Произведение «ДОЛЖНОСТЬ» (страница 3 из 13)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Приключение
Автор:
Оценка: 5
Баллы: 2
Читатели: 3170 +6
Дата:

ДОЛЖНОСТЬ

комнатка Нины. Ширяев, смущаясь, сидит за столом, пьет чай. Нина выкладывает яблоки из корзинки на подоконник.
  НИНА: Берите же сахар, Павел Аркадьич!
  ШИРЯЕВ: Спасибо, Нина Ивановна. И давно вы тут живете?
  НИНА: С тех пор, как померла маменька. Тогда мы снимали большую комнату на Крестовском, у маменьки был хороший пансион.
  ШИРЯЕВ: А нынче вы чем занимаетесь? О, простите, можете не отвечать!
  НИНА: Отчего же? Я помогаю княжнам Угрицким и Ланским готовиться к балам.
  ШИРЯЕВ: Но балы нынче так редки…
  НИНА: Еще ухаживаю за престарелой графиней Кизлярской и ее двадцатью собаками.
  Смеется. Ширяев мрачен.
  ШИРЯЕВ: Проклятая страна! Это все ты, ты!
  НИНА: Что вы сказали?
  ШИРЯЕВ: Ничего, Нина Ивановна. Однако позвольте откланяться - мать, наверно, места себе не находит.
  Поднимается.
  ШИРЯЕВ: Да, Нина Ивановна, но когда же мы теперь снова увидимся?
  НИНА: Можно завтра, в саду. Если желаете.
  ШИРЯЕВ: Да, конечно, я непременно приду.


  Явление третье


  Ширяев, делает при свете лампы бомбу.
  ШИРЯЕВ: Вот тебе подарочек, негодяй, угнетатель. Последний дар умирающего раба. Неделя! Тебе – то, подлецу, предстоит еще не один год грубого разврата… «Но знаем мы, взойдет она»… Какая же Нина красавица, умница! Я влюблен? Да, похоже, я влюблен. Вот тебе подарочек, угнетатель, пожиратель свободы.


  Явление четвертое


  Городской сад. Нина, Ширяев.
  НИНА: Вы так милы, Павел Аркадьич.
  ШИРЯЕВ: Прошу вас, Нина, называйте меня просто Павел.
  НИНА: Хорошо … Павел.
  ШИРЯЕВ: Я должен вам признаться.
  НИНА (слегка краснея): В чем же?
  ШИРЯЕВ: Я люблю вас, Нина! Я полюбил вас с первого взгляда.
  НИНА (смеется): Но разве так бывает?
  ШИРЯЕВ (задумчиво): Возможно. Я полюбил вас, но права на ответную – простите меня великодушно за нескромность – на вашу любовь, не имею.
  НИНА (удивленно): Почему?
  ШИРЯЕВ: Я умираю, мне остается жить всего неделя. Теперь уже шесть дней.
  НИНА (с ужасом): Что же с вами?
  ШИРЯЕВ (заикаясь): Гноящийся архисифилис.


  Явление пятое


  Нина, Ширяев сидят на скамье в саду.
  НИНА: Но почему вы решили отомстить ему? Он же ни в чем не виноват!
  ШИРЯЕВ: Не виноват? Вы ли это говорите, Нина? Вы ли это говорите, за жалкие гроши ухаживающая за гнусной старухой, за копейки унижающаяся перед заносчивыми княжнами? Вы ли это говорите, живущая в конуре? Вы ли?
  НИНА (с обидой): Ну, зачем же вы так!
  Ширяев с жаром хватает Нину за руку. Та косится с некоторым страхом – боится заразы.
  ШИРЯЕВ: Дорогая Нина, поймите, только убив негодяя, мы – униженные и оскорбленные – сумеем скинуть рабские цепи не с ног или рук, а со своих душ. Душ, понимаете?
  НИНА: Не совсем, но вы так говорите…
  ШИРЯЕВ: Ах, я совсем не хотел быть красноречивым. Я не люблю краснобайство. Короче, Нина, я решился.
  НИНА: А как же этот ваш … гноящийся архисифилис?
  ШИРЯЕВ: Он - мой главный сообщник.








  Действие четвертое


  Явление первое


  Ширяев, слегка покачиваясь, стоит у дороги на пронизывающем ветру – на нем дрянная шинелишка, руки в карманах.
  ШИРЯЕВ: Ну, где же ты, черт бы тебя побрал? Проклятая тварь - кожей чувствует опасность. Даже будь ты справедливым и добрым, приведи всех к достатку и благодати, тебя все равно стоило бы убить – из принципа…. Принцип! Гноящийся архисифилис называется этот принцип, не стоит себе лгать. Наполеонишка! Неужто я жалкий Наполеонишка? Чу! Кажись, едет!


