панибратски нахлопывая меня по предплечьям, моя экс-пассия (как я
понял) без обиняков вытрясала не менее чем кафешные посиделки. По всей
видимости, оставалась еще на памяти моя былая щедрость!
– Нет.., пока, – всеми фибрами души сконцентрировавшись на размокающей во вспотевшем кулаке последней сторублевке, стушевался я, – Не получил. И даже ни разу не был номинирован... А
ты с чего это взяла(?), что будто бы я... отхватил... эту самую Нобелевку.
– Так с того и взяла, что раздуло тебя как незакопанную посреди лета дохлую корову.., – сочувственно лаская своим взглядом мой взгляд, пролепетала Катюха, – Я подумала, что
отхватил миллион баксодолларов, ну и навалился на радостях на калорийное
питание! Ты ж... (я ж помню!) по натуре азартен! До полусмерти, бывало, меня
замаивал с испытаниями своих вибраторских опытных образцов!.. Все стойко
сносила! Не чета, чай, твоей Калине Малиновне, плевать хотевшей на испытания
мужниных финтифлюшек... Как хоть она?
– Да нормально, – бормочу, – Жива-здорова.
– До сей поры поди рябину с дубом скрещивает? «Ка-ак бы мне-е, ряби-ине-е, – кривляясь, фальшивит Катюха, – к ду-убу пе-еребра-аться-я! Я-я б тогда-а не ста-а-ала-а гну-уться
и-и кача-а-аться-я!»
– Растения не скрещивают, – поправляю невежду, – Растения гибридизируют.
– А нам – татарам – все равно! – паясничает, – Ну и какие дерева она на сегодняшний день гибри... гибридиз-зирует?
– На сегодняшний день скрещивает, – говорю как на духу, – Выводит для нужд крайнесеверной золотодобывающей промышленности породу морозоустойчивых и физически выносливых евреев.
– Ах во-от оно ка-ак! – изумляется Катька, – Ну-ну...
А эти-то твои образцы-то интимные... Ядре-е-ены(!!!), Ванечка! И мужик-то при них без надобности!.. До сей поры исключительно ими – подаренными-то тобою – с
удовольствием... регулярно пользуюсь! И всякий раз добрым словом отзываюсь по
поводу твоего конструкторского таланта! На особку нравится «Бесшабашный
щекотун»! Ну и «Стахановский размер» с «Союз-Аполлоном» по-зверски цепляют! За
такие экземпляры не грех и Нобелевскую премию отвалить!
– Нет никакой премии! – раздраженно перебиваю, отступив на шаг иль даж на полтора, – Нет у меня денег(!!!).. совсем(!!).. на данный момент!.. У тебя-то как?! – поглубже
засовывая влажный стольник в брючный карман, решительно перевожу стрелки с себя
на нее, – Где, что, с кем?!..
– «Где, что, с кем?..» Так это.., – мнется, приняв мой интерес за чистую монету, – Нигде... И ничего, и ни с кем, и ни разу никак после тебя, Ванечка! Аппаратиков твоих
электронных вполне достаточно. Ве-ерно-ость тебе храню-ю, вибра-аторщи-ик ты
мо-ой ненагля-ядны-ы-ый!! – на этих пафосных и явно лживых словесах словно
очумевшая Катюха то вешается с целовками на шею, то щипасто треплет мои щеки,
то игриво и безжалостно тычет пальцами под бока... Я ж по мере возможности
уворачиваюсь от этаких бесцеремонных сантиментов. Более того, в моей
воспаленной душе зарождаются опасения по поводу случайных прохожих, в числе
коих с колоссальной долей вероятности могут оказаться и близко знакомые
болтуны, и очень-преочень близко знакомые балаболки (последнее стратегически
крайне опасней!)...
В конце концов мне удается увлечь Катерину в покривленную тлением и изуродованную вандалами стопроцентно потерявшую окрасочные слои деревянную беседку... На местами
проломленном полу оказывается обильно насрано, чего мы (к перевеликому
последующему огорчению!) на первых шагах не замечаем и (как ни странно!) не
унюхиваем. Сначала спохватывается она, намотано и на моих кроссовках!..
