оскаленных клыков, чёрная горизонтальная – по прорезям глаз. Перчатки на поясном ремне, кисти рук, – собственно, лишь пальцы из-под манжет видны – мертвенно белые...
Смешной, молодой телёнок, марбл-асс, вздохнул на этого жулана: скучный, мрачный, не такого клинча хотел!
Проходя в веренице людей, Чума обменялся с Отто несколькими фразами. Ради чести шаманийца. Ради памяти док-шамаш посвятил Отто в курс происходящего.
– Наш план провалился. Не вздумай сдурить, проиграй ему сразу. Чем раньше, улетишь, тем лучше. На сей раз с них станется устроить тут потасовку. Если жулан проиграет, то нет, но выиграет – они станут драться. Попомни мои слова, вся эта шушера трусливая прилетела ради последних отборочных партий, на финал не останется.
Как он оказался прав!
Когда они брызгались, разводили, тратили, запах ойл казался совсем другим...
Как бутон не похож на цветущее поле, далёкий раскат грома – на буйство грозы. Как мятный запах в колбе, выставленный на продажу Арома-Лато, вовсе не похож на сладкую мяту высокого неба...
Бывает, позовёшь дракона, а он благоухает так, что сомнений не остаётся, в предыдущее мгновение ещё резвился на верхних лепестках человеческой сферы, где мята слаще сахара и свежей, чем Великое Море самой холодной, ветреной порой между двумя сезонами.
Так и от клинчей, заполонивших зал, ойл доспехов распространил невероятную атмосферу, напоминавшую аромат во флаконе весьма отдалённо. От их ойл – холод в животе. Разноклановые, непроницаемые. Спрессованная лепёшка из «не лущёного зерна», перчёного, кислого лакомства, взрывающегося на языке. Что-то в высшей степени цельное и до крайности ненадёжное, готовое взорваться при любом неверном движении сокрушительно и бесповоротно.
Тишина. Разговоры исключены. Биг-Фазан оказался в первом ряду. Он утрачивал на фоне латных приставку «биг»... Просто Фазан-Карат.
Размышлял этот технарь о подозрении, некой гипотезе, настигшей его, не успевшей оформиться вполне. Размышлял о направлении, куда ему следует двигаться в своих оружейных разработках.
«Зашкаливающее число клинчей... Встреча у Гранд Падре не банальное соревнование за единичный, лакомый ресурс. Смысл «целого флакона ойл» не в количестве капель, а в их единстве...»
Как ему прежде в голову не пришло! Флакон должен быть распределён между клинчами какого-то клана, он предназначался самому клану, его неведомому технарю. Ради какого-то технологического скачка им нужен значительный объём ойл одномоментно. В нормальной жидкой фракции.
Тряпки, пропитанные ойл, оставшиеся от протирки модуляторов, годящиеся протирать латы на тысячелетия вперёд, для их целей явно не подходят.
На клинчей Отто не смотрел, а то и впрямь рука дрогнет! Не фантазировал о ближайшем будущем, выходе в финал и поражении.
«Да, будь, что будет! Обо мне сложат песню, наверное... Ха-ха!.. Или наоборот, будут молчать! Здесь – точно, здесь моё имя слишком гулко прыгает между стен! Я стану майной безобманного поля... Стану паузами в клацанье шариков, когда испрашивают у предшественников удачи. Паузами майн-вайолет, голосом тишины...» Жалко себя... Чуть не прослезился! Рассмеялся.
Он зачем эти глупости думал? Чтоб про белый листок не думать. Хорошо бы под клинчевой удавкой оказаться раньше, чем останется наедине с пустым письмом, перечтёт во второй раз, и убедится, что в первый прочёл правильно.
Лицо его противника, затворника, невыразительное как маска, но и прозрачное, как маска неба, внушило Отто твёрдую решимость честно идти до конца.
«Удивительный, непостижимый затворник Собственного Мира, через четверть часа ты будешь немного огорчён. Но до следующего дня, как бы ни был твой мир далёк, а Белый Дракон игрив, ты окажешься уже за рамой. Обещаю. Не промахнусь».
Одержимые люди, случается, не в состоянии разжать хватку своей концентрации, как хватку руки. Помнят её во сне, помнят наяву.
К примеру, Лайм, говорил со смехом, что Рынок Мелоди предстаёт симфонией тех-то и тех-то запахов. Не ради шлейфов от духов танцовщиц! Лимонные шары, искристые светильники периметра для Лайма пахнут его прозвищем. Светильники-медузы – тающей карамелью, в которой переложили сливочный тон, который топит медузы, заставляет опускаться к земле.
Отто со смехом рассказывал, что когда решал, для начала в уме, выпавшую бочонками лото, комбинацию ароматов, то заснул и начал видеть запахи в форме сталкивающихся марблс. А шарики-то стеклянные! Они отталкивались! Не хотели смешиваться запахи в его утомительном сне! Весь Шафранный Парасоль понимающе рассмеялся, знакомо!
На безобманном поле перед заходом в партию ожидаемые броски представились Отто стилусом. А шарики марблс – белыми чернилами. Слова, швыряемые как стеклянные шарики, белые на белое.
Случается, но редко, что удаётся тайное передать пустым письмом. Стилус особый... Тогда оно не белое, не прощальное письмо! Не последнее из пяти прощаний.
