осмелилась подойти, убедиться, что еще жив… что еще есть за что сражаться. Как со Шредингером: в какой-то степени, он всё равно еще жив, пока я не ведаю обратное.
А с Хорстом – совсем не жалко. Даже если что-то пойдет не так...
Более того… если Генриха уже нет, то... вряд ли и он останется в живых.
Молитвы молитвами, праведность - праведностью...
Но, наверно, я, все же, слишком Лиля для этого мира, что даже на белом полотне Анны… как бы я не старалась, а проступает горькое масло безрассудства и черствости, экстракт изуверства. Ровно всё то, что так рачительно выковала во мне судьба.
...
- Что с ним? Хорст, Вам плохо? – кинулась к нему первой та самая помощница, что и сообщила мне новость о Генрихе и безучастности сего мерзкого существа, «Лекаря». – Хельмут, осмотрите его, пожалуйста!
Отчаянно вопит девушка. Обмерла я на миг, страшась разоблачения. Нервно дышу.
- Это - она! Это - ведьма! – рычит, хотя… язык уже путается, а веки всё тяжелее открывать. Попытка ткнуть на меня пальцем, да сил не хватает и руку подвести. – Я не дам Вам… я знаю, почему он здесь…
И тем не менее, пока в зале переполох, я тихо иду на кухню - покорно готовиться к, по истине, важному. Перекипятить повязки, наносить побольше воды с колодца, достать свечи, инструменты, зелья...
Да, я – ведьма. Твоими молитвами, сукин сын, – отныне я ведьма. И совсем этого не стыжусь.
…
Еще немного – и рискнуть сделать самое страшное. Подойти ближе – обмерла, меряя взглядом его силуэт. Сложно определить – дышит еще, или... Глубокий, до боли вдох, на полные легкие, – и коснуться рукой шеи. Предательская прохлада, но… пульс еще прощупывается. Дрогнуло мое сердце в такт его, делаю выдох. И словно потоком целительной воды по раскаленной лаве – обдает меня моя вера. Колкий взгляд в сторону Хорста, лежащего в койке, без сознания, затем - многозначительный, полный мольбы и упования взор - на Хельмута. Несмело киваю…
Как по команде, сорвался тотчас ко мне. Ухватиться вместе: за плечи, за ноги – и перенести на стол. Развернуть (рядом, около тела) полотенца, достать инструменты, расставить зелья...
- Вы что задумали? – отчаянно вскрикнула девушка (та самая), быстрые шаги ближе.
- Принесите из кухни миски с водой, свечи и вино. Там все приготовлено.
- Вы не имеете права… нарушать указ Господина!
- Да неужели? – неприкрыто язвлю, нервно, гневно чиркая зубами (а руки ловко перебирают предметы, ни на миг не бросая дело). – Ваш Господин болен, и теперь я – здесь главная. Разве не так? Или одни приказы Вы готовы исполнять, а другие – нет? - обмерла, сверлящий взгляд ей в очи. - Или слово Фон-Менделя для Вас, как и для Хорста, тоже утратило силу? А ведь он еще жив. Жив, - киваю в того сторону головою. – Можете убедиться.
Стоит в растерянности, не реагирует, не шевелится.
- Так что живо, - вновь отзываюсь я (грубо, повелительным тоном), тотчас принимаясь снова за работу, – ухватилась за миски, зажженные свечи и вино – да помогать, пока я не прикажу иное.
Глава 11. Малохольная
***
Хорста лечить - как велела Беата, а… своего Генриха – как опыт подсказывал. Хельмут, после всего, в тот же вечер, направился домой. Одно тревожило, пока никакой весточки. Да и, понимаю. Не тот больше мир. Не тот. Каждый – по свою сторону баррикады. Одна надежда, что добрался спокойно, без происшествий. Что не угодил в беду.
И, тем не менее, жизнь продолжалась. Помощницы Хорста покорялись мне, слушая мои указания, наставления, требования: сначала скрепя сердце, с опаской, но с каждой победой, с каждой спасенной жизнью, - всё охотнее и охотнее. Вовсю правили знания, врученные мне так благородно Беатой, Хельмутом, и даже школой – той самой, что я так ненавидела в свое время. Теперь простая биология, анатомия, медицина (довоенная подготовка), ОБЖ – всё играли в саркастический рок, являя чудо животворяще…
***
Чего стоил тот миг, когда впервые за всё это время распахнул веки Генрих…
и узнал меня.
