Гнев Энлиля

жадная женская плоть, с огнем нерастраченного чувства в крови, до конца дней своих осталась одна в
тиши огромной, пустой и темной комнаты.
Перед восходом солнца к святилищу стеклась огромная масса
праздновавшего всю ночь народа. Люди с беспокойством и
опасением ожидали, как воспримет капризный Наннар новую жену,
ибо от этого зависело благорасположение бога к шумерам, его
благодеяния. Прорицатель выпустил из потемок святилища черного, длинногривого барана, выпоенного молоком, священное животное Наннара. Когда баран, немного побегав, весело и довольно заблеял и принялся щипать цветы, люди возрадовались и шумно возликовали.
Убедившись, что бог ублаготворен и сменил гнев на милость,
Шеми вспомнила, что вскоре проснутся дети и их нужно кормить;
и вместе с Пэаби вернулась домой. Мешда с Мебурагеши, оба
пьяные, остались в храме бражничать в мужской компании. Шеми
прилегла после бессонной ночи, но сквозь дрему и какие-то
расплывчатые, призрачные сновидения услышала негромкое,
приглушенное всхлипывание, насторожилась и открыла глаза. В
углу комнаты, лежа на своей циновке и уткнувшись лицом в пол,
горько плакала Пэаби. Шеми придвинулась к дочери, обняла и,
целуя ее мокрые, соленые щеки, обеспокоено попросила:
- Доченька, открой мне свое сердце и расскажи, что произошло,
что тебя так огорчило?
Пэаби, почти ребенок, прильнула к матери.
- Мамочка, - пожаловалась она сквозь слезы, - он совсем не
желает меня замечать! Вчера вечером, при свете факелов, выходя
из дверей святилища он задел меня плечом и не узнал! Ему все
равно: умерла я или еще живу на свете! Другой он увлекся и не
нужна я ему! А раньше, в горах, мне казалось, что он меня хоть немного любит! Душа у меня болит, мамочка, будто что-то туда вонзилось. Мама, мама! Всей мною, несчастной, он владеет!
- Не убивайся так, доченька, он смотрел в другую сторону и не
заметил тебя, а в сердце его, наверное, еще теплится любовь. Ведь душа,
дочь моя, всегда готова верить в то, что пугает. Не печалься пока
и не теряй надежды, возможно, он еще помнит тебя. Уповай на
день завтрашний! Ведь сказано: пока колодец не иссяк, жажда
терпима! Вот что, доченька, пойдем, погадаем на него. Спросим
у милосердной Инанны, какая судьба ожидает твою любовь.
Шеми вынесла из дома медный таз и поставила его на кирпичи
пола дворика, а дочери дала полную чашку воды. Отойдя от таза
на восемь ступней, девушка громко произнесла имя возлюбленного
и выплеснула воду в таз, не пролив ни капли. После этого мать и
дочь принялись рассматривать цвет брызг, стекавших по медным
стенкам и падающих на дно таза, звеня, как колокольчики. Однако
предсказать что-либо определенное не представлялось возможным, так как прозрачных и замутненных брызг оказалось равное количество. Длинные, опущенные книзу ресницы Пэаби вновь сделались влажными, а губы затрепетали.
У Шеми защемило сердце при виде измученного, бледного от
постоянной тоски и сомнений, опавшего лица почти утратившей
надежду дочери. Вяло подкладывая хворост в топку чадящего очага, Пэаби надолго задумалась, держа в руке толстую, суковатую палку. Беззвучно подкравшись сзади к убитой горем дочери, Шеми опрыскала ее холодной водой и произнесла заклинание:
- О очаг, сними с рабы божьей тоску-кручинушку и испепели
ее, чтобы Пэаби не тосковала по Аннипаду.
Девушка вздрогнула, с благодарностью посмотрела на мать и
грустно ей улыбнулась. Шеми, в течение дня наблюдая за дочерью, пришла к убеждению, что если срочно не выгнать страсть из скорбящего сердца, не снять избыточный любовный жар, не
облегчить ее муки, то она вскорости заболеет, ибо в груди у нее ни
на миг не умолкает страдание.
