Интересно, что эти картины могут поведать человеку не знакомому с пред историей их написания, не знающе¬му авторов так, как их знает он? Он вдруг поёжился от ощущения, что кто-то смотрит ему в спи¬ ну. Резко обернулся. Никого. Да, местечко. Даже у меня дрожь пробегает.
Едва уловимый звук заставил его обернуться. То ли игра света, то ли просто показалось, что кто- то, пристально, но прямо сверлит его взглядом. Опять резкий поворот головы и смутная фиксация какой-то тени, мелькнувшей за поворот коридора.
--- Фу, чёрт, мерещится. Выпить надо. Вот через часик все угомоняться и с кофейком грамм сто¬ пятьдесят под сигару. Все глюки и пройдут, переутомился. Психиатр тоже ведь живой, а не из пластика и силикона. Он уже повернулся, чтобы выйти из «галереи», когда прямо физически ощутил чей-то злобный взгляд. На него, прищуриваясь ,смотрел жёлтый глаз демона с картины на против и, - вот уж что• творит усталость, кажется, подмигнул ему зеленовато - чёрным зрач¬ком. --- Тьфу, тьфу, - сплюнул Фима, поёживаясь и засунув в карманы, вдруг озябшие руки, бы¬стро покинув помещение. В кабинете надрывался телефон. --- Алло? Дежурный врач
В недоумении опустил молчащую трубку. Из коридора послышался грохот бегущих ног. Дверь в кабинет распахнулась, и в помещение ворвались два дюжих санитара. Один из них, запы¬хавшись, сипло спросил: --- Что случилось, док? --- Ничего, вроде, - недоумённо повёл могучими плечами Ефим. --- А что?
--- А в окне у вас что? - спросил рыжий, с переломанным носом бугай. Фима повернулся в сторо¬ну окна и ощутил, что пол поменялся местом с потолком.
--- Вырубился, - изрёк рыжий, поглаживая резиновую дубинку. --- Но, ты, - обратился к более низкому, но не менее шкафообразному партнёру с иссиня-чёрной густой шевелюрой,¬ укольчик сделай. Такой бугай быстро отойти сможет. Черноволосый ловко справился со своей задачей. --- Ну, понесли. Взявшись за ноги и за руки, отключившегося доктора, они поволокли без¬вольное, грузное тело на выход. Опять зазвонил телефон. Но взять трубку было уже некому.
Фимка медленно приходил с себя. Глаза резало от яркого света хирургической лампы. Руки и ноги были накрепко привязаны к поручням хирургического стола. Рот заклеен пластырём. Фима скосил влево глаза и увидел давнишних санитаров в зелёных хирургических халатах. Рыжий улыбался, черноволосый, с удовольствием затягивался фимкиной сигарой, за пятьдесят шекелей и, поминутно сплёвывал на сверкающий чистотой кафельный пол.
--- Очнулся? - заботливо осведомился рыжий. Ну, и ладненько. Сейчас приступим. --- Что? Ска¬зать что-то хочешь? Нет, дорогой. Без кляпа ты орать будешь. Если тебе рот открывать, то нам придётся уши затыкать. К чему столько проблем, верно? Чёрноволосый заржал. --- Вот только маэстро подойдёт и начнём. Фима рвался изо всех сил, но путы были слишком крепки даже для его немалых сил. Мозг отказывался понимать, принимать происходящее. В помещении появился ещё Некто. Лицо его скрывал красный палаческий капюшон. Он подошёл к распростёртому пленнику. Нежно потрепал его по бородатой щеке. --- Хороший экземпляр-
--- Хрипло засмеялся он. - А то всё какие-то хлюпики попадались. Фу, жар - то какой-то от этой
лампы. Он стянул капюшон, обнажая под ним маску Арлекина, шута. --- Приступим, - он протя¬нул руку в красной, доходящей до локтя перчатке и, сверкая, отражаясь и искрясь под мощным светом, в его ладонь лёг отточенный скальпель. рядом с Арлекином оказался рыжий с пилкой. --- Да, дорогой, - изрёк «Арлекин» Тебе выпала великая честь послужить человечеству. Давно, понимаешь, хочу провести операцию по видоизменению мозга. Что, и как влияет на процесс, ведущий к изменению его функций. Тео¬ретически вывел, а вот практики маловато. Да и клиентура с нарушениями, хлюпики. А ты, му¬жик, крепкий. Вот я и подумал, что если к твоему левому полушарию попытаться привить учас¬ток мозга шизофреника с параноидным синдромом ... Что мы знаем о человеке? Историю свою и своего развития ведь воспроизвёл он сам. А ведь человек, не СОЗДАТЕЛЬ, ему свойствен¬но ошибаться. Ведь любой вывод и как следствие - закон выведенный нами не безупречен. Ведь что такое логика? Это только наша жалкая попытка навести хоть какой-то порядок вещей, дос-
тупный нашему пониманию. Так к чему рамки? Чтобы скрыть бескрайний ужас непонимаемого?
