ДОЛЖНОСТЬ

(роман)


  Глава первая


  Похищение ревизора


  1


  В тот день – кстати, жаркий до одури – давали премьеру «Ревизора» в постановке столичного щеголя Шилкишевича (большой, как раньше говорили – моветон, но это между нами). Публики, вопреки ожиданиям, собралось много – напрасно издергался антрепренер Силкин.
  Я, конечно, играл Хлестакова – еще бы, прима! – и, должен заметить, не без вдохновения. Этак, знаете ли, поперло меня, и Городничему (Лукьянов) в первом действии налебезил за милую душу, и за Марией Антоновной (Шпанк), приволокнулся эффектно.
  В антракте в гримерку ко мне заглянул сам Шилкишевич и, хоть и не похвалил, но и не наорал, как на того же Лукьянова.
  -Тут к тебе какие-то,- сказал он между прочим.- Смотри у меня!
  Привычка грозить была впитана Шилкишевичем с молоком Немировича-Данченко.
  Я обернулся, накладывая грим на вспотевший лоб. Гримерша, конечно, обслуживала эту гордячку Шпанк.
  Передо мной застыли два человека в черных очках и, если можно так выразиться, черных же костюмах-двойках. Можно? Ну, тогда выражусь! Похожи они были на секьюрити из ювелирного магазина.
  -Что вам угодно, господа? – спросил я, вовсе не желая выходить из образа.
  И тут… О боже, довольно жутко вспоминать… Впрочем, вспоминать-то особо нечего: лишь вонючий платок, подсунутый мне под нос.


  Очнулся я в чем-то черном… Вообще в тот период в жизни моей превалировал черный цвет.
  -Где я?
  Мне показалось, что я, простите, помер.
  -Не бойтесь, Сергей Леопольдович, мы не сделаем вам ровным счетом ничего плохого.
  Голос мягкий, а все же было в нем что-то тигриное.
  «А кривым счетом?» - испугался я и повернулся. Оказалось, что я еду в таком, знаете ли, черном лимузине и из окна мелькают незнакомые мне, но весьма солидные с виду здания. Я, признаться, никогда не покидал родной Ж…
  У тигриного голоса оказалась очень даже не тигриная внешность: ласковые голубоватые глаза, беспомощно-розовая лысина и бородавка на щеке, похожая, тысяча извинений, на махонькую какашку.
  -Театр, «Ревизор»,- пролепетал я, чувствуя, что сердце срывается с привязи.
  -Какой ревизор, Сергей Леопольдович?- протянул бородавка и зачмокал губами. Он нажал какую-то кнопочку и – к изумлению моему – из спинки сиденья выскочили два бокала с искрящейся жидкостью.
  -Забыл, пардон, представиться. Семен Никитич. А вы?
  -Сергей Леопольдович.
  От неопределенности фортуны на меня напала икота.
  -Ну, вот и замечательно, милейший Сергей Леопольдович. Выпейте, друг мой ситный, икота и пройдет.
  «Отравят», - могильно решил я, но бокал взял. Шампанское, надо признать, было отменным, - да чего там!- сроду такого не пил. Хорошо, если б всех таким травили.
  -Вот и славно, - сказал Семен Никитич, глядя, как двигается мой кадык,- Вы, мне думается, хотели бы знать, с чем связана такая наша… беседа.
  Он легонько дотронулся до моей одежды. Боже свят, я же в костюме Хлестакова! Знаете, курточка еще туда-сюда, но панталоны довольно-таки легкомысленного свойства. Боюсь, обыватель не поймет.
  В панике я посмотрел в голубые моря Семен Никитича.
  -Да, признаться, хотелось бы знать…
  -Не волнуйтесь, на месте мы вас приоденем,- смеясь, промолвил Семен Никитич и тут же посерьезнел,- У меня – то есть у страны - есть для вас работа.
  -Какая? – испугался я, вообразив, что меня собираются отправить шпионом в Англию.
  -О, очень интересная и творческая,- заокал Семен Никитич, поглаживая рукой мою коленку.- Ведь вы творческий человек?
  -В - вероятно.
  -Ну-ну, не скромничайте…
  Тем временем лимузин подъехал к настоящему имению – постриженные лужайки, фонтанчики, золотые оградки. А дом! То не дом был - дворец!
  -Тут вы теперь будете жить, любезный мой Сергей Леопольдович.
  Ответить я, как вы понимаете, не смог.