  Явление второе


  Царь в коляске с кучером и мамзелями.


  ЦАРЬ (поет): Эх, эх!
  Всюду смех!
  Отворяй врата, Емеля –
  Уж пришла твоя неделя.


  Мамзели хохочут.
  ЦАРЬ: Поглядите-ка, бомбист! Ха-ха-ха, бомбист!
  Мамзели визжат от смеха. Кучер басовито смеется.
  ЦАРЬ: Подь сюда, братец, не бойся!
  Ширяев подходит.
  ЦАРЬ: Ты же бомбист, дорогой?
  ШИРЯЕВ: Пробил твой час, ирод!
  ЦАРЬ: Знаю. А ну-кось, дай мне ее!
  Ширяев изумлен.
  ЦАРЬ: Дай, чего ты? Съем я ее что ли?
  Ширяев достает из кармана бомбу, подает царю.
  ЦАРЬ: Смотри! Смотрите все!
  Быстро съедает бомбу. Мамзели от смеха падают в обморок.
  ЦАРЬ: Трогай! Эх, эх! Всюду смех!




  Действие пятое


  Явление первое


  Ниправда смотрит на свет колбочку с анализами.
  НИПРАВДА: Н - да, сомнений нет: это ты, обезьянье наследие Толстого – американца, – гноящийся архисифилис. Приветствую, батенька. Какая активность! Все время, сколько наблюдаю за тобой, едва удерживаюсь от соблазна… Так и хочется … Совсем немножко… Так заманчиво – неделя, разложение…
  Отпивает из колбочки, прикрывает глаза, прислушиваясь к ощущениям. Стучат.
  НИПРАВДА: Совсем забыл, сегодня же четверг. Войдите!


  Явление второе


  Ниправда, царь.
  ЦАРЬ: Добрый день, доктор!
  НИПРАВДА: Добрый. Как самочувствие?
  ЦАРЬ: Разлагаюсь.
  НИПРАВДА: Поздравляю вас.


  Явление третье


  Ниправда, Ширяев, Царь.


  ШИРЯЕВ: Можно?
  НИПРАВДА: Проходите, батенька.
  ЦАРЬ: А, господин бомбист.
  НИПРАВДА: Спешу обрадовать – все подтвердилось.
  Ширяев роняет голову.




  Явление четвертое


  Ниправда, Ширяев, Царь, Дворник.
  ДВОРНИК: Разрешите войти, ваше благородие?
  НИПРАВДА: Входи, братец.
  ДВОРНИК: Как там ето самое?
  НИПРАВДА: А то сам не знаешь.
  Дворник тяжело вздыхает.




  Явление пятое


  Те же и Шилина.
  НИПРАВДА: Прошу вас, мадам. Ваш анализ – самый ядреный.
  ШИЛИНА: Мерси.
  ЦАРЬ (с нежностью глядя на проститутку): Вот он – ангел смерти.
  ШИЛИНА: И вам мерси.


  Явление шестое




  Те же и Гноящийся Архисифилис.
  ГНОЯЩИЙСЯ АРХИСИФИЛИС (врывается с пистолетом): Умрите, ироды!


  Пистолет дает осечку, Гноящийся Архисифилис бросает его на пол и в исступлении бьет ногой.
  Ниправда, Ширяев, Царь, Шилина громко хохочут.




  Занавес.


  Такую вот пьеску сочинил на досуге Евгений Евгеньич Килкин и, нельзя сказать, что не было в ней рационального зерна. Ну, а бедность декора «Ангела смерти» связана, конечно, с укоренившейся в авторе – к тому же директоре театра – провинциальностью. Согласитесь, сложно поставить в Ж… бродвейскую драму!


  Килкин настороженно смотрел в зал. Пока все шло прекрасно. Правда, Лукьянов поначалу был слегка деревянным, но потом, ничего – раскочегарился. Публика принимала так, как должно, – то есть не разговаривала по мобильникам. Дело близилось к занавесу, и вот-вот должен был появиться Гноящийся Архисифилис. Вот и он… Боже, что это?!
  В руке у Крамова был не дуэльный пистолет, а самый настоящий, матово-черный «Вальтер»!
  -Умрите, ироды!
  Хлестко прозвучали выстрелы. Килкин, не веря своим глазам, увидел, как поочередно попадали на пол Шилина, Ниправда, Царь и Ширяев, причем у Царя совершенно отчетливо развалился на части череп. Багровые лужи тут же залили сцену. Шурша, упал занавес.
  И - овация. О, какая это была овация! Никогда за всю свою долгую театральную карьеру Килкин не слышал таких бурных аплодисментов.
  -Ав-то-ра! – скандировала публика.
  Но автору было не до оваций. С ледяной кавказкой усмешкой к нему подступал Гноящийся Архисифилис, держа «Вальтер» на уровне бедра.
  -Эдик, ты чего? – пролепетал Килкин.
  -Я не Эдик, я Гога,- с жутким грузинским акцентом сказал Крамов и … эх, если бы только можно было пули ловить зубами!
  Все с той же усмешкой негодяй - Архисифилис прошел в гримерку, где ждали вызова на «бис!» красивая актриса Шпак, пожилая Абдонина, а также гримерша и антрепренер. Здесь, как говорили в старину, перо автора спотыкается о рытвины некачественной швейцарской бумаги и умолкает.


