Великий Чихачевский пруд. продолжение.

что в его здоровом теле, такой вонючий дух? - пытал он жену Облиманта на правах врача-диетолога, подрабатывавшего в этой должности на полставки.

- Коклетками,.. Блинами ыщо, - чистосердечно признавалась та, боясь встать и выпрямиться без разрешения сурового лекаря.

- Ондатрой кормить пробовала? Надо обязательно в рацион питания включать ондатру. Сейчас выпишу рецепт. Купишь у меня сорок штук и будешь кормить в течение квартала.

- Поможет?

- Дура! Конечно, поможет! Не ему, так мне!

- А мне?

- И тебе!

- В смысле, мне гайморит лечить будешь?

- Зачем? Это занятие муторное и болезненное. Пазухи надо будет протыкать. Тебе не понравится. Лучше ходи не проткнутой и считай, что тебе повезло. Лишний раз принюхиваться не надо.

Вон твоя соседка через четыре дома - старшая дочь Егора Борисовича - постоянно свои руки обнюхивает. Едва прикоснется к дверной ручке, сразу бежит руки мыть. Довел её твой вонючий мужик до нервных расстройств. А я жениться на ней хочу. Представляешь, сколько надо будет потратить денег на мыло и сил на лечение перед свадьбой? Одни убытки.

- Она, вроде, замужем уже за "Синоптиком".

- Ну, и чего? Нравится тебе, что ли, Синоптик? Так иди и лечись у него, - умело переводил стрелки Чума.

- Я - ничего, не против. Но вдруг Синоптик не захочет жену свою отдавать. Не конь ведь он какой-нибудь, а человек.

- Я ему тогда диагноз поставлю: обызвествление турецкого седла. Синоптик с таким седлом не то, что скакать разучится, он даже брыкаться не посмеет.

                                  
                                    25.

О методах лечения жены Облиманта Чумой и их душевных беседах на корачках я узнал от старшей медсестры поликлиники, Тоньки Сверловщицы.

В один из вечеров, поскандалив с шефом из-за чрезмерно усердного осмотра Чумой пазух жены Облиманта, Сверловщица прибежала к моей теще, извинилась, что не успела записать их воркования дословно, но фабульную канву мелкими стежками стенографических знаков отстрочила ловко и красиво.

Я был в соседней комнате и все слышал. Не скажу, что я основательно расстроился, но насторожился и, как положено, принял боевой окрас.

Незаметно выскользнув из дома, я побежал в яблоневый сад, где между двух антоновок мирно спала в гамаке и ни о чём не подозревала моя жена.

- Скажи мне, только честно! - потребовал я неугомонно у неё: - Ты нюхаешь свои руки и моешь их с мылом после того, как касаешься меня?! Или, наоборот, нюхаешь и потом касаешься? Мне очень важно знать! Поклянись здоровьем нашей дочери!

От неожиданного фальцета, пробившего насквозь сон, жена вывалилась из гамака и поранила себе копчик.

На её вой первой ломанулась любимая теща. Но ступила в тазик с жидким кормом для свиней, предусмотрительно подставленным мною на пороге, и рухнула в свой же цветник. Там тоскливо дремала шотландская овчарка Леся, ожидая, когда прилетит из Москвы младшая дочь и увезет её обратно домой. Но прилетело девяносто килограммов любимой тещи и поломало грустной овчарке все собачьи планы. Колли Леся со страха умереть под завалом, подскочила предельно высоко, развернулась в воздухе на 180 градусов, приземлилась с пробуксовкой, ринулась без команды на веранду и целенаправленно впервые укусила там Егора Борисовича за ногу, хотя раньше, кроме тещи, дома никому это делать не позволялось.

"А я предупреждал неоднократно тестя, что шотландские овчарки - собаки психованные. Там, у них, на исторической родине, в Шотландии мужики носят клетчатые юбки килты вместо штанов. Собаки всякого страха насмотрелись, при виде которого можно рехнуться или впасть в анабиоз. Поэтому Лесю необходимо как можно быстрее усыпить, не дожидаясь заражения бешенством, а, если хозяйка станет противиться, то усыпить и её. Не надо доводить до бешенства все поголовье села".


