ДОЛЖНОСТЬ

из президиума:
  -С большими надеждами смотрим мы на вас, уважаемый Сергей Леопольдович. Едва ли какой-нибудь иной слой нашего общества так жаждет обновляющего благотворного политического дождя, как литературная интеллигенция…
  -Рейдеры!
  Резкий крик прервал оратора.
  В зал ворвались люди в черной одежде и с дубинками и тут же принялись точить эти дубинки о спины присутствующих.
  -Как вы смеете?! – закричали из президиума,- Договор аренды еще не истек.
  Среди рейдеров был невысокий поджарый гражданин в шляпе и при галстуке, в руках он держал кипу гербовой бумаги.
  -Арендный договор, господа, аннулирован,- сказал он и показал какую-то бумажку,- Вот постановление мэрии. Так что вы-ме-тай-тесь!
  -То есть как это выметайтесь? – возмутился президиум,- У нас еще банкет…. Сергей Леопольдович!
  Тут все повернулись туда, где сидели я, Семен Никитич и Олег Власыч, но, разумеется, наши кресла давно простыли.
















  Глава шестая


  «По вечерам над ресторанами…»


  1


  В машине я получил от Семена Никитича листок с новой ролью и обычное наставление. Но, до того как отвезти меня во дворец, «линкольн» остановился у известного ресторана, где, по преданию, купцы и фабриканты в стародавние времена пропивали целые состояния и уходили в одних подштанниках.
  Сейчас, правда, людей в подштанниках здесь не было, но состояния явно были. Вон у того, с бриллиантовыми зубами, наверняка присутствует капиталец или у того, в цилиндре а-ля Онегин.
  -Чудак вы, Сергей Леопольдович,- сказал Олег Власыч, чудесным образом прочтя мои мысли. Он, кстати, разгрызал устрицу своими желтыми изъеденными зубами.- Богатей он никогда не выпячивает свое хмм – богатство. Вы смотрите – бомж бомжом, а у него три счета в Швейцарии! Правда, Семен Никитич?
  Семен Никитич нехотя кивнул, кушая салат, названный в меню «Нежное ушко амазонки».
  -Вот вы думаете, тот с бриллиантовой пастью - миллиардер?- смеясь, продолжал Олег Власыч,- Как бы не так! Это – Лев Прайде, то ли американец, то ли итальянец, приехал искать богатую невесту. О, в России столько богатых невест! Жиголо, одним словом!
  Олег Власыч, должно быть, слегка захмелев, показал Прайду красный язык с налипшими не него крошками салата. Жиголо смерил его презрительным взглядом и с достоинством отвернулся, улыбаясь какой-то даме лет этак шестидесяти.
  -А тот, в цилиндре? Э, да это же Мыкола Скобелец, из хохлов. О, это большой везунчик, он выиграл в лотерею миллион. Рублей, прошу заметить! Должно, прожрал уже свои «деревянные» на «нежных амазонках».
  Олег Власыч откинулся на спинку кресла и заразительно засмеялся. Глядя на него, положительно невозможно было удерживать на физиономии серьезную мину. Мы с Семеном Никитичем захохотали, испугав подходящего официанта.
  Должен сказать, что в этот момент я благодарил свою счастливую звезду за то, что свела меня с такими прекрасными людьми.
  Но Семен Никитич, по обыкновению, слегка поперчил мою радость.
  -Назубок,- сказал он ни с того ни с сего, сверкнув тигриными глазами.


