара диванов; пара кресел в центре зала, с высоким(!) потолком; хаотично разбросанные стулья; вдоль стен — какое-то подобие лавок; несколько шкафчиков. Будь это помещение более вытянутым, оно напомнило бы школьный спортзал. Интересно, сколько же здесь человек? Я сел в кресло, решив просто дождаться кого-нибудь. Лучше, если это будет Зак… Только теперь я понял, что не спал почти уже два дня — глаза слипались. Я «растёкся» по креслу и «отключился».
—///—
— Зот, зачем ты его привёл?
— Мне кажется, что он перебежчик. Ты ведь помнишь — лет семь назад, уже случалось подобное?
— Я не уверен, что в тот раз был перебежчик, скорее — просто псих. Но, даже если он из другого мира, что это нам даст? Неужели, ты снова хочешь сбежать?
— Посмотрим. А тебе, разве не интересно? Что, если это шанс?
— Хочешь найти дверку, чтобы шастать туда-сюда? В одном месте нагадил — и, тут же, в другое?
— Ты как всегда проницателен. Не пойму только — чего ты, до сих пор, в этом дерьме копошишься?
— Дерьме? — схватив приятеля за грудки, Зак прижал его к стене и выпусти клыки. — Слушай, ты прекрасно знаешь, почему я здесь. Я много чего видел в этой жизни, даже научился кое-кого понимать и жить с теми, кого презираю. А ты — каким был, таким и остался. Тебе что, мало приключений на свою задницу?
— И ты остался таким же. Всё так же делаешь вид, что ничего не случилось.
— Это было двадцать пять лет назад!
— Забавно. Двадцать пять лет — а постарели всего на десять. И помню всё, будто оно произошло два года назад.
— Что тебе делать там? Откуда ты, вообще, знаешь, что попадётся мир, лучше этого?
— Не знаю. Но чем чёрт не шутит? Тебе, разве, нравится в этом гадюшнике?
— Хорошо там, где нас нет… Не думаю, что в другом месте намного лучше. Везде одно. Даже язык. Хотя, конечно, он другой… Помнишь — мы гадали, как будем общаться с аборигенами? А вышло…
— Случайно. Случайно попали, случайно оказалось то, что мы понимали, о чём говорят нам, а то, что это не наш язык — стало ясно, только когда начали учиться писать… Ты ведь был лучшим. Эксперименты, что мы ставили — никто не мог, да и не хотел повторять.
— И доэкспериментировались. Нравится результат?
— Не очень. Но знаешь, иногда я рад, что всё именно так. Что было делать? Киснуть в лаборатории? Нет, я точно занялся бы чем-нибудь, «не соответствующим моральным нормам и облику».
— Пессимист ты.
— Зато ты у нас — неисправимый оптимист. С чего ты взял, что твой генератор вышел бы из лаборатории? Энергетики такого никогда не допустили бы. Вот здесь — он бы нам пригодился. Только ты теперь боишься. И случайностей, и науки.
— Генератор работает, он здесь. Им уже можно запитывать бункер, но стоит ещё чуть доработать.
— Так чего ты ждешь? Только ты сможешь собрать аппаратуру для портала!
— Потому что здесь — теперь мой дом. Какой бы ни был. А там — совсем ничего.
— И я ещё, после этого, пессимист.
— Ты сам знаешь, почему. Здесь стареешь в два раза медленнее, здесь можно успеть больше. Здесь, хоть и не блеск — но можно работать. И работы хватает.
— Ты бредишь. Какой работы? Ты под носом у Гридов! Ты что, возомнил себя всемогущим?
— Конечно, нет. Но я уже могу намного больше.
— Всё хочешь мир спасти? Не стареют душой ветераны…
— Я могу его создать — незачем спасать то, что прогнило насквозь. Фанатика давно уже нет, остался только прагматик. Может быть — когда-нибудь, я вернусь. Но не сейчас.
— Когда-нибудь… Ты прекрасно понимаешь, что это значит — никогда. А к новенькому — приглядись.
—///—
Темнело. Я уже три часа бесцельно слонялся по городу. Может, всё-таки, учиться пойти? Мама всегда хотела, чтобы я «получил хорошее образование». Пора домой. Неохота… К Серёге зайти, что ли? Я медленно шёл по набережной и снова думал, что мне нет здесь места. Не тот мир, не то время… Не те нравы, не те люди. Были ли они, когда-нибудь, другими? Если, по сути? Оксана, Сережина знакомая — говорила, что суть никогда меняется, всегда остаётся такой же. И люди — такие разные и похожие одновременно — и их стремления. Очень может быть, что так. Только, что мне толку с того? Понимание, что мир не изменить? Так это и так понятно. Изредка — приходит кто-то, кто меняет ход истории. Но меняется лишь форма, а люди — всё те же.
— Здорово, Дрон!
Я обернулся. На меня смотрел Сергей — непривычно весёлый. Вспомнил, что мы уже неделю не виделись, натянуто улыбнулся.
— Привет, Серёга. От Валерки нет вестей?
— Нет. Да и как он сможет связаться?
— Ну, кто ж знает — он ведь как-то растворился у нас на глазах. Неизвестно, что он ещё сможет.
— Хочется надеяться.
— Чего такой весёлый?
— Женюсь.
— Да ну?
— Вру, конечно, но повод есть. А вот ты чего такой задумчивый?
— Тоже, повод есть. И зачем нам для всего нужны поводы?
— Зачем нужны? Не похоже на тебя.
— Мы ещё мало знакомы. Ты откуда?
— Из дома, как раз к тебе хотел зайти.
— Что за дело?
— Мне кажется, мы можем найти нашего общего знакомого.
— Как? Или…Ты о ком?
— Чёрный.
— Я знаю, что он в городе, но искать его не хочу. Пришибу ведь, ненароком.
— Ты не такой дурак, чтобы это сделать.
— Да ну?
— Ну да!
— Ладно — выкладывай, что у тебя.
— Я не могу сказать точно, но у меня большое подозрение, что Чёрный — брат Оксаны.
Я чуть опешил. Сериал… Если это так — я им не завидую.
— Ну, кино. Не повезло девчонке, если так.
— Он постоянно преследует её. Похоже, они виделись совсем недавно. Думаю, не в последний раз. Поможешь встретить?
— У ты какой. А если нет?
— Упрашивать не собираюсь, — голос Сергея отвердел, а сам он враз стал серьёзнее. — Ты ведь знаешь, что всё не просто так.
— Знаю. Помогу. И всё равно — гад ты…
— Все мы не ангелочки. Пошли на пустырь?
— Пошли.
---
Пустырь… Странное место. Вроде бы, ничего особенного. Но, думается здесь — иначе. Здесь спокойно, видно почти весь город — с его домами, магазинчиками и помойками. До боли банальная картина, даже чуть удручающая, если представить потом. Но здесь — видишь всё по-другому. Не знаю, почему. Закат тут кажется нереальным, восход — ещё красивее. Раньше я часто ходил сюда, просто так. А теперь… Вроде бы и не без цели, но непонятно, зачем. Что мы можем сделать? Только ждать. Прошёл уже месяц после того, как Валерка растворился. Чего ждать? Если только того, что он вдруг появится из ниоткуда, как и исчез. Что-то мне всё это напоминает. Постоянно ищешь «нечто», бьёшься головой об одно место на стене, только изредка отбегая в сторону. И не видишь ничего другого. Уже не умеешь, не знаешь, как смотреть. Возможно ли этому научится, или с этим нужно родиться? Таким, как Валерка. Сколько его помню, он всегда делал что-то
