Великий Чихачевский пруд. продолжение.

Наступика.

Обед у Мори заканчивался в 14.00, но оставив на дверях магазина предупреждение:"Буду, когда вернусь", она, отобедав, обычно, тихо страдала на оттоманке до 15 часов 30 минут. Дело было ответственным: она чутко и внимательно вслушивалась, в каком месте её кольнёт, а в каком боль полезет наружу.

Чаще всего её ожидания были не напрасны.
Боль могла возникнуть сразу в нескольких местах и была разнохарактерной, то есть, в печени, например, ноющая и опоясывающая ; под ложечкой - острая, а в яичниках - тупая, с приступами глумливости и учащающейся амплитудой.

Утром - три капсулы, днем - четыре и вечером - три, итого: десять капсул, пилюль и таблеток стоимостью полтора мешка комбикорма. В общем, не наворуешься.
Импортные, дорогущие лекарства для поддержания последних жизненных сил Моря определяла по большей части сама, отчасти - по совету соседки Клавки, которая была однажды на приеме в городской поликлинике и случайно там услышала мудреное название медицинского препарата, - панацеи от всех хворей, - записала и под строжайшем секретом, от всего сердца, выдала название Море.

Название звучало солидно, по крайней мере - не гусиный помет, что предлагал на все случаи жизни сельский врач Чума.

Панацею с мудреным названием искали долго и начали уж было сомневаться в её существовании, но дядя Балдей вдруг вспомнил, что встречал это название в книге "Всемирная история ядов и отравлений" и, научно полагаясь на то, что зараза к заразе не пристанет, посоветовал Наступике обратиться к племяннику Клавки, работавшему в районной ветеринарной лечебнице.

Препарат оказался неподъемно дорогим - им лечили только псов с элитной родословной, - но Наступика сказал, как обрезал: "Ничего не пожалею! Весь ваш совхоз растащу, по частям продам, а яд для жены выкуплю!"


В четыре часа пополудни Море Синеносой становилось особенно не по себе.
Она опять набирала по внутренней связи элеватор и, всхлипывая, жаловалась Наступике: - Тоскливо! Ох, как тоскливо! Куда мне деться? С кем поговорить? Приезжай немедленно! У меня еще одна шишка выскочила на левом боку и чешется. Последний лимфоузел поражен. Успеть бы попрощаться с тобой, милый.

- Это - не жировик? - в смутной надежде интересовался Наступика, осторожно пытаясь поделиться с женой своей глупой версией, хотя, он давно привык к тому, что бесил жену любым изначально идиотским предположением.

Да и весь он, заезженный самец, кроме раздражения не способен был разбудить в ней ничего другого. Все свои способности он распылил на неудачные попытки хоть как-то вылечить Морю.

- Я знаю, что ты с радостью готов избавиться от меня и отправить умирать в больницу, - звала в трубку она: - Не бросай меня, милый! У меня больше никого нет. Кому еще я нужна, такая больная? Приезжай глянуть и ощупать шишку, если не веришь! - проверяла она на верность Наступику.

И он в ответ молчал и дышал в трубку через раз, не потому, что сказать было нечего, но потому, что любое его слово было не верное и обидное по существу. Все-таки, когда он молчал, был, наверное, меньше виноват, чем, когда пытался утешить её. Идиотский лепет и подскунячивания казались ей более лживыми, чем тупое молчание. Но упёртое молчание раздражало и заводило её больше.

"Неужели нельзя успокоить её? Погладить, подержать за руку, поцеловать в щечку? Раньше он умел: и на ушко шепнет, и рассмешит глупой выходкой, и признается, что жить без неё не может. А теперь - непробиваемый, толстокожий недоумок!"
Она часто пыталась вытянуть из него признание. Вероятно, Наступика в своей крошечной мозговой подкорке надежно припрятал хорошо аргументированные упреки в её адрес.