  2


  Потом в ресторане началась, как выразился Олег Власыч, «культурная революция». Певец Нима исполнил песню на иностранном языке. Ни Нимы, ни языка я не знал, но песня мне понравилась.
  Потом вдруг этот Нима сказал:
  -Следующая песня посвящается кандидату Антушкину, с которым связаны наши надежды.
  Публика зааплодировала, мне пришлось приподняться, поклониться и сказать пару благодарственных слов, и это, прошу заметить, была чистой воды импровизация – в роли сие прописано не было.
  -Скоро нашим мечта-а-ам,
  Будет сбыться, сбыться дано -о.
  Кто такой Алильха- а- ан?
  Да, простите, просто говно-о!
  Вот Антушкин – друго-ой,
  Он порядок во всем навед-е-ет,
  И как древний геро-ой
  Прямо к счастью нас повед-е-ет!
  Откуда ни возьмись, нагрянули цыганки, но не вокзальные тощие вороны - попрошайки и гадалки, а ядреные, красивые цыганки, сплошь увешанные золотыми побрякушками.
  Они плясали, пели, водили медведя на цепи.
  Семен Никитич не выдержал.
  «Эх-ма!» - воскликнул он и, вскочив, прошелся по кругу вприсядку. Цыганки радостно завизжали, и Семен Никитич исчез в воронке из золота, цветастых одежд и красивых тел. Мы с Олегом Власычем глядели на бешеную пляску, одобрительно кричали и пили, пили шампанское из стародавних запасов.
  Наконец, Семен Никитич, раскрасневшийся, словно побывавший в солярии, выскочил из воронки и, подбежав к столу, выдул прямо из горла треть бутылки искристого.
  -Не будет ли лишку? – заискивающе поинтересовался Олег Власыч.
  -Но-но! – грозно прищурился тигр и снова нырнул в бездну высокосветского разврата.


  3


  Мы с Олегом Власычем, и сами-то едва стоящие на ногах, волокли за руки к «линкольну» поющего непристойные песни Семена Никитича. Весь город, казалось, смотрел на нас и, конечно, завидовал.
  Только к двум часам ночи я вернулся домой, а Олег Власыч и Семен Никитич поехали дальше, может, опять кутить.
  Выпив внизу коктейль «шик», я поднялся к себе. К удивлению моему, Степа не спала, а протирала бронзовые статуи розовой щеткой. При этом она так изогнулась, что мне вдруг вспомнились и Машка, и женщины в кабинете говорящего затылка, и сегодняшние цыганки.
  Улыбаясь, я подкрался к горничной и обнял ее – крепко, как алкаш фонарный столб.
  Степа взвизгнула, но поняв, что это я, засмеялась.
  -Но должна предупредить вас, Сергей Леопольдович, - сказала она ангельским голосом.- Я не совсем женщина.
  -То есть как? – изумился я, смеясь и не переставая тискать ее,- Ты мужчина?
  -Не совсем,- кокетливо призналась Степа.
  -Ничего не понимаю,- пробормотал я,- Ну давай, чего ты ломаешься?
  - Я транссексуал.
  В почти смертельном ужасе я отшатнулся. На мгновение представилось, что скрывается под этой милой юбочкой и меня неудержимо, стихийно потянуло в славную столицу независимой прибалтийской республики.










  Глава седьмая


  Бури небесные, бури земные


  1


  Моисей Ашотович Денг закрутил роман с Адой Серапионовной, собственно, ради денег, однако пока с этим были проблемы. Она с большим удовольствием получала от молодого черноусого красавца (кстати, такие весьма редки в Денговой породе) причитающееся по части несупружеского долга, а взамен давала ровным счетом ничего.
  Моисей Ашотович не раз уже не столь прозрачно намекал, что надо бы и платить, но Ада Серапионовна, или по-домашнему, Адочка, либо молчала, надув губы, либо сердито и пронзительно кричала. В корпусе дорогого санатория на берегу Черного моря были тонкие стены, и, вне всяких сомнений, люди за этими стенами ушки имели весьма и весьма чуткие.
  Моисей Ашотович больше всего на свете боялся скандалов и грязных слухов и оттого всегда спешил ретироваться на кухню.
  Олимпиада была на носу, и в городке яблоку негде было упасть. По пляжам, рынкам, площадям, просто по улицам с утра до ночи расхаживали иностранцы - все на одно лицо и одинаково одетые. Даже на стариках – модные шорты, футболки и фарфоровые улыбки от уха до уха. Ада Серапионовна с первого дня невзлюбила их и называла «зажравшимися итальяшками». У нее почему-то все иностранцы были итальянцами.
  Местные жители не разделяли нелюбовь Ады Серапионовны к иностранцам, так как у тех были солидные запасы денег – евро и долларов. Иностранцам можно было что-то продавать, куда-то их возить, стричь, брить, стелить, в конце концов, просто грабить.
  Олимпиада, как уже было сказано, сидела на носу, но не верилось, что она наступит и через сто лет. Моисей Ашотович и Ада Серапионовна бывали неподалеку от так называемых «объектов» и, как бы сказать помягче, объекты слегка напоминали помойки. На помойках этих ковырялись гастарбайтеры и при попытке узнать у них, когда же все будет достроено, смеялись и лопотали по-ненашенски.
  В санатории у моря проживало много волонтеров - они целыми днями валялись на пляже либо пили.
  Аде Серапионовне очень быстро Олимпиада стала костью в горле, и она не упускала случая громко поругать тех, кто устроил этот бардак. Для Моисея Ашотовича такие мгновения были настоящей пыткой – он убегал на балкон и делал там невинное лицо – глядите все, это не я хаю власть!
  Ада Серапионовна выглядывала из окна и кричала:
  -Что ты спрятался, гусак?
  Денг уже не один раз думал, как когда-то несчастный Сергей Леопольдович – не убить ли эту вздорную бабу? Но на такой исключительный поступок, что у того, что у другого духу не хватало.


