НАВОДНЕНИЕ

касты, а их там каст более сотни. Но на флоте служат только избранные. Я их сам не застал, а старшина мой их обучал, вот и рассказывал. Ходили они тогда по два экипажа в море, и очень тесно было на лодке.
— А почему два экипажа? — спросила Ольга.
— Ну, один наш, а другой, индусский, стажируется. Так вме¬сте и мыкались моряки, а куда денешься? Скоро все сдружились. Де¬нег у тех, не чета нашим, и посылки им приходили богатые, весело жили. А что самое интересное, очень дотошные были те ребята в учебе: им все до винтика разбери и покажи, а как ты будешь собирать аппаратуру потом, их не волновало.
И по-русски чешут они, не хуже нашего, в большинстве сво¬ем, похоже, разведчики кадровые, не иначе. Но тогда и наши, наверное, все это знали: кто, и что из них стоил. А морякам что? Приказано учить, вот, и учили их по совести, но ухо всегда держали востро, строго было на этот счет. Это сейчас все
продается да покупается, а тогда политзанятия проводились часто и проверки всякие были, но не в этом дело. Почти поголовно индусы йогой занимались. Штормит море, лодку с боку на бок валит, «восьмерки» разные она вокруг своей оси вы¬писывает... Тяжело, в общем, ребятам, а тем что; пришло вре¬мя асаны (положение тела) какие-то делать — встал на голову в отсеке и стоит индус, хоть бы что им. Или сидит себе на баночке (стул такой, винтовой), ногу за голову закинет, и тащится себе во времени. Затем другую ногу перекинет, и, кажется, перевернись лодка, ему хоть бы что, все по расписанию у них. Но это совсем не так.
Три лодки им продали, три экипажа обучили, даже пере¬гнали их в Индию. Разведывательные  самолёты, «Орионы» американ¬ские, сопровождали лодки до самого места. На мостике не¬возможно было находиться от рева турбин. Летит самолет, антенны чуть не срубает, одни улетят, тут же другие появляются, а погружаться — нет приказа. Так и терпели мытар¬ства наши моряки. И что обидно — все три лодки через год назад притащили во Владивосток, на ремонт. Ни одна не могла лодка погру-жаться, все механизмы отказали. Служаки они, не ахти, какие были, на рубку замок навесят, и все по домам разошлись. А для нашего моряка, лодка — дом родной: дворяне и есть дворя¬не. Проворачивание механизмов на лодке никто не делал, вот и результат, - всё в море отказало.
Есть такая команда на корабле; «провернуть оружие, тех¬нические средства, вручную, воздухом, гидравликой и электричеством» — все, как положено, делается, с раннего утра. Вот все и отказало у них, соленая вода все из строя вывела, все механизмы. Без проворачивания нельзя никак в море. Ну, а моряки, конечно, самые лучшие — наши; самые выносливые, самые из всех самых, — со смехом закончил Михаил.
— Ну, как из меня рассказчик? Поцеловать бы надо, ведь старался для тебя, Оля, на совесть...
— Да, в хитрости вам, конечно, не откажешь, тут вы са¬мые лучшие во всем мире, — и целует Ольга своего под¬водника.
Так и потекли у них дни один за другим. Оба торопятся домой с работы. Встречаются с радостью и рассказывают друг другу все новости.
Ольга работала в детском доме, воспитательницей была, а там перед началом учебного года дел — невпроворот. Сами
36
воспитатели все таскают: и кроватки, и мебель — с одного этажа на другой, все, как нарочно, спланировано так. Что директо¬ру? Отдал приказания и — домой. Или по делам своим, кто об этом знает? А женщины корячатся целыми днями с этой мебелью, хотя и старшие дети им часто помогают: но все равно устают за день женщины неимоверно. Плюс ко всему ещё за детьми надо приглядывать. А те уже почти взрослыми себя считают, и все из неблагополучных семей: и курить умеют, и выпить могут, а самое страшное — наркотики.
