В час безумия

племянника.  ¬– Стой!  Это я!  Я  во всем виноват. Они пришли за мной. И я сам пойду и сдамся. И объясню им   все.  Вас они тронуть не посмеют.-
-Сережа, мы будем молиться  за тебя, прошептала  Юлия Петровна, глядя на деверя полными ужаса и смертельной тоски, глазами.  – Сережа, мы все будем молиться,-
-Прощайте,господа.Вероятно на этом свете  мы уже не увидимся!-  На бледном лице играет беззаботная улыбка. Именно так он ходил в атаки впереди своих солдат, ощущая, как леденеет от восторга грудь.  И улыбался. Улыбался, ожидая удара  прилетевшей издалека роковой пули.  Но и на этот раз судьба уберегла их. Удара  не последовало.  Двери распахнулись, и через порог перешагнул, высокий, широкоплечий  господин в черном дорогом  пальто и низко надвинутой на глаза шляпе.   -  Сергей Юрьевич?-  пробасил он  полувопросительно, склонив в легком поклоне  голову,  _ не узнаете, Сергей Юрьевич?- Легким движением фокусника он снял с  головы шляпу.- Разрешите представиться.  Хозаров  Александр  Борисович. Черные,   как смоль,  усы  слегка приподнялись в усмешке  обнажив  отливающие  сахарной белизной, зубы.  В овале лица, в разрезе чуть раскосых  глаз,  таится что-то  восточное,  дикое,  пришедшее из опаленных   горячим зноем  степей с несущимися куда-то,  в необозримую даль,  табунов  легконогих коней. Но только  тень. Легкая, едва заметная  тень  уходящего  своими корнями  в бурную, Российскую юность, древа-Хозаров -!  Александр! Какими судьбами!-  Сергей явно растерян.  А  перед глазами вдруг   всплывает из прошлого.   Высокий,  нескладный  гимназист  из последних сил,  отбивается от  нескольких уличных мальчишек- оборвышей. Тогда Сергей  помог ему, смело бросившись на выручку. Там  же они и познакомились, когда  беспризорники, ощутив, что с двумя  храбро защищающимися  гимназистами  им не справится,  попросту   разбежались.. И там же   поклялись  в вечной дружбе.  И вот, друзья детства встретились вновь.  – Ты понимаешь Сергей,- хрипел  простуженным  горлом  Хозаров,  С трудом  снимая с себя   тесное пальто.   - До  Питера  я   добирался  на крыше вагона и естественно нахватался вшей от попутчиков. Прижимались друг к другу, чтоб теплее было.-
-Как  же ты добрался,  с таким то богатством?-  спросил Сергей, взглядом показывая  на офицерские погоны  и  кресты,  украшавшие грудь друга. – Считай, что тебе повезло. Наши солдатики могли бы и….- .
-Могли бы, да не смогли, оскалил зубы в презрительной ухмылке  Хозаров  освободившись, наконец, от пальто. – Понимаешь.  Прижал я в темном переходе одного господина и предложил ему поменяться со мной одеждой.  Я ему  свою шинель и фуражку , со вшами в придачу, а он мне  пальто и шляпу.Павда,мне показалось,что сделал он это без особого желания, но пойми, Сергей у меня просто не было другого выхода. Солдатушки  то наши, узнав  во мне  офицера,  на первой станции  меня бы в расход списали.-   Через час с не большим  пальто и обмундирование  штаб-с капитана Хозарова  стыло на балконе  а сам он ,порозовевший и размякший после ванной и бритья, сидел за столом  и кутаясь  в шелковый халат Кадамова  старшего  ,  благодушно шурил глаза и с удовольствием следил за игрой  света   в наполненных водкой , хрустальных   рюмках. Пили за  здоровье молодых  и за счастливое  возвращение с фронта штаб-с капитана  Хозарова, и за обожаемых дам. Пили и за неё. За Россию. За великую, могучую, Не победимую и от  чего-то несчастную.
-Не погибнет  Россия!- хрипел, перегибаясь через стол   Хозаров, нависая  багровым лицом  над  отцом  Илларионом.  -  Не позволим!  Защитим-!
