ПОД ЛЕДНИКОМ

убить одного нагого крестьянина. Мы готовы истратить весь наш золотой запас до последней монеты за право убивать голых крестьян.
  Поеп:
  - Советую вам не произносить подобные вещи - даже про себя.
  Сакнуссемм Второй:
  - Вы не понимаете меня и себя самого, потому что в глубине души, в тёмной бездне подсознания, вы - нагой крестьянин. Мы сгораем от желания убивать нагих крестьян в себе самих. Мы верим, что тот, кто убивает голых крестьян из новейшего оружия, самый великий и сильный в мире.
  Поеп:
  - Я везде слышу, что любая война двулика: с одной стороны, она захватническая, с другой - оборонительная.
  Сакнуссемм Второй:
  - Ерунда.
  Поеп:
  - Скажите, вы случайно не анархист?
  Сакнуссемм Второй:
  - Как игра, футбол состоит из двух команд и одного мяча. Когда грызутся две собаки, у них одна и та же вера, один и тот же идеал - кость. У войны нет другой причины, кроме самой войны. Дело прокажённого быть прокажённым. У прокажённого нет причины, кроме проказы. Шива танцует! Он танцует, потому что я - люблю вас. Мы делом доказываем друг другу, что мы - любящие братья.
 
  К этому моменту мне уже стало ясно, что предо мной типичный диалектик. Музыкант по имени Спад пригибается ещё ниже к своему инструменту, стараясь извлекаемыми из него слабыми звуками перебить жалобное курлыканье птиц. Йог Эпименид, с безупречными манерами жителя Индии, вечно страдающей от засухи и голода, проспавший пятьдесят семь лет, встаёт с земли, как бы собираясь отправиться в далёкое путешествие. Но совершив полукруг, он снова усаживается на прежнее место на самом краю скалы, подогнув под себя ноги. Во сне он улыбается сразу всему океану и ледника за его спиной уже не видно.


Глава 26
МЕЖГАЛАКТИЧЕСКИЙ ОБЩАК
 
  По происхождению проф., докт. наук Годман Сингманн, урожденный Гунмундур Сигмундссон, как уже сообщалось, то ли из лавочников-комиссионеров то ли из шерифов, возглавлявших фактории на дальнем Западе. Это крупный пожилой человек, не слишком полный, широкий в плечах и начинающий сутулиться; наверно выпрямившись, он был бы метр восемьдесят. Он страдает плоскостопием и ходит, подобно некоторым морским птицам, втянув голову в плечи; например, как кайры, а скорее - как пингвин. Ступает он, не сгибая коленей; у него огромных размеров лицо. Влажно-блестящие глаза, как у змеи; седые усики - зубной щёткой. Для человека пожилого, у него необычайно густые вьющиеся волосы каштанового цвета, живущие какой-то своей особенной жизнью, - подобно бороде святого Олафа после смерти. Нижняя губа отвисла с одной стороны; у собак это называется оскалом. Возможно, у профессора когда-то был выступавший наружу клык, который удалили, но отвисшая губа так и осталась; время от времени он также сильно сжимает зубы.
  Профессор сразу заполнил собой небольшую комнату пастора, хотя и не совершал резких или, по крайней мере, лишних движений; даже движения его рук были размеренными - возможно, это результат выработанного самоконтроля или просто признак старения. Он старается говорить простыми предложениями. Нечто вроде ухмылки сопровождает каждое его слово, словно он приглашает слушателя относиться к сказанному не слишком серьёзно. Он смотрит на собеседника не прямо, а скашивая в его сторону глаза, как учёный-экспериментатор во время эксперимента, наблюдающий одновременно за показаниями какого-то прибора. На докторе Сингманне была длинная, большого размера куртка-ветровка не по размеру, страшно поношенная, вылинявшая и севшая от стирок шляпа, украшенная муляжными мухами-наживками, рыбацкими крючками и цветастыми жестяными блёснами.
  - Привет, Джон! - такими словами поздоровался доктор Сингманн, хрипловатым голосом; при этом рот его изогнулся, как у пожилого американца.
  Пастор Иона Примус:
  - Мунди? Ты пришёл! Ну, ну! Хналлпора вспоминала о тебе. Косолапишь, как всегда.
