Что такое искусство?

исчерпана.
        IY строфа – ипостаси в 1,3,4 строках, 2 строка – размер выдержан, помимо обязательных цезур в конце строк возникает сильная цезура внутри 3 строки: «Мой друг,// отчизне посвятим». В целом стиль полностью теряет элегический характер и приобретает черты, свойственные политической лирике: чёткость и определённая заданность ритма, повторы словесных фигур («Пока свободою горим,// Пока сердца для чести живы»), обращение к читателю.
        Y строфа – 1 строка без ипостасей, 2, 3,5 строки – по одной ипостаси, 4 строка – две ипостаси. В 1 строке – три сильных цезуры, обращение. («Товарищ,// верь:// взойдёт она,//»). В 5 строке, после «облегчённой» двумя ипостасями 4 строки, воспроизводится ритм, характерный для 15 строк из 21 строки, составляющих стихотворение, то есть ритм, доминантный для данного произведения. В целом стиль полностью переходит в область политической лирики.
            Таким образом, в целом на ритмико-синтаксическом уровне обнаруживается постепенный переход от элегического стиля к стилю политической лирики, который, накладываясь на «разговорный» метр четырёхстопного ямба, и определяет направление и содержание эстетической реакции, противочувствия.
 
                                               Фабульный уровень
 
            Разумеется, о фабуле лирического стихотворения можно говорить только с известной долей условности. Однако и в любом лирическом стихотворении непременно присутствует своеобразный «образ времени», то есть наличествует художественный хронотоп. Выражается он, в частности, в грамматических формах использующихся глаголов.
            I строфа – прошедшее время.
         II строфа – настоящее время.
        III строфа – настоящее время с потенциями будущего: «мы ждём».
         IYстрофа – повелительное наклонение.
          Yстрофа – повелительное наклонение; будущее время.
            Таким образом, на фабульном уровне обнаруживается плавный, гармоничный переход от прошедшего через настоящее к будущему. Причём в настоящем изображён конкретный момент сознания: «Товарищ, верь…» Следует учесть и то, что в прошедшем времени говорится, как уже было выяснено, о неких, достаточно туманных желаниях и надеждах, а в будущем времени – о гораздо более конкретных общественных устремлениях.
            Вообще такого рода «образ времени» - характернейшая черта поэзии Пушкина. Время у него почти всегда течёт. Это многое говорит о его миросозерцании в целом, о его «встроенности» в мир, определяющей, между прочим, и его «олимпийство», и его «равнодушие», которыми он иногда щеголял и которыми его зачастую стремились попрекнуть. На самом деле – это отражение гармоничной, здоровой натуры, понимающей и принимающей себя как частицу вечности. Достаточно сопоставить стихи Пушкина и стихи Лермонтова – у того, напротив, чаще всего употребляется именно настоящее время, изображается некое мгновение: «белеет парус», «вершины спят», «выхожу один я», «Терек воет» и т.п. Стало быть, Лермонтов – это определённая антитеза Пушкину, противоположная логика миросозерцания, трагедия личности, осознавшей себя лишь частицей вечности. Можно, конечно, назвать это романтизмом, только, как мне кажется, простой, конкретный анализ текста даёт возможности для гораздо более глубокого восприятия творчества писателя, чем обозначение его весьма многозначным (а значит, как мне кажется, и неудачным!) термином… Впрочем, простите, я увлёкся. Сейчас мы пока что не о Лермонтове, мы – о Пушкине.
            Совершенно ясно, что и на фабульном уровне проявляется уже определённое ранее противочувствие: развитие личности от внутренних неясных переживаний к конкретным общественным стремлениям. Таким образом, необходимый изоморфизм художественного содержания выдерживается Пушкиным и в «фабуле» стихотворения.
 
