Часы пробили пять раз. «Приходи ровно в пять, приходи — я тебя буду ждать», — припомнилось Толику.
Он стоял и почти в упор рассматривал циферблат часов, он уже представлял, как шелохнутся стрелки и тихо двинутся по кругу: сначала большая, потом маленькая. Двинутся, сбивая по пути снежные комья. И пробьют часы шесть, семь, восемь… а затем и двенадцать раз. Наступит полночь, долгожданная полночь — произойдёт самое невероятное, несбыточное, удивительное. Нужно только верить. Несмотря ни на что — верить.
Однако стрелки часов, похоже, замерли навеки. Толик понял, что слишком размечтался: всё в жизни гораздо проще, гораздо обыденнее, чем можно себе вообразить.
44
Какой-то нерасторопный прохожий задел портфелем тележку носильщика — тот, не стесняясь, выматерился, крепко напирая на букву «ё». Люди, находившиеся поблизости, повернулись посмотреть, что же произошло. И Толик повернулся.
На этот раз он не успел рассмотреть ни носильщика, ни того, на кого выругался носильщик, не успел даже вспомнить о достоинствах буквы «ё», утерянных, по мнению Михайло, нашей прессой. Скользнула дрожь по телу, гулким пульсом в голове стали отдаваться удары сердца. Толик как-то весь обмяк от внезапно окутавшего его волнения. И тому была причина: под часами стояла — она. В голубой куртке, в светлой шерстяной шапочке, из-под которой игриво выбивались завитки соломенного цвета волос. Она улыбалась ему — никакого сомнения: именно ему. Её глубокие серые глаза влекли куда-то.
Сознание студента помутилось — и тут началось сказочное действо.
Закружились, всё быстрей и быстрей, здания, перроны, навесы над ними, поезда, фонари, качнулась и уплыла из-под ног земля. Толик почувствовал, что он летит. Выше, выше. Над вокзалом, над городом, над миром.
Трудно сказать, сколько времени всё это продолжалось. Но полёт внезапно оборвался. И Толик оказался в зимнем еловом лесу.
…Затихает метель, осаживая своё веретено, голубеет, а потом синеет небо, разгораются звёзды, из-за пригорка на опушке выкатывается луна, становится всё ярче, ярче. Лунный свет тёплым дыханием разливается по лесу. Отступает холод, волнение сменяется затаённым ожиданием. Что-то должно произойти сейчас. И вот в ослепительно белом наряде, невесомо ступая по тонким нитям звёздных лучей, к Толику с небес сходит она.
Ещё торжественней грянул оркестр. Для Толика. Для этого нескладного очкарика, для невезучего студента-троечника.
Дёрнулась стрелка часов, наконец, стряхнув с себя огромный снежный ком, и он, развеянный ветром на тысячи сверкающих блёсток, со звонким шелестом просыпался на головы зевак.
1995