- Доченька, если хочешь, сходим к ведунье, она вернет тебе
любовь Аннипада с помощью колдовства. Я знаю, где живет одна
старая вдова-чародейка. Раньше я сама у нее бывала. Все волшебные зелья, которые порождает земля, ей подвластны! Сейчас полнолуние и вечером можно идти к ней. Отцу, если он сегодня забредет домой, я скажу, что мы идем в гости к жене его двоюродного брата, а ее предупрежу.
- Хорошо, мама, я согласна, - опустив глаза, чуть слышно
вымолвила Пэаби.
Старая ведунья жила на окраине пригорода, в обветшалом,
требующем мужских рук, доме. Когда мать и дочь, нагруженные
двумя кувшинами с маслом, постучались к ней, спустилась ночь,
и небо покрылось серебристым мерцающим ковром. Отогнав и
заперев заливающихся лаем собак, старуха открыла калитку и
вышла к гостям. Шеми что-то пошептала ей в ухо, ведунья кивнула
головой и впустила гостей во двор, освещенный тремя факелами.
При виде развешенных повсюду змей, ящериц и жаб, девушку пробрала дрожь, и холодные капельки пота, как роса, покрыли ее
лоб. Старуха, в черном плаще и черной головной накидке, вынула
факел из поставца и, шмыгая длинным, кривым и крючковатым
носом, как бы принюхиваясь, обошла вокруг Пэаби, с любо-
пытством рассматривая ее со всех сторон.
- Да, ты выросла, девочка. - В недобрых, но умных и живых
глазах чародейки отразился свет пламени. - Созрели и распус-
тились бутоны твоих грудей, заблестели зубки, лоно твое высоко.
Пришло и твое время, о дева, любить и страдать. А сейчас в утробе
твоей, дочка, поселилась тоска, печально сердце твое и голова
поникла. Знай, дитя, и утешься: нет на свете любви без тоски и
обиды. Когда-то и я была красавицей! Немало зла совершено ради
меня! И я грешила, и за это воздалось мне смертью трех мужей
моих. Да, давно это было, но память хранит все до мелочей!
Кстати, дочка, способен ли любить твой замечательный и
необыкновенный избранник? Вложила ли в его сердце пресветлая
Инанна этот дар? Ведь есть на свете травы, не дающие цветов, и
цветы, не дающие плодов! Или, может быть, он ловок в любви,
как козий подпасок? Сейчас посмотрим. Когда я раскину бобы,
ты, дочка, произнесешь его имя. Распусти свои волосы.
Старуха вынула из кармана горсть вареных бобов и швырнула
их к ногам Пэаби. После непродолжительного созерцания расклада,
ведунья воскликнула, повинуясь внушению свыше:
- О! Инанна благоволит твоему избраннику, в его сердце - огонь!
- Старуха вынесла из дома сумку и предложила посетителям
следовать за ней. В пустынной местности, на издавна облю-
бованном ею перекрестке трех дорог, чародейка остановилась,
пошептала заклинания и, вытащив из сумки медную чашу, ударила
в нее медным пестиком три раза, дабы отогнать враждебных
чародейству духов.
Колдунья выкатила с обочины на перекресток плоский камень,
выкопала около него ямку и поставила рядом дымящуюся
курильницу. Обсыпав алтарь чародейства солью, старуха развела
в яме небольшой жертвенный костер, вылила в него масло и бросила
зерна. Затем она заклала на камне черного щенка, принеся его в
жертву богине чародейства, а его кровью помазала лоб, грудь и
живот оробевшей девушки.
- Ты, о Наннар! - вознесла она руки к Луне. - Ты, о мой
покровитель! Ярче, приветней сияй! И ты, о дух молчаливый,
чародейства владычица! - Старуха пала ниц и поцеловала землю.
- К вам я взываю! Будьте мне верной подмогой! Наполните силой
волшебной меня! Вновь привлеките к Пэаби вы Аннипада!
Сердцем его привяжите, прикуйте вы к ней! Ныне ж заклятьем и
жертвой свяжу я его.
Колдунья извлекла из сумки медный кубок и клубок рыжей
овечьей шерсти и, поставив Пэаби на колени у камня, подала ей.
- Девушка, обмотай поплотнее кубок, друга милого привяжи к
себе. - Старуха, творя заклинание, поставила обмотанный кубок
на алтарь и велела Пэаби повернуть его. - Пусть так же повернется
сердце Аннипада к тебе, о прежняя любовь! Трижды я лью молоко
и к Великим взываю: пусть он никогда не свершит возлияния во
имя новой любви! Женщина возле него, девушка ли - пусть
позабудет о них навсегда!