Егор Борисович перенес укус мужественно, но не стойко. Он вернулся с веранды на кухню, постелил себе на кушетке, повалился на нее, неловко зацепив локтем арбуз на столе, и под взрыв зрелой ягоды попросил тлеющим голоском у Тони Сверловщицы сделать ему немедленно уколы от бешенства и столбняка, иначе через минуту всем станет плохо, а ему, неподвижному, - безразлично и немного весело.

Но Тоня Сверловщица не услышала Егора Борисовича. Она в это время металась между тёщей и калиткой, пытаясь определиться: бежать ей со двора, чтобы селу принести печальную весть, или подчиниться клятве Гиппократа и немедленно начать сбор подписей у хозяев на оформление дарственной.

И лишь музыкально одаренная абсолютным слухом дочь, прочитав в дикой какофонии воя, визга и вскриков торжественные нотки, вдруг самостоятельно выбралась из манежа, прошла на кривых ножках в половину стариков и спросила у слепой прабабки: "Купаться?" И это было первое слово, четко произнесенное ребенком.

Ни я, ни жена, к сожалению, не стали свидетелями долгожданного события.
Дед Пердяк уверял, что ему повезло больше и он краем уха слышал вопрос правнучки. Но я думаю, что явно врал, поскольку в тот момент он, распахнув окно в кухне, грозил мне своим кривым пальцем и с умным лицом давал советы, как правильно приложить подорожник к больному месту.

- Не дается! - жаловался я на жену: - Думает, что в её сопротивлении больше пользы, чем в моей помощи!

- Эх, никогда тебе не быть фельдшером! - ворчал дед: - Не умеешь потерпевшую отвлечь нежным словом, приласкать одной рукой, а другой быстро операцию провести. Я всегда так делал под мостом с семью школьными работницами. А что случилось с моей внучкой? Чего она так страшно воет?

- Судя по громкости, скорее всего копчик сломала! - предлагал я еще раз поверить мне на слово.

- Фу, подумаешь, копчик! - успокаивал дед скорее себя: - Я сто раз себе хвост ломал. Моя старуха лизнет в страдательном месте, и боль как рукой снимает. Давай, действуй без промедления, а я проконтролирую!

- Кто виноват, тот пусть и лижет, - пытался увернуться я, понимая всю бессмысленность своего сопротивления и полную обреченность.

- А кто виноват?

- Наступика!

- Обоснуй! - требовал дед разложить всю логическую цепочку по звеньям.

- Сам напросился! - помогая едва зародившейся идее, чертил я в воздухе прямые линии и рубил их на пунктиры перед его носом: - Облимант пахнет? Пахнет. Жена его пахнет? Нет. Почему? Потому что она не хочет. Логично? Да. А если логично, то почему весь сегмент провонял Облимантом? Вывод простой: ничто другое не хочет не хотеть, вот и пахнет.

- Постой! Ты язык с жопой не путай! - напоминал мне дед о моем неукоснительном долге: - Причем здесь Наступика?

- Хорошо, для особо умных, но упертых намекаю еще раз, - медленно говорил я, в душе моля, чтобы зародыш идеи скорее приобретал хоть какую-то внятную форму: - Облимант - из клана Срани Морозной? Так?

- Да, так.

- А Наступика?

- А Наступика - нет!

- Ты, дед, хочешь сказать, что Наступика - из клана Пердяков?

- Ещё чего не хватало! Нет, конечно!

- Ну вот, если он не здесь и не там, то, значит, он ни то и ни сё, то есть, первый вариант: он загадочное нечто; второй - примитивное ничто. Я склоняюсь ко второму варианту. А ты, дед, со своим гипертрофированным человеколюбием оставляешь, конечно, за ним, бесклановым, право думать и говорить обо мне, представителе клана Пердяков, как о каком-то недоразумении, о свистке смоленом по прозвищу Синоптик, когда такое право имеют только близкие родственники из клана Пердяков.