Наука... хе... хе ... Ни чтo иное, как искусственно созданная самозащита. Не более. Вы следите за мыслью? Знание - ужасно. Мы не желаем, подсознательно пытаясь защитить свой мозг- знать. Знание сила. Знание - бессилие. Знание - безумие и смерть. Знающие, опасны. Ведь не зря псих¬ больницы стали приютом для Знающих. Но мне кажется, что лекция затянулась. Вы должны го¬рдиться, что послужите науке. И так, начнём, пожалуй. Он быстро подошёл к фимкиной голове и сделал быстрый дугообразный надрез. Дикая боль пронзила Фимкин мозг, часть скальпа попол¬зла на расширенные от ужаса, выпученные глаза. С нечеловеческой силой Фимка оборвал путы, по инерции угодив своим пудовым кулачищем прямо в истекающее гримом лицо «Арлекина». Ефим был страшен. Как сам восставший из глубин ада бог Безумия. Он катанул стол в сторону остолбеневших ассистентов и с окровавленной головой бросился к двери.
Он бежал тяжело, грузно, задыхаясь. Сигареты, кофе и спиртное, явно не помощники в борьбе за выживание. За спиной приближались очнувшиеся санитары. Фимка успел вскочить в лифт и нажать на кнопку. Грохали кулаки санитаров в дверь, но лифт уже плавно поднимался на верхние этажи к спасительному кабинету. Главное, не потерять сознание. Главное - не упасть. Из послед¬них сил он проскочил в кабинет. Телефон. Позвонить. Он уже держал в руке телефонную трубку, когда дверь кабинета распахнулась, и ворвались два дюжих санитара. Один из них, с трудом переводя
дыхание спросил: --- Что случилось док?
--- Ничего вроде. А что? - не понял Фима.
--- Так кнопка вызова сработала, - пояснил рыжий, с перебитым носом. --- Пациенты по палатам, а туг вызов. --- Мы и рванули. Мало ли что, - поддакнул второй черноволосый санитар.
--- Я не вызывал. Что-то видно в системе связи. Завтра надо будет техника вызвать. Я в журнале дежурств запишу. Спасибо.
--- Так мы пойдём? Там баскетбол по телеку. Если что вы на мобильник звоните. Надёжней. Санитары ушли. Пронзительно зазвонил телефон. Фимка схватил трубку.
--- Да? Говорите! Со злостью швырнул трубку на рычаг. --- Дурдом. Дурдом и есть. Пора кофей варить.
Вечер на удивление проходил по устоявшемуся сценарию. Изменений, слава Богу,
не произошло. И я понемногу успокоился. Оттаял, как говорят. Всё было, как всегда. Хорошо бы¬ло. Габи запекла курицу с черносливом и базиликом. Мы лакомились привезённым мороженым и друг другом. Пили традиционный для нас в это время года джин -тоник и дышали, чудом доле¬тевшим к нам бризом, с вкраплением ароматного трубочного табака «Давинчи». Дневные, убаю¬канные приятным вечером страхи, казались никчемными, надуманными. И, видимо, благодаря им, впервые мелькнула мысль, не закрепить ли подобные вечера, переехав к Габи? Наконец, когда мы
погрузились в липкие лапы южного сна, часы уже отсвечивали третий час ночи. И если бы не резкий, шокирующий спросонья телефонный звонок, я, конечно, так бы наслаждался в тёплых объятиях Габриэлы. Стараясь не потревожить её сон, ужом выскользнул из-под лианы -руки и подскочил к телефону.--- Алло? Говорите. Тьфу, чёрт возьми. И тут достали.. Я выдернул
из розетки шнур. Открыл холодильник, из большой бутыли отхлебнул холодной колы, пытаясь
сосредоточиться на ускользающей мысли.
