стали под-черкивал уверенность его внутреннего состояния. Темный галстук с атласным отливом в мелкую матовую крапинку сообщал особый шарм его владельцу, выделяя из танцующих мужчин, не придающих значения внешним атрибутам своего гардероба. И это опять как-то не вязалось с его детским ростом. Но они казались счастливыми, и еще… была в этой паре гипнотическая притяга-тельность чего-то нерастраченного, как непрерывная, замкнутая линия горизонта, когда обходишь по кругу палубу корабля… На правой руке Кристины, обхватившей шею Горация, переливалось тонкое кольцо, напоминающее по форме то ли лотос, то ли лилию...
Когда музыка стихла, Гораций с обожанием и благодарностью поднял глаза на свою каштаново-лосую избранницу и, поцеловав руку, произнес: «grazie». Кристина огляделась по сторонам и, увидев нас, радостно помахала рукою. Короче, мы уже встретились, как старые приятели. Мужчины вновь отправились в бар, а мы с Кристиной – прогуляться по кораблю и осмотреть все концертные салоны. Неожиданно зазвенел мобильный. Кристина быстро достала трубку. Телефон не отвечал. Видно мы уже далеко заплыли…
Разговор завязался сам собою. Оказывается, Кристина приехала в Израиль из Збаража. Это извес-тие было для меня приятной неожиданностью.
- Мой дед по отцу жил там! – воскликнула я, не в силах подавить ребячливого удивления. Мне было семь лет, когда я с родителями была в этом захудалом городишке Западной Украины.
Неожиданный факт из моей биографии нас-только внутренне расположил ко мне Кристину, что она неожиданно решилась поведать мне о себе, точнее, о своей жизни в Збараже, трогательные приметы которого сами собою ожили и в моей памяти.
5
- Я приехала в Збараж преподавать физкультуру по распределению после Тернопольского педучилища, – начала рассказывать Кристина. – С 1939 года это мес-течко в Западной Украине получило статус города, хотя внешне и по нынешний день это не внесло за-метных изменений в его провинциальные приметы. Ну, разве что два завода появилось – сахарный да тарный, да железнодорожная станция. Все говорили: – Ну, и в дыру же тебя, Христя, отправили.
Думала, может, годик отработаю, откручусь как-нибудь. Вернусь к маме в Тернополь. Да не тут-то было. Директор нашей школы, Аркадий Борисович, историк, был преподавателем от Б-га, требо-вательным и справедливым к ученикам, гибким и внимательным к коллективу, да и просто приятным человеком. Если бы не его необыкновенные челове-ческие качества и умение ладить со всеми, то в Зба-раже, где евреев не иначе, как жидами звали, никогда бы ему не проработать столько на своей должности.
А я, хоть и в областном центре жила, нигде толком не была. Не помню даже, чтобы с классом в какой-нибудь музей нас водили. Только и знала, что дорогу от дома до школы, а потом от дома до педучилища. Единственный раз мы с мамой паро-ходом ездили – за отцом-алиментщиком. Сбежал-таки мой папаша, на Волгу сбежал. Тут мама и решила меня, живую, судье под нос сунуть... Все равно бесполезно оказалось. Ну, присудили ему то, что причитается, так он шабашки скрывал, адреса менял – все по бабам от одной к другой бегал. Зато в ту самую поездку я запомнила Волгу и теплоход, как нечто необыкновенное в жизни… Потом мы с мамой уже никуда не выезжали. Экономила она на всем.
А тут Аркадий Борисович и говорит мне:
- Да как же так жить можно, не зная места, где ты живешь? Человек жив историей мира. Тут же повел меня в крепость, выстроенную в середине 17 века:
- Ну, что ж, Кристиночка, начинаем первый урок истории? Наш город носит старое польское имя. В 1637 году краковский каштелян Юрий Збарасий построил здесь монастырь бернардинцев. С тех самых пор – по имени каштеляна – это место Збаражем и прозвали.
