встретилась! Вернее, сочувствующие друзья познакомили. Но я к ней совершенно, абсолютно равнодушен был – как к кукле. Послушна, функции разнообразные выполняет – ну и хорошо! И бросил её потом легко, даже не бросил, а просто перестал звонить, и всё. А когда она позвонила, соврал, что занят, и потом ещё раз, она тоже и отступилась…
Вот эта безжалостность нелюбви, это равнодушие, хладнокровие, причём совершенно непритворные, как же всё это отвратительно!.. А тебе, наоборот, неравнодушным-то притвориться – почти невозможно. Как выжжено всё внутри… Я и тогда думал: неужели и Светка именно так ко мне теперь относится? Как я вот к этой Наде. А она, может, тоже с ума от непонятности сходила. А моя первая? – Я ведь и её, стало быть, мучил своими безнадёжными попытками это внутреннее равнодушие преодолеть. Но тех я изначально не любил, а Светка-то вроде сначала хорошо была ко мне настроена…
Когда они с дачи вернулись, я всё-таки упросил встретиться. Светка пришла. Я опять сошёл с ума. И опять поверил, что что-то возможно. И опять стал уговаривать. А она только раздражалась. «Я тебе не изменяла!» – сказала она тогда, в последний раз. И, может быть, это была и правда. Тогда, значит, это наше свидание было вызвано – чего уж там! – всего-навсего назревшей у неё физиологической потребностью… А он (то есть я), дескать, опять права какие-то качает!.. Ну, кстати же, скоро до Светки дошли слухи о Наде (знакомых много общих было), я опроверг, но уже каким-то шестым чувством знал: теперь у неё точно есть кто-то! Потому что теперь она как бы имеет право. Раз я такой изменщик, чего же ей терпеть?.. Ну, перед тобой я даже и оправдываться не буду. Ты, надеюсь, понимаешь, что никаким изменщиком я себя, конечно, не чувствовал. Это элементарно, и женщины, по-моему, просто делают вид, что не понимают. Измена, дескать, есть измена! Ну, им-то выгодно, конечно, так повернуть дело. Для них ведь, для нормальных женщин, не нимфоманок, это действительно просто противоестественно. Им переступить через себя нужно для этого! Понятное дело, нам ни через что переступать для этого не нужно. И моральной проблемы никакой для нас, если по-честному, в этом нет. Впрочем, кажется, сейчас женщины усиленно эмансипируют себя и в этой области… Хорошо ещё пока от нас рожать не требуют и грудью кормить. Но к тому идёт, это точно…
- Заела эмансипация? – забывшись, встрял я с явно лишним для меня сейчас – в связи с уже продуманной стилистикой антитезы – словом. Но этот вопрос и для меня самого был так болезнен, так жгуч!..
- Не то словечко. Я ведь куда сейчас еду? В провинцию, в глубинку. А зачем, спросишь? Женщину там вроде бы нашёл. По брачному объявлению. Сельский библиотекарь. И, если по письмам судить, очень милая. И внешне – смотри! (он протянул фотографию) – не противоречит, так сказать. И одинокая страшно. Ну и дом есть с садом…
Я вот читал, сейчас американцы от своих баб всё стараются сбежать – на азиатках женятся, русских тоже обхаживают. У нас-то пока ещё – по сравнению с ними – дело так далеко не зашло, чтобы договоры предварительные сочинять, если хочешь руку погладить или – упаси Бог! – поцеловать. У нас за это пока ещё они (он передёрнулся) финансовой компенсации по суду не требуют. Но все там будем. Только с провинциалочкой, может быть, свой век-то как-нибудь дотяну, без особой эмансипации…
Вот тебе тоже, небось, не один раз слышать пришлось (он скорчил, и довольно удачно, физиономию, одновременно блаженную и надменную, и заговорил противно-размягчённым голосом): «Бывало мне хорошо, но как с тобой, ещё ни разу»… И ты тоже, разумеется, таял: вот он я какой! А ведь если рассудить, это самое настоящее блядство и есть. И свободу свою грёбаную показать (мол, бывало, бывало, не надо, парень, иллюзий!), но и поощрить, симпатию продемонстрировать. Это точно – какая-нибудь шлюха, Коллонтай какая-нибудь, придумала, а они и рады повторять!.. Как мартышки…
Правда, Светка была потоньше. Вот так именно она не выражалась. Но когда рассказывала о своих бывших, как бы в подтексте имелось в виду: «ну, да, у него очень здоровый был, но ты всё равно лучше»… Это я, конечно, сам её выпытывал до тонкостей. Но почему, почему она соврать не желала?! Или хоть оскорбиться: я твоя, и баста!..