Конечно, среди старших своя элита есть. Эти во всю законы криминальные насаждают там, и заставляют других жить «по понятиям». И жаргон у них свой. Вот и приходится учителям с ними воевать. Тяжело очень с ними. Некоторые воспитанники уходят отсюда прямиком в колонию. А там ясно, что ждет их. Жалко ребят, но бывает, что и угро¬жают женщинам-учителям. А что они смогут с ними сделать: и того им нельзя, и этого им нельзя. Вот и думай сам, как вести себя...
Послушал как-то Михаил очередные сетования Ольги и сказал:
— Давай я схожу к тебе на работу, поговорю с этими двоими, которые у вас там верховодят. Может, толк, какой будет?
Ольга согласилась.
Зашел Михаил в детдом, а там чистота такая, что любо-дорого посмотреть. Но вот беда: одни наводят ее, а другие пакостят, как могут. Обидно, конечно. Ребята смотрели на него настороженно: раз мужик появился здесь, то что-то не так, значит, жди неприятностей. Это точно. Может, он «мент» переодетый? Все может быть. И страх затаился в глазах па¬цанов. Задвигались они, как тени беззвучные. Дома без страха тоже не жили, а здесь — со всех сторон опасность.
Нашла учительница этих двоих верховодцев и вызвала в коридор к Михаилу. Посмотрел гость на одного: лет че¬тырнадцать ему, худенький из себя, глаза большие от страха, по¬думал, наверное, что бить его будут. Второй покрепче парнишка, да и в плечах пошире, и страха в глазах нет, уверенно себя держит; сам белобрысый с конопушками на лице, видно здесь за атамана, много на себя берет. Наверное, даже лишнее. Так и попадет в колонию, ничего толком не поняв. Вроде играл, старался быть похожим на «благородного» вора.
Обнял Михаил его за плечи и отвел в сторонку к окну,
37
подальше от Ольги и его друга. «Что же ты, браток, так опустился, что с женщинами воюешь? — спросил его быв¬ший моряк. Им и так тяжело с вами, ты ведь не один такой, вон еще, сколько огольцов бегают». Тяжелая рука давила пареньку на еще детские плечи. Скинуть бы ее, а сил нет: она почти, как отцовская — теплая и благожелательная, и сила в ней чувствуется.
Отец верховода тоже был сильным и добрым, но давно это было. Много лет уже нет отца, а мать спилась совсем, вот и приходится ему надеяться на себя и только на себя. Долго стояли они у окна и мирно беседовали, без всяких угроз и криков. Так и не убрал руку Михаил с плеч паренька, а когда все же убрал, то тот сразу почувствовал, что он очень одинок в этом мире — обидно ему, хоть плачь!
Хорошо расстались они, Ольга не ожидала такого исхода. Все ей ясно, и не все: ведь и у Михаила не было отца. Помнит он, как дрался с мальчишкой одним. Тот был года на три старше его, рослый и сильный. Катаются они по земле, а Миша вдруг понял, что не удержать ему противника, нет сил, руки сами разжимаются от усталости.
А рядом взрослый мужчина стоит и смеется: «Дай ему, дай!» А сил-то уже нет! «Вот был бы у меня отец, он бы меня защитил всегда, мне бы помог», — плакал потом Миша, хоть и был победителем. Но слез его не видел никто, тяжелая была победа. Отправил Михаил обоих парней на занятия в спортзал, а Ольга еще и девочку подводит:
— Вот, посмотри на нее, она везде с ними, и что только не вытворяет она: и накрашенная вся, и табаком от нее прет, иногда и вином, и матерится...
Стоит эта девчонка — стебелек-тростинка, и огрызается от страха. Но вскоре умолкла, ужас овладел ею: видно, от отца ей доставалось часто. Погладил ее по голове Михаил, та и рот раскрыла от удивления:
— Иди доченька, занимайся в спортзал.
И пошла та, еще не понимая, что за дядька, такой стран¬ный?
— Пойдем, Ольга домой, вроде мы разобрались с твоими трудными ребятами, — и обнял ее за плечи Михаил. Так и пошли они на выход.
Через пару дней Ольга сообщила Петрову:
— Все, теперь стало нормально у меня в группе. Никто
38
не пререкается больше. Дети говорят, что у меня «крыша» появилась, ну, то есть, зашита есть. Надежная, — закончила она смеясь. Теперь весело ей.