Как наяву представляется патриот своей великой Родины, гордо опорожняющий кишечник в раритете парковой архитектуры... Представляется и... «А где срать и ссать(?!!) –вдруг вскипает
гневом мой рассудок, – Где-е-е(?!!!), если за километр в округе, а то и более
ни единого стандартного отхожего места(!)..»
С брезгливостью и превеликим старанием оттерев о молодехонькую травку свою обувку, мы с Катюхой присаживаемся на старательно изувеченную скамью, окруженную россыпями бытового
мусора: от шприцов и питейной тары до ветхой одежонки, расползшейся по швам
обувки и позеленевшего до черноты самовара с изрядно намятыми боками!..
– Ва-а-ань, – наконец-то отматерившись по поводу анонимно гадящих говнюков, воркует Катерина, – Ты вот интересовался: где я и как я?..
– Больно-то и надо глупостя-я-ями интересова-а-аться(!) – рассуждаю с сарказмом, скрупулезно осматривая свои практически новые кроссовки с целью выявления на них остатков фекалий, –
Круглосуточно только о тебе и думать усираюся!..
– Ва-а-ань, – тормошит меня за рукав назойливая, – Ты никому не расскажешь(?!!), если я открою тебе свою биографическую тайну!
– Валяй, – говорю, – Открывай. Кому (кроме меня) твои тайны в охотку?
– А й не скажи-и-и(!!!), пузатик! За мои знания могут в любой удобной для меня валюте кру-угленькую(!) суммищу отвалить, – одновременно и дразнится, и интригует, на
что я реагирую максимально лаконично:
– Кхе.
– Я ведь, Вань, теперь, после того как получила международное удостоверение вагоновожатой, преподаю! – бахвалится Катька, – В спецшколе с многопрофильным иноязычным
уклоном обучаю вождению всяко-разных импортных трамваев!
– Уже безоговорочно верю, – усмехаюсь скептически, – В спецшколе она... обучает детишек российской элиты... на трамваях ездить. Бред.
– А й не бред! – кипятится заполошная, – А й все взаправдишно!.. И школа эта в самой-рассамой глубинке – в дальнем подмосковном лесу – отстроена.., и трамвайные маршруты с
всамделишными путями имеются, и депо-о. И все это под всамделишною
противокосмическою маскировочною сеткою в дремучей глухомани!.. Да только не
детишки там обучаются, а самые что ни на есть всамделишные взрослые курсанты и
того, и другого полов, – после сих слов моя экс-любовница пододвигается ко мне
и переходит на взволнованный шепот, – У-у-уйма(!) их там, скажу тебе, Ваня. И все
без исключения владеют английским языком, а некоторые и двумя, а то и тремя
этими самыми языками акромя этого в совершенстве овладевшие...
Ва-а-ань! – катюхин голос вдруг буквально взрывается страстью, – А ты меня всамделишно любил?! Или так – как бесплатный полигон для испытания своих вибраторов использовал?..
– Любил-любил, – бормочу, – И до сей поры пуще всех обожаема! – лукавлю, не моргнув и уголочком глаза.
– А зачем тогда на эту тетю Фросю променял? И чего нашел в этой престарелой уборщице?! – следуют несколько неловкие для меня вопросы, на которые одним махом и не ответишь... Не
объяснять же постоянно сбивающей с панталыку егозе, что побуждением к шашням с
Ефросиньей Львовной послужило получение задания на разработку серии вибраторов
для прекло-онного(!) возраста...
– Ну чего отмалчиваешься?!! – теребя меня за рукав, негодует активизированная ревностью Катерина, – Почему молодуху променял на старуху?!
– Каюсь! – кривлю душой, – До сей поры не могу понять и простить себе! А что поделаешь?! Время-то обратно не отматывается! – пытаясь притушить пламя ревности, вот-вот готовое
превратиться в пожар нешуточных страстей, выплескиваю дополнительную
огнегасительную смесь:
– Да ты-ы одна в моем порванном тетею Фросею сердце!!! Порвала как Тузик грелку и еще в лохмотья старая курва нагадила!! Ты-ы-ы(!!!) и только ты-ы-ы(!!) в этой покалеченной
колыбели моей трепетной души! Да хочешь(?!), на колени пред тобой
опущу-уся-я-я!!!