- Анна… - едва слышно позвал.
Живо привстала я с пола (отрываясь спиной от колонны), ползу (буквально пару футов) на карачках ближе, рывок - и замерла у койки на коленях.
Застыли оба в трепете душевном, едва удерживая на ресницах слезы.
Несмело провожу рукой по его волосам, улыбаюсь,
заворожено шепчу:
- Я здесь, мой хороший. Я здесь...
Покорно прикрывает веки и внимает моему теплу.
Улыбка… счастливая, сладкая улыбка тотчас выплывает на его уста.
- Я же обещал вернуться...
Запнулась я в рыдании, выдав себя звуком. Тихо смеюсь, стыдливо прикрыв рот ладонью (но лишь на миг). И снова трепет, и снова ласка...
- Вернулся, мой родной. Действительно, вернулся...
***
А после - закрутило, завертело. Да и… ясно оно было, как Божий день: просто так не спустит мне это с рук сия мерзкая скотина, Хорст.
Буквально, только пришел в себя, как давай пытаться вспомнить всё произошедшее в тот вечер, понять, свести концы с концами, распутать клубок невероятных совпадений - и уже… через несколько дней, даже без верных тому доказательств, без фактов, начал вновь отчаянно утверждать, вопить, что я - ведьма, что наслала на него болезнь и что хотела со свету сжить. Но "...Господь узрел сию вопиющую несправедливость и вовремя вмешался, не дал Злу взять верх, в очередной раз доказывая, что никогда Тьме Свет не одолеть!"
Чертов угодник. Кто еще Тьма? Невежа гнусная…
И вроде бы ничего, и, вроде, вполне сносно. Ожидаемо... Его вечное, уже привычное, брюзжание, в противовес которому вновь смело ставало слово всё еще живого, и опять стоящего при власти, риттербрюдера Фон-Менделя. Всё как когда-то, и хоть время играло, в каком-то смысле, не на руку (раны заживали, и долг рыцаря, воина вновь звал за собой), однако… можно было жить и верить, надеется на доброе, светлое будущее.
Можно, да не есть. Видимо, карма моя сильно подпорчена. И мои греховные мысли… не смогли мне обойтись даром, даже если за ними… стояло добро.
Весть о том, что с фронта прибыл еще один вельможа, увы, вовремя меня не насторожила. Не могла даже допустить, что из всего невероятного количества риттербрюдеров… им окажется именно он. Бауэр фон Нейман, собственной персоной. Какое-то глупое, плёвое ранение. Не знаю даже, не касалась всего того – им занимался исключительно Хорст.
Дура. Ох, и дура я!
Такую ядерную смесь… и не заметить, пропустить мимо глаз, ушей, рассудка. А когда взорвалось – было уже поздно что-то делать.
Помню, стою, слушаю эту дикую, ужасную, откровенно наглую чушь – и не могу пошевелиться. Едва дышу. Глаза невольно выпучиваются от прозрения, от осознания того, на что эта сумасбродная, уязвленная, как униженные школьники, чета способна. И что сие – серьезно, и уже не просто слова, гадкие, мерзкие плевки в спину. Нет, а реальные, настоящие – дерзкие обвинения, нападки, претензии. И не просто в колдовстве, в попытке свести если не со свету, то с ума Хорста, в соблазнении Фон-Неймана и, получив отказ, безжалостном, зверском нападении на добропорядочного человека. Нет, теперь уже целая история родилась, будто я, отнюдь не Анна, а - Эльза, которая не так давно прибыла из неизвестной дали (предположительно, Велау). Будто в тот злополучный день, когда меня выловили из воды рядом с Цинтеновской мельницей, я пыталась свершить найстрашнейший грех – свести счеты с жизнью. Будто кто-то лишил меня чести, но затем, всё же, обещал жениться, да в последний момент передумал, обратив свой взор уже на другую. А я, всё узнав, ополоумев от несчастья, бросилась наутек, спасая себя и родных от позора: покинула отчий дом, сестру свою младшую, такую же сироту, как и я, на малознакомую, двоюродную тетку. Скиталась неизвестно где чуть меньше года, а дальше, совсем сгнив изнутри, отправилась на реку, вдали ото всех,... бесстыдно решая утопить свое горе уже не только в слезах.
