утопическое мироощущение неизменно таило сущий пожар чудовищно бесноватого средневековья, причем (опять-таки именно от самого так полнейшего отсутствия на должном месте какой-либо вполне же светлой головы).
И это как раз эдакая «вопиюще болезненная заноза чрезвычайно спешного сокрушения всего того нечестивого зла» и несла в своем чреве тот еще самый смертоносный заряд, коим извечно-то всегда были напичканы (начинены) мозги всех тех уж тогдашних крамольников Раскольниковых.
А начинены они были именно той исключительно же донельзя изощренной жестокостью буквально ко всему тому издревле еще родному и сколь давно, кстати, им вконец навеки совсем до чего только ныне обрыдшему.
Причем то никак не пустые и праздные слова, следствие одного лишь вовсе так крайне недалекого ума, - вот оно то, что пишет обо всем этом великий Лев Толстой в его бессмертном романе «Анна Каренина»:
«Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало»
А ведь и вправду самым всеблагим задушевным настроем всех этих людей всенепременно разом так стала именно та еще европейская целесообразность, смертельным ядом всей своей ненависти вовсе-то бездумно косившая несчастных аборигенов далеких земель, однако в самой-то, как она есть, просвещенной Европе ее применять было доселе никак абсолютно, пока уж не принято.
Но зато там, на неких неведомых дорожках, где и близко толком никак еще не укрепились все те исключительно естественные нормы европейской цивилизации, да и весьма изрядно затасканной внешне чисто же поверхностно изящной культуры, разом так все и было дозволено всякому тому, кто нес на щите ее мишурный и призрачный свет.
Причем он ярок и ласков, но только в своей первоначальной и самой естественной сути.
Да только уж, будучи взят на вооружение отчаянно хищной внешней политикой, все его тонкие струны становились разом так жестче и все англоманы Белинские только вот и несли над собой абстрактный огонь от которого вместо тепла разносился по стране один только жар испепеляющих все прежнее праздных мечтаний.
А между тем когда тот безумно старый и ветхий уклад вдруг ни с того ни с сего разом уж уступает место чему-либо до чего очаровывающе идейному, то именно тогда и надо бы сколь пристальнее поглядеть, а не сулит ли - это горе, страданья и смерть для столь многих простых людей?
Причем вовсе-то никак не для всех она затем еще станет довольно-то ПРОСТОЙ И весьма ОБЫДЕННО БИОЛОГИЧЕСКОЙ, зато для тех более чем обезличенно многих она ведь явно окажется до чего только явной кончиной духовной и будет - это вполне естественным следствием «имплантации в уме и сердце народа» совершенно чуждых ему идеалов.
И то само собою сколь неизбежно проистекает именно от всякой той донельзя «великой» идеи чисто совсем же безотрадно революционного общественного переустройства.
Да и вообще от подобного рода благодушных веяний и впрямь более чем безмерно так и разило холодком самого безбрежного океана леденящей логической правоты безо всяких же признаков хоть какого-либо доброго человеческого сердца.
А, кроме того, революция еще изначально задумывалась именно для тех мест, где пролетариат был хоть как-либо развит, дабы ответственно иметь чисто теоретически верную возможность действительно проникнуться духом идеи, а не всего-то что взять да на ходу словить, столь быстро тающую на губах сахарную вату той уж самой несбыточно светлой мечты.
Да и сама по себе та идея была весьма омерзительно догматичной, да и окрылялась она одной лишь кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл все свои блестящие кораллы из мифов и снов порою излишне же воинствующе либеральничающей левой интеллигенции.
Мысль Маркса, как и понятно, вьется и вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок социологии его времени, но главные ее координаты – это как раз ведь тот еще деспотизм на гребне совершенно пустой фантазии о некоем чисто земном рае после и впрямь сколь явного и полноценного уничтожения всецело мнимых внешних цепей.
«Демосфен новых времен» язвил, как он мог, дабы людям и впрямь оказалось дано самим забрать себе все то, чего им не дал Бог!
А либералы «светлейших идей» просвещенного радикализма были и впрямь-то в сущем щенячьем восторге как от него самого, да так и от того до чего только безрассудного переиначивания общечеловеческих ценностей во всех тех псевдоинтеллектуальных потугах Маркса привнести в экономику вящие философские постулаты.