Иногда из него вырывалось кипятком:

- Я тоже болею! Имею право! У меня сахар повышенный, давление, ноги отнимаются и печень по водке тоскует!

- Да как ты смеешь сравнивать свои тонкие ножки с моими смертельными болезнями?! - тут же цеплялась Моря за возможность вытянуть из него признания. И осторожно тянула, тянула, как за хлипкую ниточку, страшно боясь услышать, что она, законная жена, должна молиться на такого терпеливого и прирученного мужика, что он сдувает с неё пылинки и, непонятно, почему он еще терпит её. Другой на его месте бы...

"А что другой? Вот был бы у неё другой муж, она, может быть, по-другому и вела себя. А тут уж, извините, что досталось, с тем и приходиться отбывать наказание и изводить себя", - готова была Моря Синеносая парировать - с оттяжкой по соплям - нападки милого.Но Наступика терпеливо хранил молчание и со всякой надуманной фигней с ней делиться не хотел.

Наверное, опять душевным мазохизмом занялся - нравилось ему загружать себя тяжелыми, болезненными воспоминаниями.

"Он обнаружил Морю за прилавком продмага в райцентре.
Моря тогда же вычленила из всех покупателей Наступику. Лицо у него было жалкое и взгляд похотливого неудачника настораживал и увлекал: будто дай ему, и он тут же от счастья умрет на ней.

Чуткая, она с пониманием относилась к нуждам трудящихся. Работа обязывала, а санитарная книжка защищала.

Два дня Наступика преследовал определенные, плохо скрываемые цели, - приходил к открытию продмага, прятался за единственной колонной и тщательно записывал перечень продовольственных товаров, отпущенных с недовеском покупателям, - а на третий, после предварительных подсчетов в столбик, решился и подкатил к Море:

- Ты - ничего. Мне нравишься. Давай друг друга любить слепо! - предложил Наступика.

- А я еще не люблю тебя, - честно ответила на провокационное предложение Моря Синеносая, как учили её в пионерской дружине им. Павлика Морозова: - Но замуж пойду, если ты меня всю жизнь на руках носить будешь.

- Почему бы лишний раз не напрячься-то? Показывай, куда нести. В подсобку? Между мешками с перловкой и картофелем? - поразил наповал её своей осведомленностью Наступика.

Именно там она устроила тайник и прятала от народа для себя и райкомовского начальства дефицитный коньяк, папиросы "Гецеговина Флор", тушенку, сухую колбасу и головы кондитерского шоколада.
Приказав Наступике:

- Стой на месте! Прыжок в сторону - попытка к бегству! Я - сейчас, по нужде, скоро вернусь! - она метнулась в подсобку, пересчитала дважды дефицит в тайнике и довольная, но взволнованная вернулась за прилавок:

- Откуда ты такой взялся? - нежно поинтересовалась она: - Похвастайся автобиографией!

Наступика предупредил, что и года не хватит, чтобы всё рассказать о себе. Но уложился в сорок минут.

Автобиография оказалась скудной, а в некоторых местах умышленно скомканной, отчего Наступика выглядел еще более жалким и расстроенным. Вся его смущенная сущность немо вопила: "Откажет, сука! Не даст! Столько времени зря потрачено! Придётся записи передать куда следует. Не напрасно же трудился?"

Противясь желанию и сильно морщась от дыма, Моря выкурила подряд три папиросы за прилавком, намекая Наступике, что она не рядовая продавщица, а главбух и директриса продмага в одном лице, внимательно выслушала, перебив его лишь однажды льстивым вопросом: "Неужели, всё это - ты?" - в том месте автобиографии, где Наступика по личной просьбе И.В. Сталина поджигал Рейхстаг, а потом с болгарским коммунистом Димитровым похитил Гитлера, оставив вместо него двойника - советского разведчика Тофика Бахрамова, а настоящего спрятал в своем селе под кличкой Адольф Фюлер.

