В час безумия

свободе. Но  не долго.  Удача  покинула  его.  Приговор  суда   на  этот раз  был  суров.  И  пришлось бы  ему провести на каторге  провести  свои  лучшие  годы.  Да  грянул  семнадцатый  год.  Не  выдержав  бешеного  напора  буйных  февральских  ветров,  рухнул  царский  трон  в России.  Вчерашние  слуги  царя  великой  страны,  прозрев  вдруг  и признав  в помазаннике  божием  сатрапа  и обвинив  его  во всех  грехах,  поражениях  и несчастиях  отреклись от него  и  нацепив  себе  на грудь  алые  банты,  вышли на,  ставшие  вдруг  тесными,   улицы  Петрограда,  хмелея  от  хлынувшего  на  них нового  и  упиваясь  звучанием  новых  слов  - Свобода!  Революция!  Республика!  -  потребовали  от него  отречения  от престола.  Одна  из  таких  колонн,  обдуваемая  пьяным,  февральским  ветром,  вломилась  в  ворота  тюрьмы, где  в  числе подобных ему, ждал  отправки в места  отдаленные,  вновь осужденный  Малютка.  Словно  мощная  штормовая  волна  хлынула  она  на  тесный, обнесенный  высокой,  каменной  стеной  двор  тюрьмы, разметав  жиденькую  цепочку  охранников  попытавшихся  преградить  ей,  путь и, обычно  погруженные  в строгую  тишину  тюремные  коридоры, огласились  вдруг  торжествующими  воплями и топотом  множества  ног. – Братья!  Свобода! Равенство!  Революция!-  С  жалобным  скрипом  распахнулись  двери  и в камеру   ворвались  возбужденные, разгоряченные  люди.  
                   - Революция! Братья! Свобода!-
К  поднявшемуся  с  нар, растерянному  Малютке   подлетел  какой – то  маленький,  пухленький  господинчик, в  распахнутом,  дорогом  пальто  и  сверкающими  возбужденно, на  нежно розовом  лице,  заплывшими  жирком  глазками  и, облапив  возвышавшегося  над ним  Малютку,  возопил  ликующе. -  Свобода, гражданин! Свобода! Конец  проклятому  прошлому!  Конец  царизму!  Николашку  кровавого  долой!  Мы  уже  братья! Ура! Браво!
Малютка  не  моргая  смотрел  на  розового  господинчика. Еще  не понимая  происходящегоон  понял  только  одно. Он  свободен, И  может  уйти  туда,  где  его ждет  такая  желанная и пьянящая  свобода.  Двери камеры открыты  настежь.  Из  коридора  доносится    многоголосый  шум  толпы, в  которой  легко  раствориться исчезнуть  спрятаться от  внимательных  глаз  вездесущих  сыщиков  царской  охранки. Осторожно  отстранив  от себя  все еще вопящего  что-то восторженное, господинчика, Малютка  еще  не решительно  шагнул  в коридор. Какая-то расхристанная  дамочка  с ликующим воплем кинулась к нему на грудь.  Малютка  лишь  мельком  глянул.   В  мелькнувшие из  под откинутой  вуальки  бирюзовые  глаза.  И мимо, мимо.  И  как память  о  ней, осталась  в судорожно сжатой  руке  белая  полоска  пухового  шарфика.  Выйдя  из  тюрьмы,  Малютка  настороженным  взглядом  окинул  двор.  Буйствуя,  разноголоса,  вопила  толпа,  восторженным  ревом встречая  появление  каждого  заключенного   - Революция  граждане!  Свобода! Вставай  проклятьем…!-   Малютку  подхватили на руки,  и он неуклюже  раскорячив  руки и ноги, поплыл над толпой.   Внизу  проплывали, словно  явившиеся  из  небытия,  распахнутые  в крике  рты, налитые  безумием  глаза. - Виват  революция!  Виват  Керенский! Урра!-
Передовая    с рук  на руки  Малютку  донесли до стены,  стискивающей  в своих объятиях  здание  тюрьмы  и  бросили в снег.  Здесь  на него налетел  огромный,  похожий  на вставшего  из берлоги  медведя, мужик  в  черном, распахнутом  кожухе и с налитыми кровью глазами  меж которыми красовался  сизый,  похожий  на  большую  сливу  нос, и, схватив  беспомощно  барахтающегося в снегу  Малютку  в объятия    и сдавив,  так  что захрустели  костипроревел  хриплым басом:  « Братка!»  - Как  символично  граждане! взвизгнул  за  спиной  задыхающегося   в  медвежьих объятиях  Малютки  чей-то  голос.  -  Они  братья!  Граждане!  Они  братья!  Это символично! Братья  встречаются  вновь у ворот  тюрьмы! Вот она, свобода!  Вот она  революция!  -  Из-за  плеча  мужика  полезла  в глаза  Малютке   чья-то  вытянутая  физиономия  с козлиной   бородкой  и болтающемся  на тонком  шнурочке  пенсне.    – Господа,  он же  замерз!  -  Вдруг   взвыл  обладатель  козлиной  бородки. – Граждане,  борец  за  свободу  замерзает!  Да неуж  мы !....-