- А кто такие бернардинцы? – спрашиваю.
- Не знаешь – узнаешь. Жизнь – она долгая, если ничего не узнаешь. А бернардинцы – это монахи – те, что придерживались устава Бернарда Клервоского. История ордена уходит в глубь веков. Они существовали во Франции, Италии, Польше, Литве. Еще их называли францисканцами. Среди польского монашества бернардинцы были самыми популяр-ными, потому что их набожность не имела ничего общего с религиозным фанатизмом. Кстати, неко-торые из них были людьми весьма образованными, но они не старались выказывать свою богословскую мудрость на миру. Монахи этого ордена отличались от черного духовенства простотой и веселостью, потому и любили их. Для выискивания средств монастырю они разъезжали в маленькой тележке от поместья к поместью и везде встречали радушный прием. Есть много фильмов, где показывают именно таких монахов, любителей выпить доброго вина и отдать честь угощению своим громадным, перешед-шим в пословицу аппетитом. Во время сытной трапезы монахи сообщали хозяевам все слышанные ими по пути новости, развеселив зевак рассказом и остроумным анекдотом… Получив милостыню в пользу ордена, они следовали дальше. Вот на собранные пожертвования и существовал монастырь.
Кристина рассказывала… А у меня перед глазами, словно из небытия, выплыли полуразрушен-ные стены монастыря, каменные мешки келий, узкие лестницы, по которым мальчишки со двора моего деда легко и обыденно таскали меня, девочку с Волги, по обвалившимся ступеням истории, к которой и по сей день я так и не удосужилась прикоснуться. А еще… прямо у стен монастыря росли мальвы, красные и белые, но больше красных. И один мальчик – тот, что был постарше, сделал мне куколку из мальвы. Семенная коробочка, как маленькая тыковка, была головкой Дюймовочки. Перевернутый юбкой вниз цветок – платьицем. А вместо рук – две спички, воткнутые в зеленый воротничок красного бутона… Дюймовочка получилась забавной и трогательной. К тому же делать ее было столь элементарно, что потом каждый день я сама мастерила таких… Ласкающий ветерок, пролетая по палубе, настойчиво залетал в мои воспоминания, без смущения отвлекая от исторических познаний моей собеседницы.
- Я что-то не так говорю? – вдруг переспросила Кристина, по-видимому, уловив мою рассеянность.
- Продолжайте, мне очень интересно! Просто мне показалась, что я сама сейчас была там…
- Орден и сейчас существует в Иерусалиме. Только здесь бернардинцев называют францисканцами - на европейский манер. С 1342 года, в виду каких-то выдающихся заслуг, папа Иннокентий VI предоставил им исключительное право охраны Гроба Господня и других святых мест в Палестине.
- Вы знали об этом еще в Збараже?
- Конечно. Это я сейчас уже многое забыла, а тогда Аркадий Борисович меня просто заразил историей ордена. Каких только книжек он мне ни давал, чтобы образовывалась… – на минуту она задумалась, слов-но пытаясь различить в дуновении морского ветра католический мотив ордена, – вот еще что, вспом-нила. До сих пор при короновании пап в торжест-венной литургии упоминается о святом Франциске, как он на своих плечах поддерживал падающую лю-теранскую базилику. Так ведь и не упала, стоит.
Но накануне Святой Франциск явился в чудесном сновидении папе Иннокентию III. Он-то и утвердил монашеский орден.
- Ой, Кристина, жаль, что вы христианские экскурсии не водите. Столько увлеченности предметом! Вообще-то репатрианты в Израиле предпочитают помалкивать о христианстве. Все демонстрируют сплошную принадлежность к иудаизму. А уж сколько корней вдруг отыскивается нечаянным образом. Главное, что все доказывается!