  2


  -О, какой сон! Эй, Машка?
  -Машку привезем потом, Сергей Леопольдович.
  Семен Никитич. Так это был не сон! Я огляделся, продирая спросонья глаза: святые отцы, какая это была спальня! Да в эту спальню поместился бы весь театр Ж… со всеми пристройками, надстройками и конем на крыше!
  Золото так и слепит очи. Зеркала, тончайшие занавески, ажурная лепнина на потолке. А простыни! Да я б душу продал, чтоб хоть на полчаса прикорнуть на этих простынях!
  -Сергей Леопольдович, вы уж не гневайтесь,- говорил между тем Семен Никитич,- Вчера мы дали вам немножечко снотворного, чтоб вы как следует отдохнули.
  Он стоял, одетый в смокинг с жилетом. Рядом с ним маячила – о! прэлестное создание: глаза – океаны, плечи, что сахар, ну и все прилагающееся.
  -Да, кстати, ваша горничная, Степанида.
  Имечко, конечно, бугристое, но не в имечке, как говорится, клад зарыт!
  -Жду внизу,- коротко бросил Семен Никитич и откланялся.


  -Вот ваш костюм, Сергей Леопольдович,
  Костюм был весьма и весьма, ничем не хуже семеникитичского, но, знаете ли, я не спешил покидать сладкий плен простыней – признаться, я довольно стеснителен, а тут, как назло, на мне довольно-таки древние трусы. Эпохи, скажем, праотца Адама.
  -Я отвернусь, Сергей Леопольдович, - засмеялась Степанида.
  О, ангел!


  Костюмчик сидел на мне как влитой. Степанида глянула и ахнула.
  -Какой вы красавец, Сергей Леопольдович.
  Краска удовольствия залила мне лицо, шею, и полилась куда-то вниз.
  -Спасибо, Степанида.
  -Называйте меня Степа,- разрешила девушка.
  Ну что ж, Степа, так Степа, а то и вправду язык сломать можно.
  Я спустился по мраморной лестнице, мимо портретов незнакомых мне представительных людей в париках, наверное, королей либо графов. Они смотрели на меня доброжелательно, должно быть, принимая за своего потомка. А чем я не потомок? Спина моя сама собою распрямилась, а грудь сделалась колесом – эх, хорошо!
  Внизу был стол, накрытый скатертью, а на нем… Столько жратвы я отроду не видел. Это, кажись, расстегаи, вот осетр с яблоком в пасти, вот ананасы вареные в мадагаскарском роме, вот швейцарский чиз, вот голландская пастила, вот французские паштет, вино, устрицы, а это, наверное, икра… Хотя нет, икра – она красная, мелкая, а эта отчего-то черная и с горошину.
  -Присаживайтесь, Сергей Леопольдович!
  Семен Никитич слился с этим изобилием: я, грешным делом, принял его за фаршированного поросенка.
  Робость одолела меня, и была б здесь табуретка, сел бы на нее…
  -Ну что вы, Сергей Леопольдович, - негодуя, воскликнул Семен Никитич,- Мы у вас в гостях.
  И выскочив из-за осетра, он усадил меня во главе стола на витой венский стул рядом с маринованным тайваньским пандою.
  «Мы?» - я огляделся, и во рту у слегка провяленного никарагуанского зулуса увидел невысокого щупленького мужичка с большим, как у сома, ртом и выпученными глазами.
  -Олег Власыч,- представил Семен Никитич, уплетая, между прочим, паштет,- Начальник вашего предвыборного штаба.
  -Очень тронут,- пропищал Олег Власыч, налегая, кстати, на черные горошинки.
  Я решил не удивляться и отдал должное своему измученному «Дошираком» желудку.