Маркс, он вообще в этом вопросе неизменно походил на всех тех других философов, в сущих сколь еще утонченных думах своих так и живущих очень уж даже далече от всей той корыстной и эгоистичной братии полнейших невежд, что столь бездумно жуют и жуют хлеб всей той до чего вящей их повседневности.
Ну а те чересчур либерально настроенные радикалы, по всей на то видимости, считай, уж сходу разом и возжелали весьма ведь стремительно всячески так околдовывать жизнь суровыми чарами помпезно возвышенных своих словопрений.
Причем тотальное разрушение всего минувшего никак не было для них фактором риска оказаться на совершенно выжженной земле, где ничего нового точно уж затем вот совсем явно и не приживется.
Для российских радикалов никогда не было края бездны, за который скатиться никак нельзя не растеряв по ходу пьесы все свои изначальные мысли и лучшие намерения.
Да и лютую смерть высших классов, как и вакханалию всеобщего дикого насилия, они вполне однозначно воспринимали, словно бы то и впрямь была самая так вовсе вот чисто неизбежная плата за тот исключительно всеобъемлющий, самых еще гигантских масштабов духовный прогресс.
И как то иначе могло вот выйти у тех самых людей, что и близко не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально-то ко всякому человеческому существу только лишь за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на точно тех двух ногах.
Да и сам тот чисто общечеловеческий двигательный аппарат, российских радикалов никак никогда вовсе-то не волновал, раз для них тот самый обыкновенный же человек неизменно только и олицетворял собой один лишь тот особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями.
Облегчить его тяжкие страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было до чего стародавней «розовой мечтой» всех тех, кто попросту совсем до конца погряз во всем том самом так безучастном «грызении всяческих тех еще философских абстрактов».
И главное, все - это именно потому, что слишком так те люди на редкость во многом довольно-то далеко отошли от всяческой той и по сей день осоловело унылой - кое-кому из них чисто уж на зубах почти от самого рождения приевшейся повседневности.
А, кроме того, в те наипоследние два-три века сколь немыслимо много поразвелось всех-то, значиться тех, кто непросто так отчаянно, считай уж горою стоит за все, то немыслимо спешное продвижение строго вперед, но и вполне готов был сходу принести те самые чисто языческие жертвы на алтарь светлого грядущего.
Да и вообще хоть сколько-то поглядеть под те самые необъятно большие и широкие колеса технического прогресса совсем никто из них никак явно уж совсем вовсе и не желает.
И все это как раз потому, что у тех светлой души интеллектуалов слишком-то многое теперь сколь спешно будет решать один лишь тот самый непогрешимо безликий математический расчет, что был отныне и впрямь безмерно же всемогущ во всей его отчаянно бесцеремонной и чисто сверхъестественной власти над буквально всяческим реальным житием-бытием.
Ну, а некие отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как вполне отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы хоть как-либо участвовать и близко уж вовсе так отныне совсем явно не будут.
Ведь нет их (в качестве каких-либо отдельных разумных существ) на всем белом свете…
И вот чего пишет обо всем этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»:
«…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства - и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, - и ничего!..
- Вот и соврал! - крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
- Н-ничего не допускается! - с жаром перебил Разумихин, - не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", - и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, резвившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его же праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" - и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, - зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!
Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное - думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!»
И эта та буквально все на этом свете совсем уж бесспорно и бесслезно умертвляющая целесообразность и есть всесильное порождение западноевропейской цивилизации, но все же во всей своей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место разве что в одних ее сколь этак обширно разбросанных по миру колониальных владениях.
Однако Россия - чем она не западноевропейская колония, только и надо было ее весьма вот бескомпромиссно и яростно как бы между делом расчленить на всевозможные самые отдельные ее составляющие части, ну, а затем почему бы и не колонизировать?
И вот он всему тому до чего изумительно яркий пример, изысканный автором посреди слов, сказанных сколь ярым идеалистом из числа наиболее отчаянных декабристов…
Святослав Рыбас, «Похищение генерала Кутепова»:
«Николай Трубецкой, словно