- Пожалуй. Но после того, как дочка уехала из Изра-иля, не могла я уже найти покоя. Приняла крещение в Иордане. Хожу в баптистскую общину, что за клубом «Мораша», на улице Невиим находится. Там замечательные люди. Поют религиозные гимны, устраивают экскурсии, в Петру с ними ездила. Мне с ними спокойно. На Украине я вообще о религии не думала. Мама все время работала. Говорила: «В церковь бездельники ходят». В Збараже религии для меня вообще не существовало – была история, которая вошла в меня или я в нее, не знаю…
- А здесь? – неожиданно я уловила во всем ее существе какую-то напряженность.
- А здесь… – после некоторого раздумья ответила она, - история словно перешла в религию, но как-то по-своему. Не то, чтобы я непременно должна бежать в монастырь к бернардинцам. Но я вдруг начала общаться с каким-то своим Богом – таким, к которому я привыкла в своей жизни, по тому, что было в ней дорого.
- Может быть, Вы и правы, – согласилась я по закону диалога, когда не хочется спорить с приятным человеком. Потом наступила несколько затянувшаяся пауза – верный знак того, что пора расходиться. Моя собеседница почувствовала это и ушла, сославшись на недомогание. А я продолжала наблюдать за горизонтом, который казался космической дугою, как на краю усталого света. Вообще и море и небо были словно в каком-то бессмысленном конфликте: слепящее солнце и стальная вода… И как бы ни набирал скорость корабль, он не мог вырваться за округлую линию дуги или хотя бы приблизить ее рубеж. Ничего нельзя было изменить в этой пропорционально обозначенной предначертанности.
6
В помещении казино стрекотали игровые автоматы, за двумя столами играли в «Black Jaсk», другие два стола были отданы королеве азарта - рулетке. Волчок уже вращался. Четные и нечетные, парные и непарные, большие и малые, красные и черные номера, чередуясь, стремительно мелькали по кругу. В этой беспорядочности расположения была своя закономерность, ведомая, наверное, лишь гению Паскаля. Но с 1655 года королева рокового колеса с размеченным от 0 до 36 полем, не перестает принимать ставки на помин души великого Блеза, философски обещая свою благосклонность ловцам суммы чисел на колесе – трем шестеркам удачи.
Любители рулетки – зеваки, игроки с малыми деньгами, а также те, кто делает некрупные ставки, уже собрались, хотя играла одна толстая, преклон-ных лет тетка, которую завсегдатаи сразу окрестили Пиковой дамой. На ней были бриллианты с изумру-дами – серьги, колье, браслет, а пальцы сплошь уни-заны кольцами. Кольцо со звездой Давида при каждом движении вращалось, как волчок рулетки.
- Она – сумасшедшая! Ставит на все клетки подряд! Абсурд, каждый новичок об этом знает, – процедил на иврите наблюдавший за ее игрой и дикими проигрышами подсевший ко мне иранец с закорузлыми пальцами. По его рукам чувствовалось, что труд, которым он занимается, – тяжелый труд, – думаете, что она выигрывает?
- Ну, разве что самую толику…
- Даже это чуть-чуть пожирает процент казино, - со знанием дела выдал иранец.
Пиковая дама пыталась угадать, в какой номер упадет шарик, запущенный крупье. Гораций наблюдал за ее игрой с некоторой иронией, чувствовалось, что эти этапы игры им давно выстраданы. Шарик же вновь вращался. И крупье опять поставил серебряную гирьку на выигрыш. Пиковой даме нынче явно не везло, но даже себе она не хотела признаться, что главное в поединке с рулеткой – просто удача. Старуха была непреклонна в своем подростковом упрямстве.
А в это время на горизонте появились очертания легендарного Родоса. Блик бледной Аттики - мечта меж двух морей. С одной стороны – Средиземное, с другой – Эгейское. Синева морей, слившаяся с синевой неба, синим отсветом осиняла старинную крепость с двухрядной стеною. Едва ступив на булыжную мостовую старого города, мы почувствовали, как чугунные