  3


  После завтрака, который стоил многих обедов, мы сидели на обдуваемом зефирами балконе и, пардон, ослабив ремни на брюках, курили кубинские сигары, пуская благородный дым в небо отменной голубизны.
  Семен Никитич вдруг закашлял и сказал:
  -Теперь поговорим о деле.
  Я насторожился: хотелось верить, что речь пойдет не об оплате вышеуписанного банкета: наличных денег у меня был ноль, а безналичных и того меньше.
  -Нужно обсудить предвыборную платформу Сергея Леопольдовича, – произнес Сергей Никитич.
  Мне были до люстры, что пред -, что после - выборная платформы.
  Олег Власыч слегка рыгнул, невинно прикрыв ладошкой рот, и вдруг понес такую ахинею, что впору было заткнуть уши и закричать «Караул!»: какой-то электорат – что это за птица? – куда – то нужно завлечь, а чтоб его завлечь, нужно провести грамотный пиар, а затем нужен некий компромат, дискредитация и прочая и прочая… Но Семен Никитич делал вид, что ему интересно, даже поддакивал, и я решил не отставать – чем я хуже, я все-таки прима!
  Но как я ни старался «соответствовать», словесный поток Олега Власыча придавил меня и, видимо, взгляд мой несколько осоловел, так что Семен Никитич поспешил заметить:
  -Да что ж мы Сергея Леопольдовича – то грузим? Ему все это знать вовсе ни к чему. Работа Сергея Леопольдовича начнется завтра.
  Брови мои поднялись на небывалую высоту, но, слава создателю, за сигарным дымом никто этого не разглядел.
  -А пока, - продолжал Семен Никитич ангельским голосом,- я советовал бы вам, Сергей Леопольдович, пойти соснуть часок-другой, а затем, будьте уж так добры, вызубрите назубок вот этот текст. Это, позвольте заметить, ваша роль.
  Он протянул мне листок, отпечатанный на гербовой бумаге и, признаться, поверг в уныние: целых три абзаца!
  -Ну что ж, позвольте откланяться, - уныло сказал я и, швырнув недокуренную сигару с балкона, оставил их наедине с электоратом.
  -Назубок, Сергей Леопольдович, – бросил мне вслед Семен Никитич.
  Я поднялся по мраморной лестнице, невесело поглядывая на своих предков. Некоторые из них сочувственно кивали головами.
  Степанида стирала пыль с зеркал, и когда я сказал, что желал бы вздремнуть часок, то кивнула красивою своей головой и тихо вышла вон. Ну, чистый ангел!
  Я прилег, не раздеваясь, расширившимися ноздрями ощущая божественный запах постели – простыни, похоже, здесь меняют каждый день. Глаза мои сомкнулись, и я провалился в Ж…, то есть в сон.
  Мне снится Ж…, мое детство.
  -Тупица, - зовут меня играть мальчишки, но я не выхожу, потому что знаю - играть со мной не будут, а будут мучить.
  -Это лимонад, Тупица.
  Я все-таки во дворе, и в руке у меня бутылка с желтой, пенящейся, так соблазнительно похожей на лимонад, жидкостью. Вокруг мальчишки: стриженые и вихрастые, белобрысые и черные, загорелые и бледные, имен я их не знаю. А вот того, что дал мне бутылку, толстого и розового, зовут Жирдяй. Он самый главный во дворе.
  -Пей, не ссы, - говорит Жирдяй,- Я те отвечаю - лимонад. Только что в магазин бегал. Правда, ребзо?
  «Ребзо» кивают головами, а сами потихоньку прыскают со смеху.
  Я смотрю на бутылочку – о, какой восхитительно-волнующий цвет! Жара, так хочется лимонаду!
  « Понюхай, понюхай»,- это уже я, теперешний, кричу во сне себе, тамошнему, но Тупица не слышит…
  Лимонад сверкает на солнце. Благодарно посмотрев на Жирдяя, я делаю громадный глоток, и до самого нутра продирает меня вонючей горечью…
  Тупица, тупица,
  Ссаками упился!
  Поют мальчишки и хохочут, физиономия Жирдяя расплывается и вдруг становится лицом директора нашего театра Килкиным…


  -А – а - а!
  Шелк простынь был все таким же прохладным, но я весь вспотел: привидится ж такое! Я сел на кровати и вспомнил: «Назубок» - липкий такой, тигриный голос. Зубы мои застучали: в спальне-то было уже темно.
  Нащупав руками включатель от лампы, я нажал кнопочку. Лампа загорелась, лия на постель мою аристократический свет голландского абажура.
  Листок с ролью лежал рядом. Я взял его слегка дрожащей рукой. Вот что там было написано:
  -Уважаемые граждане! Дорогие мои, горячо любимые! Предыдущая администрация, коррумпированная и безжалостная, погрязшая в пороке и жажде наживы, ровным счетом ничего не сделала для