РАН как дестабилизирующий фактор развития России

поэтому не могла дать надёжные представления о том, что является в объективном мире определяющим фактором, т.е. «бытие определяет сознание», или, наоборот, «сознание определяет бытие». И в данном случае надо иметь в виду, что именно  то сознание, адептами которого сегодня стали деятели академической науки,  диктует им ту манеру поведения, которую они сегодня демонстрируют.
Поэтому имеет смысл более подробно разобраться в тех опасностях, которые скрываются за  исповедуемой академиками философией их поведения , а также выработанной на этой основе идеологии их бытия.
 
Понятие об  антинаучно - вредоносном характере  постмодернизма.
 
  К сожалению, получилось так, что сегодня огромное число деятелей официальной науки, используя в своей речи слово «постмодернизм», чаще всего не понимают его настоящего смысла. Поэтому имеется резон осветить этот феномен более подробно и обстоятельно.   
  История науки знает огромное число примеров, когда, казалось бы, авторитетнейшие деятели науки всерьёз высказывали , прямо таки, чудовищные заблуждения: например, известный химик Лавуазье до конца жизни не верил, что метеориты прилетают на землю извне. А, например, известный учёный Галилео Галилей отрицал то, что благодаря влиянию Луны на Земле происходят отливы и приливы. Советская академическая наука, как известно, отвергала кибернетику и генетику, представители царской Академии наук фактически не признавали возможность межпланетных перелётов, идею о которых выдвинул ещё в 1902 году. К.Э. Циолковский. 
   На фоне крушения целого ряда суждений, долгие годы считавшихся непререкаемыми истинами,  которыми сопровождалась Великая Промышленная революция,  внутри науки  сложилась парадоксальная ситуация, когда в научном обороте возникали параллельные друг другу истины, что, несомненно, вносило дискомфорт во взаимоотношения, главным делом, людям, ставших поставщиками  новых истин. Поэтому возникшее обилие истин, когда каждая истина имела свой  «антипод – антиистину», а  у каждой из них  были  свои адепты,  было невыносимым для науки: всё это порождало бесконечные конфликты и бесконечные споры. Поэтому, чтобы избавиться от данного патогенного фактора,  представители  философии  решили каким – то образом сбить накал с возникшего явления «двойственности истин».
  И наиболее годным для этого стал отказ вообще от истин,  выразившийся в создании системного представления об истине, не как действительном отражении мира, а как о  продукте лингвистического творчества, как тексте, написанном отдельным автором либо даже группой авторов. Таким образом, истина уже оказалась невостребованной ценностью , а вместо неё важность приобрели   совершенно другие ценности, занимавшие учёных.         
 Отказ от истины,  низведение истины к «свойству лингвистических формообразований, предложений» одновременно  стал индикатором  отказа от  признания прав законодательного разума, под покровительством которого развивалась философия и культура Европы с 17 века. Идея  необходимости бытия законодательного разума требовала обращения  к поиску оснований познавательной деятельности, гарантирующих открытие истины, независимой от  культурных, языковых и даже социальных влияний.  Признание законодательного разума  требовало признания «действительных сущностей», «действительной природы», ибо законодательный разум  открывал методы постижения истины и признавал научную ценность  только  тех исследований, которые отвечали требованиям этого метода. Все представления, связанные с повседневностью, законодательный разум  причислял к неистинным,  и удалял их с научного поля философии.
   Отказ от истины, как когнитивной ценности,  помог устранить споры, скандалы и конфликты, устранив  из внимания то, что называется истиной: от этого жизнь многим учёным стала гораздо приятной.
    Казалось бы, вполне разумный довод отказа от истины, которые выдвинули адепты нового философского направления,  позволил снять множественные внутренние противоречия в научной среде. Сам  же концепт получил название  постмодернизма.  И если вначале постмодернизм носил только философский оттенок, то впоследствии это название стало расширительным и применялось к огромному кругу всех тех противоречий, которые не удавалось разрешить из – за феномена «двойственности истин»,  изначально претящий  идее законодательного (всепобеждающего) разума.
    В свою очередь,  философский постмодерн, видя в идее законодательного разума своего могильщика и врага, обвинил законодательный разум  в формальном следовании патернализму (лат патер – отец), в  незаконном присвоении права тотальной  опеки всей культуры. Вина разума в том, что он, по словам П. Рикера, дескать,  «унифицировал истину насилием», используя  приёмы тоталитаризма, к которым традиционно прибегали  церковь и государство.
  Одной из главнейших задач модернизма  после  его целостного идейного оформления в обособленную научную доктрину,  появилась  настоятельная необходимость сломить многовековой диктат законодательного разума, показать, что,  дескать, его  претензии на познание истины  есть гордыня и ложь, которые разум  использует для оправдания своих тоталитарных притязаний.