  Крамов скорым шагом вышел из театра и, сев в черный «Мерседес», крикнул шоферу:
  -Гони!
  Исчезли, словно растворившись в воздухе, и молодые люди, похожие на секьюрити. Когда открылся занавес, лишь губернатор, несколько заядлых любителей-театралов, да с десяток гоняющихся за культурой дам могли созерцать открывшееся печальное зрелище. Ангел смерти витал над сценой.


  3


  Кто еще знал Сергея Леопольдовича в Ж…? Вы не поверите, всего двое – соседка по дому бабка Акулина и продавец магазина «Продукты» Агния Львовна. Вижу – поверили не все! Я так и знал… Как же так, скажут господа сомневающиеся - человек провел в Ж… детство (пусть и такое, что его хочется поскорее забыть), актерствовал, наконец, просто бродил по улицам.
  Начнем с конца, – извиняюсь за каламбур.
  Итак, «бродил по улицам». А кто сказал, что он «бродил»? Да Антушкин, кроме дома и театра, не бывал нигде, а театр от дома в двух минутах ходьбы.
  Далее: «провел в Ж… детство»… Ах, как я люблю тех, кто сохранил еще в нашем веке святую наивность! Вы думаете, один Ж… на свете? Да может Сергей Леопольдович в Житомире детство провел, или в Железногорске…
  Наконец – «актерствовал». Это просто удивительно, что вы не знаете, но в провинциальных театрах до сей поры столько румян кладут на физиономии господ актеров, что их и от чертей отличить трудно, не елико от самих себя.


  Думаю, я разбил сомневающихся в пух и прах, хотя боюсь, что найдутся и такие въедливые читатели, которые вовсе не желают щадить чувств автора и которым во что бы то ни стало хочется перебить все население Ж…
  Что ж, оставлю это на их совести, а сам с сердечной мукой спешу поведать, как пострадали от ангела смерти бабка Акулина и Агния Львовна.


  В провинции многие живут в так называемых «полдомах», «треть домах», а то и «четверть домах» (впрочем, в столице наблюдается еще более изощренный вариант: полкомнаты, треть комнаты или 1/16 комнаты).
  Сергей Леопольдович милостью мэра проживал в «полдоме» и соседка, бабка Акулина, – болтливое и весьма склочное существо - доставляла ему немало неудобств. Не удивлюсь: Антушкин обрадовался бы тому, что ранним утром, когда рассветный луч едва-едва коснулся Ж…, в дверь бабки Акулины вкрадчиво постучали.
  «Кого нелегкая принесла?»
  Никогда не спящая старуха, стуча по полу шлепанцами, подкралась к двери.
  -Кто?
  -Открывайте, Акулина Петровна!
  Батюшки светы! Это был голос Ираклия! Молния воспоминаний насквозь пробила старческий маразм, и Акулина Петровна вспомнила, словно то было вчера: Черное море, красавец грузин на желтом песочке, жаркие объятья в чистом номере гостиницы «Юбилейная».
  Сухая ручонка, слегка дрожа, отодвинула щеколду.
  Но это был не грузин Ираклий. Читатель, конечно, узнал Крамова…
  Наутро бабку Акулину нашли мертвой, и от живой она отличалась только тем, что молчала. Эксперт-криминалист зафиксировал в протоколе асфиксию, а злые языки говорили впоследствии, что Акулина подавилась собственным языком.
  Это была самая страшная, но, к сожалению, не последняя смерть в Ж… Последняя случилась 12 июля, и уже после этого ж…вцы не умирали.
  Продавец магазина «Продукты» Агния Львовна любила майонез. Не гавайско – ромовый пудинг, а простой майонез. Майонез был ее религией, ее единственной отдушиной в жутковатой затхлости Ж…
  Она брала с витрины первое попавшееся ведерко, открывала крышку и, лизнув языком белую кисловатую поверхность, ставила ведерко обратно на витрину. Потом брала следующее.
  -Агнюшка, товар! – крикнул со двора водитель Петька.
  -Все привез?
  Агния Львовна вышла из магазина и повесила на дверь желтую табличку «Прием товара».
  -Вроде…
  -Ну, заноси.
  Петька, матюкаясь, внес по очереди

Реклама
Реклама