Колдунья возлила молоко на алтарь с трех сторон кубка.
- Раньше всего пусть ячмень загорится! Вот он. - Старуха
пошептала над горстью ячменя, заговорила его и протянула
девушке. - Сыпь же скорее и молви: "Пусть так же сгорит его
безразличье ко мне".
О боги, - воззвала она, - вновь приведите к Пэаби вы сердце
его! - Достав из сумки кусок воска, колдунья быстро слепила из
него человеческое сердце и затем, что-то бормоча, бросила в
огонь.
-О боги! - хрипло воззвала она, - сведите вы Аннипада с Пэаби!
Так же, как воск этот мягкий я здесь растопляю, пусть растает
бесчувствие сердца его. - Чародейка протянула девушке три ветки
кедра и подтолкнула ее, поднявшуюся с колен, к костру.
- Скажи: "Так же, как ветви в огне разгораются с треском и,
вспыхнув, пепла потом не оставят, также пусть в прах его бренное
тело истлеет, если меня он вновь не полюбит!" О боги! Вновь
привлеките к Пэаби любовь ее друга!
В заключение действа старая чародейка мелко распушила кисть
от колчана Аннипада, поданную ей Шеми, смешала с травой
любовного безумия и бросила в жгучее пламя.
- О боги! - вновь возопила чародейка. - Пусть зажжется в нем
безумная страсть к Пэаби! - Сложив атрибуты волшебства в
сумку, старуха сама воссела на алтарь и завыла, как собака по
покойнику: - О Наннар! О Владычица чародейства! Да пребуду я
жертвой для вас! - Вырвав у себя клок волос, старуха бросила
его в огонь. - В грязи душа моя пред вами! Вся кровь моя
принадлежит вам! - Взрезав левую руку острым камнем, колдунья
кровью что-то нарисовала на алтаре.
Мать и дочь, испуганно прижавшись друг к другу и призывая
Нинсихеллу, попятились в темноту, но ведунья вскоре позвала их
обратно.
- Где вы, мои милые? Куда исчезли? Место мокрое, а ребенка
нет! - она басовито засмеялась. - Идите, идите к свету, не бойтесь!
Скажи, дочка, - спросила она Пэаби резким, немного осипшим
голосом. - Ты страдаешь? Ты маешься? У тебя болит печень?
- Да, о всесильная, - пролепетала девушка сквозь вздох,
вырвавшийся из груди.
- Если ты, моя красавица, будешь продолжать томиться и худеть
от огня Инанны, то красота твоя пропадет, ибо, когда дерево сохнет,
листья его опадают. А когда ты, моя прелесть, перестанешь
нравиться мужчинам, вот тогда к тебе и придет настоящее горе.
Ну, скажи, кому нужна гнилая, истлевшая веревка? Что в ней проку?
Поостынь, девушка. Пусть твой любовный жар выпадет холодной
золой. - Колдунья окурила Пэаби серой и смазала ей грудь
охлаждающей шафрановой мазью, творя заклинание.
Шеми поблагодарила чародейку, поцеловала ей руку и они
разошлись в предрассветной мгле в разные стороны. Дома Шеми
с удовольствием обнаружила, что загулявший Мешда все еще не
появлялся.
Целый месяц успокоенная Пэаби жила в радужном пред-
чувствии важных перемен в своей жизни. Но все текло обычным
порядком и не было даже намека на то, что Аннипад ищет ее.
Когда девушка вновь затосковала, ее осенило, что она сама может
пойти в храм Инанны и просить великую богиню о заступничестве
в любви.
В памяти Пэаби отчетливо всплыли нежданно пришедшие к ней ее первые месячные и последовавшее затем первое посещение храма Инанны. Тогда, года два тому назад, ей, внезапно сделавшейся настолько  опасной для всего живого, что пришлось просидеть в одиночестве четыре дня в темной комнате первого этажа северной стороны дома.
Демоническая, таинственная сила, смертоносный яд, который
исходил в то время от нее, мог отравить величайшие источники
жизни - землю и солнце. Да и сама она пострадала бы от
соприкосновения с