— Хорошо, милая. Несет нас река жизни, несет... Хорошо, если плавно и красиво, а если все об камни да в заломы норовит затолкать — тут не угадаешь. А детям больше всего достается, особенно тем, которые никому не нужны, никто их не пожалеет и не вспомнит о них.
А вскоре Ольгу с Михаилом пригласили на свадьбу. От¬казаться нельзя — Мишины друзья. Столько лет когда-то семьями дружили. Ольга отнекивалась сначала: «Ну, кто я такая? Сбоку припека? Что люди подумают обо мне?» Но Михаил настоял на своем.
Веселая свадьба получилась. Молодые, как пара лебедей, так и жмутся друг к другу. Грациозные, незаурядной красо¬ты, они оробели немного от стольких глаз, которые обрати¬ли на них свои взоры. Сколько там было восхищения-удив¬ления и радости, и если бы они оторвались и взлетели, то никто бы не удивился:
В лебедином полете взметнитесь,
И о нас не грустите, земных...
И души молодых уже летали — белы, чисты, нежны, легки и красивы...
Эх, молодость! У твоего возраста столько силы найдется, что не мудрено оторваться и взлететь. А потом, как нам, уже никогда — поздно!
Поздравили новобрачных с их великим праздником, и легче стало Михаилу с Ольгой. Та почувствовала себя сво¬бодней и уверенней в чужой компании, что-то и в ее душе проснулось. Сели за стол, а штопора для пробок нет, забыли положить на стол.
— Успокойтесь, не суетитесь! — сказал Михаил, взял бу¬тылку с вином и ловко вышиб пробку рукой. — Знай, мол, наших, флотских ребят! Наливает Миша Ольге вина, нежно и ве¬село глядит на нее.
И ей еще веселее стало, и закрутила их свадьба, очаровала обоих. В стремительном танце кружится Ольга, гибкости ее позавидуешь. Наверно и вправду балериной была, и Михаил уже не отдавал ее никому. А она в танце ему шепчет:
— Какой ты хороший, я так счастлива, мне так хорошо!
Только дома перевели они дух.
39
— Я, неверно, тебя полюбила на этой свадьбе. Ты очень добрый и внимательный, и сильный какой, что позавидуешь порой. Помнишь, когда невесту хотели «украсть». Ты «от¬бился» от «похитителей», помог молодым остаться вместе. И хорошо было им.
Уже полночь, — спохватилась Ольга, — надо и совесть иметь, спать пора...
Рано утром Михаил уезжал за брусникой. На поезде. На целых четыре дня. Собирались они вдвоем, но подвел его друг. В последний день сказал, что не поедет он. А каждый год, уже много лет подряд, ездили с ним вдвоем. И все было у них, на двоих рас¬считано и тележка была особой конструкции, можно было до трех центнеров в нее загрузить. Даже короба — три штуки,  входили друг в друга, как матрешки, всё продуманно было.
Разобрал Михаил тележку, увязал ее, уложил два коро¬ба — по-походному, друг в друга, бросил туда рюкзак с продуктами и вещами, и «к боевому походу» готов, как говорилось на подлодке.
Отговаривала его Ольга; «Куда ты один в такую даль поедешь. И ночевать одному в глухой тайге тебе придется!»
Смеется моряк;
— Ведь меня Мишей зовут, значит рядом с лесным тез¬кой место мое. А друг если подвел, то это не причина отме¬нять задуманное  мероприятие, не привык так делать.
Отвез их с Ольгой на вокзал Саша Савичев, друг и род¬ственник Михаила. Он еще ни разу его не подводил за все годы их дружбы — железный человек. Сказал — сделал.
— Я встречу тебя на обратном пути, на перроне, и помогу , тебе выгружаться с поезда, — пообещал Саша, — так что не сомневайся.
Верил ему Миша, как себе, этот не подведет никогда.
Саша уехал домой, а Ольга посадила его в поезд. Уложил он вещи в вагоне и вышел на перрон. Ольга стояла грустная;
— Может, передумаешь? Еще есть время? — голос ее звучал тревожно.
— Нет, Ольга! Об этом не может быть и речи. Я себя уважать потом не буду. Жди меня, и я вернусь, как в песне поется.
Тронулся