  Доктор Сингманн:
  - А ты всё как голубок - носками внутрь?
  Пастор Иона Примус:
  - Да уж. Вечно цепляюсь носками за пятки. Покойный пастор Йенс из Сетберга всегда говаривал: "Ходящие носками внутрь во всём винят себя, а ходящие носками наружу - других". Можно предложить тебе кусочек палтуса, дабы ты составил молодому человеку и мне компанию?
  Доктор Сингманн:
  - Нельзя, Джон.
  Пастор Иона Примус:
  - Напрасно. Кило стоит 10 фунтов.
  Доктор Сингманн (по-английски):
  - Не морочь голову, Джон.
  Пастор Иона Примус:
  - Говорить со мной по-английски - даром терять время.
  Доктор Сингманн:
  - Кстати, кто этот приятный юноша?
  Пастор Иона:
  - Посланец епископа.
  Доктор с отсутствующим видом подаёт мне руку:
  - Добро пожаловать в глубинку, юноша.
  Поеп:
  - Спасибо.
  Пастор Иона:
  - Присаживайся, дружище Мунди.
  В руках доктор Сингманн держал трость, называемую трость-сиденье; эти трости носят с собой английские аристократы на скачках. В любой момент такую трость можно обратить в сиденье. У неё две ручки, при раздвигании которых образуется сиденье, и есть фиксатор для каждого из положений. На таких штуках люди сидят на скачках. Вместо того, чтобы последовать приглашению пастора Ионы сесть на деревянную лавку, доктор Сингманн поманипулировал своей тростью и уселся на образовавшийся стул. Пастора Иону стул сразу же пленил; он вскочил с места, осмотрел стул доктора Сингманна сверху донизу, сказав, что ему просто необходимо раздобыть и себе такой же. Он спросил, сколько такой стоит, но доктор Сингманн забыл.
  Когда пастор прихода подробно осмотрел трость-сиденье и тщательно изучил, как доктор Сингманн его фиксирует и садится на сиденье, он спросил:
  - Ну, старина, откуда и куда нынче?
  Доктор Сингманн:
  - Из Охаи.
  Пастор Иона:
  - Хорошо идут дела на ферме?
  Доктор Сингманн:
  - И да и нет.
  Пастор Иона:
  - А чем занимаешься там?
  Доктор Сингманн:
  - У меня там свой дом, уже несколько лет.
  Пастор Иона:
  - Что тебя туда привлекает?
  Доктор Сингманн:
  - Свет мира.
  Пастор Иона:
  - Продолжай, продолжай разматывать клубок, старина.
  Доктор Сингманн:
  - Нечего разматывать, Джон, - доктор Сингманн передвинул свою трость-сиденье поближе к окну, услышав во дворе блеяние вышеупомянутой овцы-вредительницы. - Так приятно услышать овечий голос. У нас мало овец в Охаи.
  Нижеподписавшийся не настолько сведущ в языках, чтобы всегда уверенно опознать иностранный акцент - в частности, у такого сложного человека, как доктор Сингманн. Чаще он издаёт чисто американские звуки. С другой стороны, порой у него проявляется горловое "р", речевой дефект у исландцев, называемый картавостью, носителями которого иногда являются потомки датских меновщиков, промышлявших летом. А то вдруг появится греческий звук "х" - как в названии "Лох Несс". В испанском этот звук обозначается буквой "j" в написании упомянутого доктором географического названия "Охаи".
  Пастор Иона Примус:
  - Где Уа?
  Доктор слегка ошеломлён; он поворачивается на стуле и испытующе смотрит на пастора прихода.
  - Уа? - произносит он, словно не имея представления, о чём речь. - Она давным-давно умерла. Разве я тебе тогда не сообщил об этом? Она прислала телеграмму, в которой говорилось, что она умерла. Будем надеяться, что она не прячется где-нибудь в Париже или Швейцарии.
  Пастор Иона:
  - Помнится, в последний раз, когда ты был здесь, ты сказал, что собираешься совершить с ней чудо.
  Доктор Сингманн:
  - Я так сказал?
  Пастор Иона:
  - Ну и что получилось?