-Братка  мерзнет! - Проревел  мужик,  цепляясь  одной  рукой  в  бобровый  воротник  чьего-то  пальто. - Братка  замерзает!  -    Сымай!- Ревела  в  ответ  толпа  - Сымай!  Пальто  борцу  за  свободу!  Шапку…!-   Когда,  наконец  помятый  и одуревший  от объятий  любвеобильной  толпы Малютка  был,  вытолкнут за ворота  тюрьмы  на  нем красовалось   пальто с богатым, бобровым воротником  и такая  же шапка..  Удаляясь от тюрьмы,  еще не верящий   в случившееся  Малютка  с тревогой  оглядывался  по сторонам,  ожидая, что вот – вот  хлестнет в спину  тревожная трель  свистка городового  и забухают торопливо, нагоняя  его, тяжелые  шаги,  Но к его удивлению, никто, на  заполненных народом улицах, не обращал  на  него внимания.   Мимо   шли колонны   солдат  и матросов   вперемешку  с важными и не очень  важными господами. Трепал  ветер  алые  банты  и транспаранты с начертали на них призывами и лозунгами.  Грозно  звучала  « Марсельеза».  А  с многочисленных портретов, смотрели   в необозримую даль будущего, суровые, бородатые  люди.   Шли за ними  окутанные  дымом  ладана   не большие  колонны  верующих,  неся  над собой  золоченые  хоругви и иконы.  Шли на борьбу с дьяволом,  спустившимся с холодных небес на  грешную землю     и  замутившим разум  людской. Качались  в руках, идущих  впереди колонн священников, кадила. Звучало  церковное  пение. А сквозь  Легкую пелену  дыма  смотрели на людей  с древних икон, скорбные  лики святых.  Любовью  и скорбью  были наполнены  их  глаза,  Словно  знали святые, по какой  страшной дороге предстояло пройти их  любимым   чадам.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                Отшумели  буйные,  февральские  ветры.  Отзвенели  звонкой  капелью  март и  апрель.  Сизым  ласточкиным  крылом  мелькнул  май.  Из  Петрограда  уходили  на  юг, к  берегам  благодатного  Крыма  переполненные  поезда.  Подальше  от черных  матросских  бушлатов.  От  слоняющихся  по  улицам  солдат. От захлебывающихся  тревогой и восторгом  газетных полос.  Где – то  далеко  еще идет  война.  Остатки  деморализованной, русской  армии  пытаются  противостоять  полнокровным  немецким  дивизиям  расплачиваясь   кровью  верных  присяге  солдат и офицеров  за  бездеятельность  правительства  Керенского  и за  предательство.  Но  это  далеко.    Скорее, скорее   к  ласковому  теплому  морю,  к  щедрому  солнцу.  Окунуться   в  голубые  волны.  Смыть  вместе  с дорожной  пылью  растущую  тревогу  за  страну.  Увидеть в синей  морской  дымке  хищные  силуэты  русских, боевых  кораблей,  и  убедиться, что  Россия  еще  сильна  и  вечна и нет на земле  силы  способной  сломить  мощь  великой  державы.  В  толпе  господ и зажиточных обывателей,   терпеливо  ожидающих  очередной  поезд  стоял и Малютка.  Через  несколько  недель, после  его  счастливого  освобождения  в  его душе поселилось  странное, лишившего его   покоя    чувство  тоски.  Оно  появлялось  неожиданно  в образе  женщины со  смутным,  исчезающим из  сознания  лицом  и  яркими,  бирюзового  цвета  глазами.  Целыми днями  он слонялся  по  улицам   города, заглядывая  в прикрытые  вуальками  глаза  идущих  на встречу  женщин,  в надежде  найти ту, что бросилась  к нему на грудь  в тюремном  коридоре  забитом буйствующей толпой.  Когда  тоска,  острой иглой  вонзалась  в сердце,  лишая  сна  и покоя он  подносил  к лицу  узкую  полоску  белого  шарфика  и с  жадностью  вдыхал  ускользающий  аромат   её  духов.  