Да милосердный Господь решил иначе: спас малохольную.
Цинтен. Наивные, добропорядочные люди приютили иуду. А та и связалась с Беатой, с такой же мерзкой отступницей. Последняя и научила всем своим бесовским премудростям, обратив в свою жуткую веру. И стали уже вместе творить свои колдовские чары, насылая болезни на местных, в том числе и помутнение рассудка на несчастных Бауэра и Хорста…
Однако, уже не так пугает собою весь этот несуразный бред, как тот факт, что в каких-то моментах... сия жуткая клевета вторила давно уже гуляющим по Цинтену слухам, и даже некоторые действия или слова (еще тогда, в первые дни нашего знакомства) Беаты и Хельмута - тому отчасти подтверждение.
А что если всё это- ...правда? Или хотя бы... часть ее?
- Генрих, - отчаянно протянула я и закрыла от позора руками лицо. Едва не плачу, обреченно шепчу. – А вдруг всё это – правда? Эта их история… про Велау, сестру, реку… Я, я уже ничего не понимаю, - болезненно шатаюсь взад-вперед, желая успокоить свою внутреннюю бурю. – Ладно слухи, ладно домыслы. Но, что еще страшнее, так это то, что во многом вся эта жуткая, странная история перекликается с тем прошлым, что и я помню о себе... с реальным прошлым, хоть и не из этого времени. Вот только там я …– та девочка, что осталась. Я, - отчаянно вглядываюсь в глаза Фон-Менделю, бью себя кулаком в грудь. - Это я осталась, а Аня... ушла. Я, Лиля. Я, а не кто-то иной. Какая-то Эльза... понимаешь?
(ошарашено смотрит на меня, выпучив очи, немотствует)
- Это Аня... попыталась свести счеты с жизнью, Аня, а не я! И ее спасли. И мы обе бежали. Обе. А там Шалевский, Гоша повстречался на нашем пути, и он спас нас, он… от холода и смерти. Генрих, я же не сошла с ума? Я же не выдумала всё то в оправдание? Я же не отсюда? Да?
- Не знаю, - едва слышен шепот, печально опускает голову.
- Ну, не могу же я тогда знать такие вещи, которые не дано вам еще даже представить? Машины, самолеты, да элементарное электричество! У вас, небось, даже Ньютон еще не открыл Закон притяжения, а Менделеев – водку! Еще далеко до Попова с его радио… и ученые не научились расщеплять атом, и не открыли ДНКа.
Обомлел, испуганный взгляд мне в глаза.
- Ну, не смотри так на меня! – отчаянно завизжала я и, тут же, вскочила с места. Шаги по кабинету из стороны в сторону. Еще миг – застыла. Взор ему в очи. – Не выдумала я всё это! Не выдумала! Не знаю, почему и как оказалась здесь. И мне жаль, что никак не могу доказать, что не вру… Однако, - замахала разъяренно руками, гневно жестикулируя. – Ну, не могла я всё это выдумать! Откуда у бедной сироты такие познания в области биологии, математики, отчасти географии, физики и химии?! ОТКУДА? Да и, черт ее возьми, истории,… хотя б элементарной. Но, - застывая в поражении, зажмуриваю веки, - не этого края. Всеобщая, черт ее дери, всеобщая история… - руками стереть остатки напряжения. Взволнованный взгляд в лицо поникшему уже Фон-Менделю. – Я из Знаменска, Калининградской области. Не Велау, как они утверждают, и не из Восточной Пруссии. Не из Тевтонского Ордена или Польши. Нет, - качаю головой. – Я из России.
Понимаешь? России…
(немного помолчав)
… что мне делать, Генрих?
Безмолвствует. Лишь иногда, взволнованно, печально морщит лоб, редко, напряженно моргает. И вдруг движение - неспешно встает, шаг ближе. Замер коло меня. Дрогнули руки – обнял за плечи, притянул к себе – поддаюсь. Лоб в лоб.
Стоим, шумно дышим.
- Что мне делать? – едва
С уважением
Александр