  Доктор Сингманн:
  - Я превратил её в рыбу.
  Пастор Иона:
  - Чёрт возьми! Как тебе это удалось?
  Доктор Сингманн:
  - Nous sommes en route pour l'epagogique et l'astrobiologie.
  Пастор Иона:
  - Я не говорю по-французски тоже.
  Доктор Сингманн:
  - Я занимаюсь эпагогикой и биоастрологией.
  Пастор Иона:
  - Не может быть!
  Доктор Сингманн:
  - Мы порождаем жизнь. При помощи биотелекинеза мы переносим жизнь из одного тела в другое. С помощью биоастрорадиофонии - между планетами. Я путешествую с детерминаторами трёх сторон света, а сам представляю четвёртую. Мы уже проводили эксперименты на рыбах. Мы хотим превращать людей в рыб, а рыб в людей. Мы уже достигли значительного прогресса. Мы уже воскрешаем к жизни не только мёртвых насекомых, но и мальков рыб недельного возраста и даже гольянов. В Америке у нас целая коллекция как насекомых, так и простейших позвоночных, которых мы воскресили. Используя специальные методы, мы надеемся начать продлевать жизнь до трёх тысяч лет. В один прекрасный день мы оживим египетские мумии. Всё это базируется космобиологических принципах. Мы научились межгалактическому общению.
  Пастор Иона:
  - Съем-ка я ещё палтуса. (Нижеподписавшемуся.) Ешьте, ешьте, не стесняйтесь, юноша. Пока рыба не ожила. Ты великолепный рассказчик, Мунди. Продолжай дальше.
  Доктор Сингманн вытаскивает кожаный портсигар с длинными сигарами "Корона":
  - Джон, не хочешь покурить "Генри Клей"?
  Пастор Иона:
  - По мне, лучше рыба. Как по-гречески будет "сушёный палтус"? Ну, ну, дружище! Но если Уа стала теперь рыбой и одновременно околачивается в Париже или Швейцарии, то как возможно вернуть её в её прежнее состояние?
  Доктор Сингманн:
  - Человек может быть собственным привидением и блуждать в различных местах, порой во многих местах одновременно. Возможно, я где-то совершил ошибку. Привидение это всегда плод неудачной работы; привидение это результат неудавшегося воскрешения, тень некогда живого образа, нечто вроде аборта во вселенной.
  Пастор Иона:
  - О да, вселенная, дети мои, как говаривал покойный пастор Йенс, - дабы что-то сказать. Почему бы тебе не предложить юноше-теологу чего-нибудь покурить?
  К счастью, нижеподписавшийся был полностью проигнорирован в этом отношении; хорош бы я был сейчас, если бы вдруг решился попыхкать "Генри Клеем". В этой компании, превосходившей меня во всех отношениях, я был готов стать невидимкой, раствориться в воздухе после каждого отпускаемого мне и незаслуженного комплимента. Я сидел несколько позади гостя, едва успевая менять катушки в тихо жужжащем магнитофончике в кармане моей куртки. К сожалению, в течение длительного времени запись разговора то и дело, с тридцатисекундными интервалами, прерывается блеянием - это на улице вышеупомянутая овца искала своего ягнёнка.
  Пастор Иона:
  - Что ж, старина, как всегда должен признать: где ты, там и великие свершения. В этот раз, воскрешение рыбы?
  Доктор Сингманн:
  - Именно так. Это было три года назад. Я был здесь, в Блафелдаре, когда пришла телеграмма с извещением о смерти Уа. Естественно, я тут же отправился на рыбалку. Несколькими минутами позже я поймал самого большого лосося, какой когда-либо попадался мне на крючок во всех реках мира. Лосось сражался так энергично, что удочка треснула пополам, и он уплыл прочь с обломком удилища. Вечером мы нашли эту рыбу далеко вниз по течению - там, где леска с зацепилась за выступающий камень. Это была самка лосося. Она весила 20 кило. Я сохранил эту рыбу. Я понял, что это была особенная рыба со специальной миссией. А теперь я приехал сюда со своими тремя детерминаторами.
  Пастор Иона:
  - Это правда, что они - спасители мира? Или они апостолы?
  Доктор Сингманн:
  - Называть их