Однажды, ещё в первый год, я неожиданно приехал на их дачу. Дача была у чёрта на рогах, под Рязанью, пересадки, то, сё. В общем, даже в дороге у костра заночевать пришлось. А часам к шести утра я на попутке и добрался. Светка вышла на крыльцо… - И я даже не помню, как случилось, что мы оказались уже в комнате на полу, на каком-то матраце… Да, может, даже искомых пятнадцати секунд не прошло, а мы уже – оба! – без сил, только целуемся. Что значит – потянуло обоих!.. Так что я сначала, и ревнуя, чувствовал: всё в порядке! (Может, оттого так бесстрашно и ревновал…) Но и тем более не мог понять потом – почему? Почему она от меня уходит и уходит, и всё дальше и дальше... Я, знаешь, Светку ещё несколько лет после всего иногда представлял голой и к крюку стенному прикрученной. И я её кнутом, чтоб визжала… Довела, брат, что тут скажешь?.. Она, когда у нас последнее объяснение было, о разводе договаривались, мне заявила: «Я тебя любила, а теперь разлюбли… разлюбила». Ну, положим, она меня и тогда ещё побаивалась: мало ли что выкину? Поэтому и язык заплетался. Но меня сама эта постановка вопроса умиляет у взрослой женщины: любила, а потом разлюбила! А что семья, что дочка растёт, начхать на это, значит?! Нет, сейчас везде проповедуют: любовь, мол, была, а потом, значит, прошла, и нечего тут думать – свободные люди на свободной Земле… Так что прошло-то? Любовь? Или «химия тела» поменялась, кислоты всякие, понимаешь, перестали так же бойко, как поначалу, выделяться? А разве может любовь, именно любовь, а не что другое, со временем – пройти? Да она только укрепиться может и ничего больше, вызреть, так сказать, окончательно. А проходит-то вот именно химия. И никакого противоречия здесь нет с моей первой семейной историей, и никакого ретроградства. Я ведь свою первую не любил – изначально. Слаб оказался, чтобы сразу честно вопрос решить, так за это сам и поплатился. А «любила-разлюбила»… Блядство это натуральное, сто раз повторить могу, а никакая не свобода! Да если бы я так, как Светка, хоть когда-нибудь, хоть в какой-нибудь ситуации про себя подумал или тем более сказал, кто я был бы? – Старый (ну, стареющий) козёл, и ничего больше! А им, значит, можно… Какое уж тут равенство? Так ведь я-то на равенство и не претендую, это всё они суетятся…
А меня, кстати, Бог потом ещё слегка по носу щелкнул – можно сказать, вдогонку. Я Светке как-то звонил, когда она уже с новым хахалем жила (ну, откуда – конечно же, из Рузы!), хотел спросить, когда с дочкой можно увидеться. А хахаль меня и послал – в точности теми же словами, что я когда-то Махлина! Мир справедлив…
Сюжетная часть его монолога, как видно, кончилась. Мы выпили, не торопясь. Выяснилось, что прикончили и вторую бутылку. Теперь уж он настоял на том, чтобы самому сходить к проводнику. Я тем временем достал домашние котлеты.
- У меня одна страшненькая мысль возникла, - вернувшись, наскоро проглотив порцию и еле успев прожевать кусочек котлеты, сообщил он.- Люди вообще любят не предмет, а своё отношение к нему. А иначе они просто не умеют. Это у поэтов особенно наглядно, по-моему. Поэты, то есть все, для кого Слово – главное Дело, и не могут любить ничего, кроме Слова. Пишут там о любви к матери, родине, женщине, но самих их – не любят. Они любят свои слова о них! И ведь умереть могут за свои слова, сколько угодно! Первый признак настоящей любви, между прочим… Они и ненавидеть не могут ничего, кроме Слова. Самые мудрые, Пушкин, например, это понимали. Отсюда его так называемое олимпийство и моральное безразличие. Ну а простым людям, лишённым Слова, что остаётся? Себя, единственно любимого, холить и лелеять за то, в частности, что можешь ещё: например, ревновать. А если уже и ревновать не можешь, то хотя бы аппетит хороший остался и желудок исправно работает…
Возьмём, к примеру, родину. Ведь в чём сущность этой так называемой любви к родине: «Я люблю любить берёзки, русский язык», ну и так далее… Всякого рода так называемые подвиги уж точно не из любви к берёзкам совершаются. Там, в натуральном аду, на войне, скажем, логика поступков вообще совершенно другая, чем в обычной жизни. У меня в этом смысле опыт небольшой, но всё-таки есть. Что воевал, сказать не могу, но побывать кое-где случилось. И одно уяснил твёрдо: это именно ад, и ничего больше. А в аду любовь разве хиляет?..
Чувство к матери – это вообще вопрос пуповины, кровной связи. К детям – инстинкт продолжения рода. Даже низшие животные умеют погибнуть ради потомства. Ну, и что остаётся? Таким вот образом… В сущности, мысль эта именно страшненькая. Получается, что всё, буквально всё, человек на себя накручивает. Жизнь проще…
- А Бабель-то как же? – спросил я.
- Что Бабель? – он махнул рукой. – Это ведь только его версия событий. Мы разве знаем точно, что этот шофер думал, когда отстреливался. Собирался он погибать ради семьи или просто хотел побольше этих гадов поубивать, да вот не рассчитал… Приятно, конечно, полагать, что человек способен на действительную любовь, ну а если на самом деле – нет? И ведь житейских примеров этой неспособности – сколько угодно. Писатели накручивают, читатели им верят, а жизнь идёт отдельно. Да и писатели накручивают не всегда. И не все. Вот был такой Александр Тиняков. До революции стихи писал, и довольно талантливо, в общесимволистской манере. После революции стал – профессиональным нищим. И стихи начал сочинять новые, вот послушай:
Пищи сладкой, пищи вкусной
Даруй мне, судьба моя, -
И любой поступок гнусный
Совершу за пищу я.
В сердце чистое нагажу,
Крылья мыслям остригу,
Совершу грабёж и кражу,
Пятки вылижу врагу!..
Старый знакомый, советский писатель «из бывших», встретил его как-то в принципиально нищенском обличье, со сборничком подобных стихов, и ужаснулся. И начал утверждаться в мысли, что человек вообще такой, «голый», когда без накруток…
Он смущённо улыбнулся:
- Извини, уже на лекции потянуло. Привычка! Давняя, заброшенная, да не забытая… И дед профессор был, и отец. А я вот даже в доценты не выбился, всё с бабами своими разбирался… Ничего, зато у меня квартирёнка в Москве есть – она столько сейчас потянет, что нам с этой библиотекаршей на всю жизнь с лихвой хватит. В её-то доме с садом… В Париж ещё съездим. Рыбу ловить привыкну… Господи, неужели правда, что мы «только кости и мясо», что мы «голые»? А ведь иногда кажется, что