- Не торопи события, - скорее по привычке поспорить ни о чём и за просто так съесть по кучке дерьма, чем из желания утереть нос сопляку, дед насилу поддерживал беседу: - Наступика еще ничего плохого о тебе не говорил. Он вообще о тебе ничего не говорил.

- А может сказать?

- Не исключено.

- Видишь, дед, если Наступика может, то когда-нибудь он обязательно это сделает. Забыл? Он же махровый еврей. Национальность обязывает его быть виноватым. Ты видел когда-нибудь ни в чем не виноватого еврея? Я - нет. Не припомню.

- А я, когда впервые тебя увидел, тоже подумал, что ты еврей, - сознавался дед и, делая значительную паузу, язвительно добавлял: - Да и теперь с каждым днем укрепляюсь в своем первом впечатлении. Давай, зализывай ушиб жене! Нечего мне мозги кочкать и свою вину на сородичей сваливать!

Я хотел было шире развернуть доказательную базу своей невиновности, и уже открыл рот, но из-за угла дома, охая и держась за бок, приковыляла любимая теща, поглядела угрожающе на деда и спросила у дочери:

- Ты всё воешь и воешь! Что случилось? Опять дед выкобенивается?
На ее правой руке повис мой музыкально одаренный ребенок.

Так что - точно: дед Пердяк кривил душой. Не мог он тогда даже краем уха слышать первый, четко заданный вопрос правнучки: "Купаться?"


                                                                                                                 26.
В спину уткнулась кочка с шапкой колючей травы, но она не мешала мне наблюдать, как, покачиваясь, безразмерное небо оплывало застывшее сирое облако, готовое слизнуть с себя с себя малютку и сглотнуть каплю влаги в утробу.
Элевсестр удачно подметил пять лет назад, что небо над Чихачевским прудом очень схоже со Временем.

Оно, с первого взгляда, такое же бездонное и пугающее своей не доступностью и невозможностью познать его, как и остальные тридцать измерений.
Четвертое измерение не имеет ни начала, ни конца; ни физической, ни геометрической формы; ни запаха, ни вкуса, ни света, ни темени, ни какого-то другого раздражителя. Все знают, что Оно есть, но никто не объял Время. Все боятся Его, потому что вынуждены подчиняться Его законам, и никто не смог овладеть Им.

Но, если долго и пристально вглядываться в небо на берегу Чихачевского пруда, то можно легко догадаться о Природе Времени:
Время там не линейно. Оно - всюду, будто вырастает мягким камышом из сверкающей линзы пруда и затягивает прибрежные воды тиной и водорослями.
Плыви, аккуратно разгребая ладошками камышовые заросли, и наслаждайся вечностью, что отражается на глади водоема.

Хочешь, окунаешься в далекое прошлое - когда пруд еще не был искусственным водоемом, но прозрачным и гремучим родниковой водой озером.
Времени особенно нравится красоваться собою и демонстрировать, каким Оно было миллионы лет назад, хотя определение это не верно. У Времени нет лет и возраста нет. Это люди придумали исчисление и наградили Его позорными эпитетами - старое, древнее,... раскромсали Время на века и эры.

А Время всегда цельно, не подвержено изменениям.
Его динамика - в статичности. Его прошлое невозможно без будущего, и одно постоянно вливается в другое. А будущее так переполнено прошлым, что проще Его назвать настоящим продолженным Временем.

Природа Времени проста. Это - вечность, которая всегда при тебе. 
Пользуйся Им по своему желанию, раз уж так тебе повезло!


Эх, Элевсестр, Элевсестр! 
Для чего мне эти знания? И без них нашлось, чем умножить свои печали. Твое Время прячется в камышовых зарослях, а мое лежит рядом вонючей кучкой и преет под солнцем. Нет ни малейшего желания копаться в Нем или аккуратно разгребать Его потными ладошками.

Вернулся с полей Председатель райисполкома Ковыряй в сопровождении Сиповки и личного водителя, потоптался возле меня, обошел кругом и спросил:

- Чего лежим без дела на кизяке и воздух