Какой-то царапающий звук заставил меня вздрогнуть. Я осторожно подкрался к двери на «пентхауз». В подсвете луны и тусклого света уличного фонаря по крыше расползалась разлапистая тень, и порыв ветра двигал пальмовыми листьями по ограждению, издавая малоприятный скрип. Я облегчённо вздохнул, крепко запер дверь и отправился обратно. Сон выветрился. Пропал. Ну, что ж, - игриво подумал я, - темнота «друг молодёжи». Хотя, какая темнота? Комната освещена не хуже сцены слегка приглушёнными софитами. Вот же, чёртовы уличные фонари. Я придвинулся к Габи и нежно пощекотал её за ушком. Это всегда возбуждало её. Вот и теперь, она, не просыпаясь, раскинула в стороны руки. Лёгкое одеяльце сползло и соскользнуло на пол. Её об¬наженное тело мраморно мерцало в этой сюрреалистической подсветке, возбуждая и одновремен¬но пугая меня.
Я провёл рукой по её упругой груди и оцепенел. Холод пронзил руку. Прислушался. Нет дыха¬ния.
. Боже! Что же это? Мои попытки нащупать пульс ни к чему не привели. Его не было. Я в па¬нике вскочил, не зная, что предпринять и туг её тело, словно под воздействием изрядной порции тока, начало импульсивно подёргиваться, выгибаться, извиваться. И... о, этого мне не забыть ни¬ когда. Из её лона поползли, извиваясь. чёрные полуметровые змейки. Заскользили по белому мра¬мору ног, сползали на пол. Из оцепенения меня вывел, как и ввёл - ужас. Змейки подбирались к моим ногам. Ещё чуть-чуть и ....Я подскочил в кровати. Голова кружилась, тошнота, подбираясь, грозила вывернуть меня на изнанку. С трудом, восстановив дыхание, как после принудительно измотавшего кросса, перевёл взгляд вправо. Габи спокойно спала, разметав по подушке, свою ро¬скошную гриву медных волос. Резво выскочив из «ложа любви», я рванул в туалет, еле сдержи¬вая рвущийся из горла поздний ужин.
Фима ехал на своей, уже изрядно побитой «Гранд Леоне» с ночного дежурства по просыпаю¬щимся улицам. Где-то утренние дворники в зелёно- оранжевых жилетах выдраивали участки тротуаров. Где-то разгружались первые грузовички у бесчисленных магазинчиков. У кафе скла¬дывали нейлоновые пакеты со свеже- выпеченными питами и булочками. Город просыпался. Фима, не спал, он только ехал немного вздремнуть. И, несмотря на вечно не унывающий нрав¬ нервничал. Это случалось редко. Злился, это бывало не раз. Но нервничать ... Видимо переутом¬ление, а может... Да и с психикой у него всё в порядке. При чём тут психика? Но уверенности в своих размышлениях не было. И это, если быть до конца честным, пугало. Но, всё же явно что-то не ладное творилось с его психикой. Нужно пройти тесты. Но сам он не в состоянии проверить себя. И не об объективности речь.
Хотя и о ней тоже. Тут нужен кто-то иной, не подверженный каким -либо влиянием. Но кому об этом расскажешь? Бред, немыслимо. Его же отстранят от с таким трудом добытой ра¬боты. Но и без посторонней помощи невозможно определить точный диагноз. Идиотские виде¬ния. Они так реальны, так болезненно правдивы. Где обман пересекает реальность? Не думал, что попытки проанализировать себя сложнее, чем постороннего пациента. Казалось, себя знаешь, как никто. Но самому не определить грань галлюцинаций и реальности. Она так плотна и незаметна, так парадоксально противоречива, что право, больше запутываешься, пытаясь распутать её. Но ведь всё же, что-то явно не так. Но я, - думал Фимка, - всё же могу анализировать. Пока.¬
А что будет, когда я потеряю нить разума? Даже моё «рацио» и вечный скепсис не помогут.
Может быть, посплю, голова прояснится, и всё уже будет выглядеть иначе? Проще, логичнее. Он так ушёл в размышления, что не заметил, как перед ним,