– Не надо – не опускайся, – крепко обнимая меня, оттаивает душой экс-любовница, – Здесь же все загажено... покруче, чем в твоем загаженном тетей Фросею сердце! Вот выберемся
на чистоту, там и... хоть на коленки падай, хоть лоб об асфальт расшиби, хоть
туфли мои вонючие вылизывай!
– Спаси-ибо, родна-ая! – от воспоминания вида катькиной обувки, какие-то считаные минуты назад далеко не скудно фекально испачканной в парковой беседке, я брезгливо
передергиваюсь, но все-таки, чмокнув в разгоряченную щечку, реально
подуспокаиваюсь...
– Ну вот, значит, Вань.., – пустив слезу умиления, Катюха вновь переходит на заговорщический шепот, – Готовлю я, готовлю.., гото-о-овлю этих самых курсантов для езды на
импортных трамваях... А тупы-ы-ых(!!!) среди них.., скажу те по секрету..,
бога-а-ато-о!!.. Частенько недоумки попадаются. Языками-то, конечно, волшебно
владеющие, а технически-то... Совсемочки не подкованные...
А айда-к наружу из этой мусорной свалки! – вскочив с уродливой скамьи, носительница офигительной гостайны цепко подхватывает меня под локоток и резво увлекает в направлении
главных парковых ворот, – Айда-айда! Я там перед супермаркетом крыльцо из
чистейшего мрамора приметила! На нем и на практике покажешь свою ко мне светлую
любовь: и коленками, и лбом, и своим шаловливым язычищем! А пока что я по пути
тебе про нашу спецшколу порассказываю! Но чур, эту информацию никому-у... даже
под зве-ерскими пы-ытками!.. Поклянись!
– Клянусь! – выпаливаю, невольно под воздействием жесткой катюхиной буксировки ускоряя и без того торопливый шаг.
– Ч-чем?! – оборачивается впереди пыхтящая секретная вагоновожатая.
– Что «чем»? – озвучиваю непонимание.
– Чем кы-клянешься-то, Вы-Ванечка?! – гнетет меня пристрастным взглядом.
– Да пускай даже всем самым хорошим... торжественно... клянусь! – сдабриваю интонацию дешевым пафосом, – В первую очередь нашей с тобою любовью клянусь!
– Пойдет! Ценная клятва! – на чуток притормозив, лояльничает Катерина, после чего на фоне нашего пыхтения наступает затяжная бессловесность...
В условиях отсутствия говорильни активизируется усиленная уникальной отприродной наблюдательностью недюжинная аналитичность моего конструкторского мышления!..
(Еще в школе молодехонькая учительница анатомии Анжелика Парамоновна не единожды говаривала:
– Тебе-то, Иванов, при твоей-то феноменальной наблюдательности... Тебе при ней-то и при твоей легковозбудимой нервной конституции спорт только при отсутствии поблизости физкультурно
наряженного женского пола! Иначе результаты непременно аутсайдерские!
Думается, твоя любимая телепередача – «Утренняя гимнастика»! Обожаешь?!
– Нет, не обожаю. На дух не переношу! – потупя блудливый взгляд, нагло врал я, хотя и обожал, и даже, благодаря этой передаче, успешно и систематически онанировал с обеих рук
где-то, кажись.., четверти с третьей класса этак седьмого иль даже шестого...
Когда из-за будничных забот-хлопот не удавалось воспользоваться «Утренней гимнастикой», либо когда телевизор выходил из строя, приходилось онанировать на накрепко врезавшиеся в
подростковую память эротически знойные образы анатомички Анжелики и главной
школьной пионервожатой Нади Защелкиной, во что я, безусловно, никого ни
единожды не посвящал!.. За исключением любимого с младенчества плюшевого
медвежонка Константина Устиновича и стандартной пластмассовой неваляшки
Фригидины, которые обладали ценнейшей способностью железно хранить любые
доверенные им тайны...)
Так вот, благодаря своей уникальной наблюдательности, я сосканировал группу вроде бы и ничем экстравагантным доселе не выделявшихся разновозрастных субъектов женского и
мужского полов, кои однотипно среагировали на