-  Бог защитит, соглашался с офицером   отец Илларион, размашисто крестясь и глядя в потолок  не трезвыми глазами. – Бог, он все видит-
-Нет сами!  Сами защитим!-  не соглашался   офицер, тряся головой, стараясь разогнать застилающую глаза  хмельную муть.   Оттолкнув от себя  опустевшую рюмку  Хозаров поднялся из-за стола и, качаясь на нетрезвых  ногах, окруженный облаком  сизого, табачного дыма,  весь большой и страшный, шагнул к стоящему в глубине гостиной, роялю.  С нетрезвой настойчивостью  утвердился на стуле.  Пальцы привычно легли на клавиши  благородного  инструмента, и торжественные звуки  российского гимна  заполнили  гостиную – Боже царя  храни!  Сильный, державный,  царствуй на славу!  На славу….-  И вдруг музыка оборвалась.  Всего на единственное мгновение воцарилась  в гостиной тишина и тут же разлетелась на мелкие осколки  взорванная первым, как громовой  раскат, мощным  аккордом.  Тщетно пытался  пианист укротить вышедший из под его  власти инструмент.  Рояль лишь гудел  возмущенно  в ответ  на его усилия  и, не признавая его власти над  собой, продолжал метать  в пространство  разящие молнии аккордов.  Казалось, еще не много и стены гостиной не выдержат  этого бешеного ритма и рухнут, похоронив под собой растерянных и оглушенных людей.  Но вот, наконец, музыканту удалось совладать с не покорным  инструментом.  Жалобно всхлипнув, рояль умолк.   – Не к добру это! Ох, не к добру!- Тряслась в страхе матушка Анастасия.  – Еще затрубят трубы иерихонские….-.
-Истину, истину глаголешь, матушка, - вторил ей отец  Илларион  путаясь толстыми, пухлыми пальцами в сивой, густой  бороде.  – Павел, что это было? Что же это такое?- беспомощно шептала  Юлия  Петровна  глядя растерянными, мечущимися глазами  на поникшего Кадамова старшего. – Вы хотите знать, что это такое, господа.?- Спросил Сергей, оглядев поочередно всех  сидящих за столом. Капельки пота  тускло взблеснули на  его лбу и бровях. Это  конец, господа. Конец нам и конец России…-     -Сергей,  о чем ты говоришь?! - возмущенно воскликнул  Кадамов  старший тщетно пытаясь разглядеть, сквозь густую пелену табачного дыма  лицо  младшего брата.  – Кому конец?- -----Нам всем конец.  Всем и всему. Понимаете?- в голосе Сергея  явственно  послышались истерические  нотки. – Господа, он же бредит! Он ранен. У него, наверное, жар! свистящим шепотом   восклицала    Юлия  Петровна. – Да да, господа! Ему надо помочь!  -  Но Сергей отстранил  шагнувшего было к нему Юрасика.Встал сам.  Удивительно трезвыми глазами оглядел стол. Налил себе из графинчика полный, винный стаканчик  водки. Выдохнул хрипло, и, запрокинув голову, выпил. С минуту он стоял не подвижно, тупо глядя перед собой. За тем, резко повернувшись и на не гнувшихся ногах вышел из гостиной. Уронив голову на рояль спал, всхрапывая, сраженный  водкой штаб-с капитан Хозаров.  За столом спал Крымов, уронив голову в тарелку с остатками соуса. Терской, не естественно бледный и упрямый, пытался  объяснить    что-то  громко и ужасно неприлично  икавшему Кадамову старшему. Только  Юрасик и Оленька да мать невесты Наталья  Владимировна Терская и присоединившаяся к ним Крымова  оставались трезвыми и с грустной обреченностью смотрели на разгромленный стол, на спящего за роялем, Хозарова, на бездумно ходившую по гостиной Юлию Петровну.  Ровно через неделю Варвара принесла им страшную новость. Штаб-с капитан Хозаров был опознан одним из своих солдат ранее дезертировавшим с фронта и убит.  – Так и лежит  на дороге сердешный, - жалела офицера Варвара.  – И крови ,крови кругом.  Оплакивая убитого штаб-с капитана Хозарова, Они еще не знали, что  одним из них предстоит  погибнуть еще более страшной, мученической смертью. Выживших ждали лагеря, позор, изгнание..Россия вступала в полосу жесточайшей оккупации. Вооруженные коммунистами интернациональные бригады,  сформированные из  пленных немцев, мадьяр, эстонцев, латышей и своих собственных дезертиров,  привлеченных возможностью  безнаказанного грабежа и насилия, ведомые коммисарами в большинстве своем евреями, прибывшими в страну вместе с Лейбой Бронштейном (он же Лев Троцкий) Ринулись в глубь страны,  сея на своем пути  ужас и смерть. И не было побежденным  ни пощады  не  прощения. Они еще не знали этого. Не знали, что история, уже поставила на них, еще живых, но уже обреченных на страдания и смерть свой крест.            