  2


  Море к вечеру из темно-синего медленно перекрашивается в оранжевый цвет. Солнечный луч, словно игла швейной машинки, медленно, но верно прошивает горизонт крупными стежками. С криками носятся чайки – приближается шторм. Золотистые волны с пенными гребнями становятся все крупней, и все яростней набрасываются на притихший берег. Мечется в волнах забытая кем-то шляпа…
  На балконе хлопает постиранное белье, и хозяйка нервно отворяет гремящую дверь. Куда там! Простыня, словно гигантский альбатрос, срывается с прищепок и медленно фланирует в сторону моря. Женщина с тоской смотрит ей вслед.
  На пирсе обыкновенно много рыбаков с длинными кривыми удочками, но сейчас здесь лишь один – самый смелый. Уж не Сантьяго ли его имя? Волны бьют по бетону – ввысь взметаются пенные ошметки, но рыбак смеется – лицо у него состоит из миллиона морщинок – и дышит влажным воздухом.
  Где-то там, за сизым маревом, Турция, – продает пестрые ковры, сладкий шербет, встречает русских туристов, провожает, считает прибыль. За Турцией, наверно, есть и другие страны – Иран, Саудовская Аравия, Египет... Но сейчас с трудом верится, что существует на свете и сам небольшой курортный городок, в котором так счастливо сошлись зима и лето.
  Ветер клонит к земле пальмы, срывает листья. Натужно гудят электрические провода, стучат дорожные указатели.
  Темнеет быстро, на пирсе уже никого нет, но волны все еще продолжают биться об него, словно желая стереть и самый след человека.


  3


  Аде Серапионовне очень быстро наскучило в олимпийском городке. Здесь, конечно, было тепло и чисто, кормили вкусно, но перед ней никто не дрожал и не заискивал, а чиновничьи жены, как правило, гораздо более честолюбивы, чем их мужья. С какой помпой она входила в театр или в единственный в Ж… бутик – королева бы позавидовала.
  Глядя в окно на бушующую в море грозу, Ада Серапионовна отчетливо поняла, что хочет в родные пенаты.
  -Собирайся, Мойка, едем домой…
  -То есть как это? – изумился Денг.- Мы же только приехали.
  Его-то как раз в Ж… совсем не тянуло – там он чувствовал себя словно комар на лягушачьей свадьбе: удушающие сплетни, вздорные слухи, никчемное чванство «отцов города». Он-то думал, что вырвался оттуда навсегда, и вот на тебе!
  -Как хочешь, а я не поеду.
  -Что?!
  Крик Ады Серапионовны перекрыл шум моря за окном. Денг скукожился, представляя сотни банок, приставленных к стенам любопытными соседями.
  -Да как ты смеешь, жалкий евреишка!
  Вот это был страшный удар. Глаза Моисея Ашотовича загорелись, подогреваемые горячей южной кровью. Один мудрец (запамятовал его имя), сказал: «Самые противные из людей – это похотливые старикашки и евреи, стесняющиеся своего еврейства».