Очень! Очень ответственный человек Наступика. Ведь он, единственный из антропологов, догадался:

Если древние удмурты называли себя арами или арийцами, то Гитлер был истинным удмуртом. И в селе его до начала 50-х приветствовали, выкидывая руку, сугубо по ранжиру только такими словами: "Ну, чего? Хай, что ли, на тебя?!"
И Фюлер обязательно отмахивался:

"Да не хай себе клевещут проклятые макмырщики. Мы все-равно Вань кужемес пятелеткалын".

Правильнее, конечно, было бы поселить Адольфа в один из удмуртских гуртов, но все гурты уже были забиты Гимлерами, Геббельсами, Герингами, Гессами и Вахрушевыми. А было мнение, что в одну кучу их сваливать нельзя, да и Наступика быстро предугадал по выражению хитрого лица Фюлера, что Адольф намеревался начать подготовку нового плана по созданию национально-освободительной партии вотяков - второе историческое название удмуртов - и захвату власти на их исторической родине Ватикане. С Папой Римским уже велись сепаратные переговоры.

Как перший друг Верховного главнокомандующего и как заслуженный чекист, подрабатывавший на полставки страшно секретным агентом, Наступика дал уже письменную характеристику предстоящим событиям, благодаря информации, полученной им из недр вырытых им коммуникаций в родном селе.

Он сознался Море прямо у прилавка, что занимался подкопами всю сознательную жизнь - так страстно хотелось ему покрыть Морю несколько раз не сходя с места.
Предложи Моря в тот момент ему открыть самую страшную государственную тайну, он выдал бы не раздумывая, с полным списком коммунистов села - и денег бы не попросил за тайну, поскольку скулы сводило от похоти."

Моря со степенным лицом выслушала героическую автобиографию Наступики, потом подсчитала что-то в уме и сдалась:

- Мне симпатичны чернявые хвастуны, - предложила она, - глядишь, в процессе более детального ознакомления с товаром и любовь нечаянно нагрянет.

Как же давно это было!

Потом она, как пионерка той же дружины имени Павлика Морозова, добросовестно всегда была готова, а иногда по два раза на дню - утром и поздним вечером - к нечаянно нагрянувшей любви. Но через три месяца ей надоело подвергать риску своё хрупкое тело и она сильно захворала всеми органами сразу.

Наступику срочно пришлось ставить на место, залепив перцовым пластырем Мори все свои болевые и эрогенные точки. Спереди и на попе она вывесила знак "кирпич" от докучливого похотливца и принялась одиноко чахнуть в ожидании чувства привязанности, которое, как она старалась доказать мужу, значительнее и мощнее животной страсти и слепой любви.

Нельзя сказать, что Наступика был ей неприятен. От других, прежних ухажеров, её могло запросто стошнить или, в результате аллергического шока, настигнуть сепсис. 
Наступика, конечно, тоже раздражал, но уже как одомашненный зверёк, не выполнявший всех команд. По её мнению и условиям муж должен был изредка предпринимать попытки домогательства, демонстрируя ей свою не угасающую страсть.

Первое время так и было, и ролевые игрища в "не трогайте меня холодными руками, я не такая, деньги - под подушку" их обоих вроде бы устраивали, но скоро Наступика вдруг обиделся, как ребенок, собрал постель и ушел жить во флигель, чем вызвал у нее не то, чтобы жгучую ревность собственницы, но серьезные подозрения: "Разлюбил? Ходит на сторону? Лучше бы плотно занялся онанизмом или роман "Мать" Горького почитал - надежное средство для семейного благополучия".

И еще в семейной жизни сильно бесил её биологический отец Наступики Шмуль Мандат. Затесалось в душу, как впервые увидев Морю, он всплеснул руками, выругался от всего сердца, назвал сына недоумком и объяснил почему:

- Шило на мыло поменял! Эта невестка рангом ниже прежней, но помирать будет мучительно долго - врагу не пожелаешь.

И