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
                Тревожная  весна  1918 года  была на исходе.  Казалось еще вчера  высились вдоль тротуаров  и  мостовых  сугробы  искрящегося  на ярком   солнце снега,  а  сегодня  под ногами прохожих  кремнисто  поблескивает,  омытый вешними дождями, влажный  булыжник.  Но, не смотря на весну и яркое, ласковое солнце, город  великого Петра  нес  на себе  печать  серости и уныния.  Блистающие  некогда  золотом  офицерских  погон  и разноцветьем  дамских  туалетов  улицы  славного Питера были, сегодня  забиты  серыми  солдатскими  толпами   вперемешку с черными, студенческими  шинелями  и костюмами работного  люда.  И только непритязательные наряды  служанок и горничных,  спешащих по своим, неотложным делам, слегка  расцвечивали  эту серочерную массу людей.  Но  куда же  делись те, кто еще  год назад  ходили по этим, священным  для каждого  русского человека , улицам,  неся на себе величие, красоту и гордость  нации?  Где  же они?  Вот из ползущей  на  встречу  толпы, взгляд выхватывает  высокую, широкоплечую фигуру  в явно  с чужого плеча,   солдатской  шинели. По  безупречной выправке, лихо отмахивающей вдоль бедра, руке  и привычке  тянуть, словно в парадном строю носок сапога, можно легко узнать  представителя  старого мира. Но и он, заметив на себе ваш  взгляд, тут, же  исчезает,  Растворяется.  И вот уже нет его. Мелькнет впереди  нелепо перекошенная его фигура  и скроется. Умирающая Россия, униженная, объявленная  вне закона, уходила  в прошлое,  не  выдержав  напора, наползающего на нее,  окутанного   клубами едкого,  махорочного дыма, ощетинившегося  винтовочными  штыками, ревущего грозное «Даешь»! мира нового.  Но еще сильнее,  чем штыки и пули, терзал  Россию страх.  Страх за детей и жен. Страх за отцов и матерей. Страх настоящее и будущее страны.  Объятый страхом, старый мир  шумной волной хлынул  к границам своей, теряющей разум, страны  в поисках спасения на благополучном западе. Но не все искали спасения и тишины. Были и те, кто осмелился встать на путь сопротивления безумию. Уже вели первые, тяжелые бои за Россию  отряды  генерала Корнилова.  На дону формировались  первые  офицерские  полки  будущей  белой гвардии, бесславно  проигравшей  войну. Чего же не хватило  русским для победы? Смелости? Военного  мастерства? Или сказалось не знание о возложенной на них ответственности за страну? Знали ли они что теряли?  В те  предгрозовые дни, они, уезжая на Дон, еще не знали, что половина из них, более счастливая, не познавшая позора поражений и изгнания из собственной страны,  навсегда останется в своей земле, сраженная  пулями интернациональных  бригад, клинками, забывших о присяге, донских казаков армии Думенко  и Буденного, штыками обученных ими же  солдат и матросов. Вторая половина, более несчастная, познавшая горечь поражений и позор изгнания, откатится назад,.  Перехлестнет границы России и навсегда уйдет  из своей страны, и до конца своих дней  будет оплакивать её и свою судьбу и теряться в  поисках причины  и оправдания  случившегося, с ними  мыкая свое горе на чужбине.
        Но они еще этого не знали.  Подхваченные, разгорающейся в их душах волной   они прощались со своими семьями  и ехали на Дон.  На Дон!  Надеясь, на опаленных  в прошлом горячими  схватками, обильно политых русской