                                                           Сюжетный уровень
 
            Сюжет лирического стихотворения также в определённой степени условность. Однако и в лирическом стихотворении возможно обнаружить взаимоотношения «потока» описаний, рассуждений, восклицаний и т.п. как материала с формами материала, прежде всего – с традиционными жанрами лирики. Одним из таких жанров является сонет, царивший в европейской литературе в допушкинскую эпоху. Сам Пушкин, конечно, был прекрасно знаком с образцами этого жанра во французской, итальянской и английской литературах. В русской литературе сонет в своих строгих формах не привился, несмотря на неоднократные попытки различных поэтов, в том числе и самого Пушкина, деятелей «Серебряного века», да и сейчас время от времени появляются образцы этого жанра (Тимур Кибиров, Генрих Сапгир), но это по большей части всё-таки игры, пародии, то есть, скажем так, стихотворные упражнения не магистрального плана. Здесь не место подробно обсуждать причины этого, достаточно указать на то, что не зря, ох, не зря полиглот Ломоносов находил в русском языке «живость французского, прелесть италийского, точность немецкого» etc. Коротко скажу, что ритмика и «словарь рифм» русского языка, по-видимому, значительно разнообразней и богаче, чем поэтические средства любого другого европейского наречия. Поэтому, очевидно, русская поэзия и не нуждается в жёстких формах-подпорках – таких, как, например, сонет. (Впрочем, я вполне готов принять и другие объяснения этому факту, если они существуют; не настолько уж я шовинист).Тем не менее, влияние на развитие русской лирики сонет, конечно, оказал.
            Напомню основные особенности  классического «французского» сонета. Четырнадцать строк, скреплённые рифмовкой: abba – abba – ccd – eed. В «итальянском» сонете рифмовка несколько иная, существует и более свободный «английский» сонет, но это не принципиально. Главное – во внутренней структуре: I катрен – теза, утверждение; II катрен – антитеза, противопоставление; терцины – синтез, объединение темы.
            Рассмотрим теперь стихотворение «К Чаадаеву» с точки зрения его генетической связи с сонетом.
            I строфа – теза.
         II строфа – антитеза, даже начинается с «но».
        III строфа – иллюстрация, развитие антитезы, дополнительно скреплённое, между прочим, с I строфой-тезой общей рифмовкой.
         IY строфа – синтез, объединение «личной» и «общественной» идеи: «Отчизне посвятим души прекрасные порывы!».
            На этом тема стихотворения, казалось бы, исчерпана. Сонет, пусть в несколько разрушенном виде, закончен. Надо сказать, что по цензурным соображениям это стихотворение в таком виде при жизни Пушкина и публиковалось. Оно выглядит вполне завершённым, и только посвящённые знали о существовании главной, пятой строфы.
         Y строфа – новая теза (!) Утверждение о том, что «Россия вспрянет», решительным образом, с одной стороны, расширяет рамки стихотворения, обращая его в будущее, а с другой стороны, резко конкретизирует его, преобразуя фактически в политическую прокламацию.
            С одной стороны, стихотворение завершено окончательно и бесповоротно: «на обломках самовластья напишут наши имена». С другой стороны, новая тема только начата, только заявлена в пятой строфе. Стихотворение именно раскрыто в будущее, отражает незавершённость процесса.
            Не случаен и такой факт: строфа состоит из пяти, а не из четырёх строк. Сошлюсь опять-таки на самого Пушкина: именно в это время он отмечает, что для русского уха, привыкшего к четырёхстрочной строфе, пятистрочная строфа кажется длиннее, чем есть на самом деле, то есть шестистрочной. Противостояние подобного субъективного восприятия с объективным размером строфы, естественно, усиливает ощущение раскрытости содержания, незавершённости действия. Легко убедиться, что Пушкин и в других стихах 1818 года экспериментировал с пятистрочной строфой («К портрету Жуковского», например). Так что далеко до него было самому сладкоголосому соловью, самому вдохновенному «интуитивисту», далеко… 
            Думаю, в данном случае даже нет необходимости ещё раз повторять ту формулу противочувствия, которая подтверждалась на каждом предшествующем уровне анализа. Ясно, что и на сюжетном уровне скрепляющее стихотворение противочувствие проявлено в неменьшей степени.
 
                                                           Контекстуальный уровень
 
            Итак, окончательно выяснен художественный смысл стихотворения «К Чаадаеву». Он заключается в отражении развития сознания лирического героя – от туманных мечтаний юности к формированию достаточно конкретных общественно-политических целей. Самое важное: стихотворение представляет собой не набор деклараций, а именно изображение различными способами, на различных уровнях движения сознания.
            Современный Пушкину контекст представлял собой так называемые «преддекабристские» настроения в обществе. В связи с этим концепция стихотворения воспринималась как конкретно-исторический оптимизм («Россия вспрянет ото сна…»). Соответственна и аудиторная оценка современников: это – антисамодержавный выпад. Практические выводы современники делали, естественно, разные, в соответствии с различием  своих общественных симпатий и антипатий. Будущие декабристы прямо использовали стихи  для пропаганды своих идей и настроений. Александр Первый душевно обиделся («К Чаадаеву» стало именно одним из тех «возмутительных», по словам императора, стихотворений Пушкина, за которые он был определён в Южную ссылку).
            Имеет ли значение художественный смысл стихотворения сейчас, не стало ли оно лишь явлением истории литературы? – Думаю, нет, не стало. Думаю, и сейчас многие молодые люди проходят путь от неясной внутренней неудовлетворённости к пониманию необходимости личного участия в общественно-политической жизни. Думаю, и сейчас многие надеются и верят: «Россия вспрянет ото сна…». Стало быть, стихотворение продолжает жить и развиваться, взаимодействуя своим художественным смыслом с возникающими  контекстами, порождая новые варианты концепции, вызывая адекватную современному восприятию аудиторную оценку.
 
                                                           Послесловие
 
            Может быть, всё-таки гора родила мышь? Столько, дескать, слов потрачено на то, чтобы доказать вещи, в общем, ясные для подготовленного читателя!..
            Ну, во-первых, анализ этого стихотворения приведён исключительно в методических целях. Мне кажется вполне доказанным тот факт, что методика «работает», что она не только не идёт вразрез с устоявшимися научными мнениями, не отвергает их наотмашь, как это характерно, например, для типичных лженаучных теорий, но и позволяет существенно дополнить эти мнения, углубить понимание произведения.