Только  работа  отвлекала  на  время  его  от поисков.  Но  вламываясь  в  чужие  квартиры  или  вскакивая  на  ходу  в пролетку и наставляя   свой  револьвер  на  тех,  кому  волей  случая  предстояло  быть  ограбленными, он и тогда  ловил  себя  на том, что  искал  ее.  Так  прошло  лето.  Наступила  осень.  К  власти в стране пришли  какие-то  большевики. На  улицах  все  чаще  звучали  выстрелы. Работать  становилось  труднее.   Малютке   было  безразлично, в кого  стреляли и  чья  кровь  дымилась  на  обледенелых  мостовых. К  политике  он был  равнодушен.  Еще  в тюрьме  тощий  и вечно  кашляющий  узник  пытался  приобщить его  к борьбе за  великое  дело  революции    и вселить  в темную  душу  Малютки нетленный  дух  борца  за    счастье  народа  страдальца
.  Но  наука  не  пошла  в прок.  Увидев  полное  невосприятие  Малюткой  духовных  ценностей   борца  революционера, политический  ушел.  Больше  Малютка  его не видел.  Скорее всего, его знакомство  с политикой  на этом и закончилось бы  навсегда.  И закончил  бы  Малютка  свой  жизненный  путь,  как  и большинство  его  коллег   от  случайной  пули,  выпущенной  наугад  испуганной  жертвой, или в пьяной   ссоре от острого  ножа. Да  только судьбе  было  угодно  приготовить  ему  другой  конец. Однажды  под  утро,  гонимый  острым  приступом  тоски,  шел  Малютка  по продуваемой  холодным  ветром  улице.  И  вдруг  прямо в глаза, острый, как  бритва,  луч  света.  Прижался  Малютка  к  темной  стене дома, да  поздно  кажется.  Фыркнув  двигателем,  машина  остановилась  на  противоположной  стороне улицы,  Несколько  не ясных  теней   мелькнули  в призрачном  свете  притушенных  фар и растворились  в темноте.  – Не  заметили,-  перевел  дух  Малютка.
-  Бежать?!-  Но  страх  невидимыми  путами  сковал  мышцы. Малютка  узнал  машину.  Днем  она  появлялась  редко.  Но  вечером, стоило  только  сгуститься  темноте, как  с  улицы  доносилось  её  усталое  пофыркивание  и  испуганные  обыватели, прячась  за  плотно  зашторенными окнами  с тревогой  гадали,  у  какого,  же  подъезда  остановиться  эта  страшная  машина?   Чья  сегодня  очередь?  Несколько минут  до обостренного  страхом  слуха  Малютки  не  доносилось  ни звука,  Но  вот  в доме напротив  послышалась   какая-то  возня..  Сухо  треснуло стекло  и осколки с жалобным звоном  посыпались  на  прихваченную  морозом мостовую. Чья-то  не ясная  тень  появилась   в оконном проеме  светлым  пятном  выделяясь  на темном фоне.  Но  щелкнул  выстрел и попытавшийся выскочить из окна  человек  бесформенным комом рухнул  вниз.  -  Мертвый,- определил  Малютка  по звуку  падения  тела.  Еще  до его  слуха  донесся  жалобный, женский  вопль,  оборванный на высокой  ноте.  И вновь  все  стихло   - « Бежать!  Бежать! «  требовал  мозг, чуя  леденящую опасность.  Бежать  по дальше от этой  притаившейся  у  дверей подъезда,  страшной  машины.  От лежащего у стены дома  трупа. От смертельной опасности,  которой,  казалось, был  пропитан даже стылый   воздух.  Но  было страшно. Страшно пошевелиться.  Страшно сделать  первый  шаг., Так и стоял  Малютка, распятый страхом  на холодной стене  дома,  как  жук,  приколотый  булавкой  к листу  ватмана  безжалостной  рукой  коллекционера, пока  хищный  нос  маузера   не толкнул под ребра и чей – то вкрадчивый  голос  спросил  « Кому   стоим  милок?  Ждем кого?»   Качнулся,    было, Малютка в сторону,   но тут, же  в другой бок  ткнулся  еще  один ствол.  – Не  балуй, - предупредил  Малютку  хриплый  бас.  Скосил  глаза  Малютка.  Совсем  рядом тускло блестят  пуговицы  морского  бушлата.  
- В  машину  его, товарищ  Чепурной,- приказал  вкрадчивый  голос  с  лева. - Слышал?-  хрипло  выдохнул   обладатель баса. – Швартуйся