   Отказав в правах законодательному разуму, постмодернизм  пожелал оставить за собой  функцию интерпретации – толкования текстов, перенаправив  ориентацию самих исследований с поиска трансцендентальных оснований знания на сиюминутную, земную, повседневную практику. Основания знания постмодернизм предложил искать не в поиске истины и её выяснении, а в повседневной коммуникации, т.е. в сфере обыденного мышления, который постмодернисты наделили суверенитетом, т.е. статусом незыблемого основания, которому, в отличие от научно – теоретического, не требуются категории «истина», « сущность», «субстанция», «причина» и др. и  которое не ставит перед собою вопросов о первопричинах и последних основаниях бытия, не тяготеет к большим обобщениям  и глубинно – иерархическому выстраиванию  теорий.
   Поэтому постмодернизм ориентирован был изначально, прежде всего, на гносеологический  и эпистемологический релятивизм. Основные принципы постмодернизма таковы: объективная  сущность – иллюзия; истина неоднозначна, множественна; обретение знания есть бесконечный процесс пересмотра  словаря;  действительность не есть данность, она формируется  под воздействием человеческих желаний и поступков, ориентацию и мотивировку которых нельзя до конца объяснить, а следовательно, невозможно  предсказывать и контролировать» конструкций реальности может быть сколь угодно много и ни одна из них не является окончательно истинной; человеческое познание не отражает  мир, а интерпретирует, истолковывает его и ни одно истолкование  не имеет преимуществ перед другими и т.д.
  Постмодернизм  также отказался от понимания бытия как чего – то абсолютного и неизменного, с помощью которого объяснялось всё изменяющееся и из которого оно выводилось.   
  Особо следует сказать, что в СССР постмодернизм не приветствовался,    им увлекались,  главным образом, психически больные люди и диссиденты, которым хотелось разрушить традицию диалектического  подхода к научным исследованиям. Более того, на Западе полагали, что у постмодернизма в СССР нет и не будет никакой опоры. Так, по мнению марбургского  слависта М Хагемайстера, в СССР и России  должен «встретить сопротивление со стороны исконно русской тяги к поиску Абсолютного», - он также надеялся, что русские  на смену модернизму , разрушившему все табу, смешавшему абсолютно всё в игровом задоре, использующему «исторические аллюзии цинично, смеясь, отвергнут его и вместо него возвратят философию обратно, во «время метафизики, иерархий…,  во время «Абсолюта».
   Однако ничего подобного не случилось, потому что  постсоветское политическое руководство,  стремясь как можно быстрее освободиться от большевистского наследия, с водой вылила и ребёнка,  вынужденно заняв  чисто модернистскую позицию,  что и диктовалось необходимостью, дескать, борьбы с коммунизмом, т.е. с  одним из его «как бы – проявлений» - диалектическим и историческим материализмом.  Что, в принципе, не соответствует истине, поскольку это совершенно разные вещи, ибо  главная истина в том, что , «коммунизм»  - это действительно лженаучная доктрина, которая использовала диамат и истмат  в извращённой форме, совершенно не согласуя  научно – основательные выводы последних с описанием модели  построения предполагаемого коммунизма.  
   Отказ от коммунизма и признание постмодернизма политическим руководством России   не остался незамеченным от представителей академической науки, тем более, что многие академики к тому времени сами поменяли свои былие коммунистические убеждения. Но вернёмся к теме.
   Доктрина постмодернизма  утверждает, что научное знание сродни мистическому «знанию», что «все сгодится» (everything goes), что результаты науки и фантазии паранауки равноправны, как, впрочем, и любые другие  «тексты». По сути, постмодернизм – это скрытая диверсия против честной и добросовестной науки, и  сам  он по себе  представляет    с виду практически незаметный, а в действительности – довольно громадный,  капитальный смыслоизвратительный  концепт,  в котором также незаметно и обыденно производится  демагогический переход как бы к ещё  гораздо более  сильному тезису, согласно которому  всякое мнение не менее ценно, чем любое другое. Проще говоря, главным делов отныне в науке становилось не то, что кто – то доказал какую – то истину, а лишь бы  заявить о своём существовании  своим текстом, а содержание текста можно сделать любым, истинность изложения чего – либо в нём особо никого из деятелей науки попросту не интересовала.      
   Если говорить конкретно о лингвистике, то общее кредо постмодернизма в ней выразил известный итальянский деятель П. Серио,    сформулировавший принцип организации знаний в виде некоего всеобъемлющего постулата,  который приобрёл  в науке огромное  методологическое и статусно–парадигматическое  значение: «В лингвистике (и вообще в гуманитарных науках) парадигмы не сменяют друг друга и не отрицают друг друга (в смысле «не устраняют». ), но накладываются одна на другую, сосуществуют в одно и то же время, игнорируя друг друга» (СЕРИО, П. , 2001, Структура и целостность. Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе. 1920-30-е гг., Москва.: Языки славянской культуры.). 
    Такой , по сути, спекулятивный подход к трактовке  истины,  стал  конкретным свидетельством того, что теперь парадигмы, методологические подходы и течения  стали  не объективными, существующими  независимо от ученых и философов концептуальными  феноменами, а некими ментальными  инвариантами  коммуникативного поведения ученых в сфере познавательной деятельности, которые  возникают, функционируют, изменяются, развиваются по тем же закономерностям, что и все остальные феномены