«Может я ему просто дико надоел! Страшно помешал. Наскучил. Да ещё и рука эта отрезанная... Нормальный человек спрятался бы за рамой, пока не отросла, переждал бы, глаза не мозолил! А я... Надоел, опротивел. Но это – временно. Это же не навсегда? Надоел и всего-то. Положит надежда случаю руки на плечи...»
Марблс по безобманному полю скачут к меже. И замирают возле.
Напротив Отто стоял весьма опытный игрок.
При подобных партиях столкновение шариков вообще не обязательно. Довольно своих птенцов выстроить на меже, рассчитывая, что сопернику это не удаться. Или удастся с чуть меньшей точностью, на миллиметр, на микрон. Но если выбить его канарейку своим кукушонком, то, конечно, шансы возрастают.
Их птенцы попарно «делали поцелуйчики». То есть, столкнувшись, откатывались без преимущества.
Чума ухмыльнулся, здорово напоминает стрижиные «чмоки фифы» в пустоту. Даже скорей... – между двумя стрижами, шея к шее, взаимный суицид.
Осталась пара на двоих. Отто пора проигрывать.
Чума медленно перешёл в сторону Отто, намекая: «Лажай, он мой. Я видел его игру, справлюсь...»
Отто бросил кукушонка с подскоком. Канарейка соперника отлетела прочь, а пёстрый шарик Отто попрыгал и остановился практически на меже. С его стороны. Брависсимо! Чисто прямо-таки идеально.
«Зачем?! Круть свою показать?! Нашёл время». Чума и Карат переглянулись. Всё идёт не так.
А Отто очутился внутри грозы, пронизанного Ойл неба. Стоял и слушал, как громыхают аплодисменты нескольких сотен перчаток из камня-стали. В его честь.
Обошли с затворником поле и пожали друг другу руки. Затем – с Чумой.
Без слов обнялись с Пачули. «Как ты меня терпел с моими советами, друг, арома-марблс-бай? Как все вы меня терпите? Забудь всю фигню, что я нёс, запомни меня таким и здесь... Эх, почему ты такого простого слова мне не сказал... – что дороже выгоды, умней компромисса, шикарней Арбы... – возможно, не кривить душой?»
03.18
Обыденность крутых поворотов. Никаких сильных внутренних терзаний, никаких театральных жестов.
Тщательно изображавший особо среди чистых хозяев Арома-Лато напускной цинизм, Отто не рисовался на безобманном поле и доли секунды. Когда подошёл к Чуме и тихо признался, что флакон пуст... «Пуст, такие дела...» Настолько просто и обыденно это прозвучало, что хищник решил: послышалось. Тряхнул головой, рассыпая ещё шире пряди дыбом, дугами стоящих волос. «Ущипните меня...»
– Что? – наклонился он к Отто, к самому уху.
А Отто и голоса особо не понижал... Он же не врать решил, а признаваться. Но потусторонний, потрясённый шёпот Чумы заставил лишь сдержанно кивнуть: именно, пуст.
Чума аккуратно отфланировал к Карату... Всё не по задуманному идёт, вообще всё.
Комодо, гуляющий охотник Южного Рынка, Карат Биг-Фазан умел контролировать лицо... К счастью. Но, не будучи шаманийцем, он не мог дать Чуме требуемого – совета. Тот находился в положении между внезапной переменой обстоятельств с одной стороны и неизменяемостью их с другой, принципиальной: игра шла не за флакон с их стороны, за жизнь и свободу другого шаманийца.
Мема, по каменному лицу Карата прочитав больше других, неуловимо быстро очутилась рядом. Она – шаманийка уважаемая в лунном кругу.
– Я не трус, – сказал неопределённо, а сам подумал о другой галло...
О Женщине в Красном, вернувшей его к жизни, обещавшей забрать эту жизнь, что ещё соблазнительней... О невероятной галло Великого Моря. Вспомнил разом голубятню свою, голубок... О начавшей налаживаться жизни задумался, возможности ещё десять или сто раз пасть в стрижиное «фьюить!..», оборачивая в виртуозном столкновении резаком крыла чьё-то горло, беспрепятственно, до содрогания сладко... Скорость, власть, вольная, мнимая, стрижиная жизнь в каштанах... Алое зарево в Великом Море...
– Наши примочки не действуют, – сказала Мема. – Какой ты игрок сам по себе? Только это сейчас важно.
– Мы вровень.
Мема дёрнула худым, рябым плечом:
– Раз так, не о чем гадать. Два шаманийца вдвое больше, чем один. Пусть рискует чужой.
Чума выдохнул. Мема – авторитет.
Красные, лакированные когти в замок за спиной сцепив, громко и отчётливо, не без труда Чума объявил со своего игрового места:
– Я – пас.
После чего и случилось предсказанное им.
Та часть публики, что надеялась смыться до решающей партии, или, по крайней мере, до окончанья её, зашевелилась с комичной, не украшающей беглецов живостью. Спустя пару минут Гранд Падре имел в своих стенах лишь плотные ряды клинчей, Биг-Буро, прислонившегося к стене, имевшего обзор за счёт выдающегося роста. Словно по высоте и отбирала оставшихся судьба, даже слугу-хозяина Рынка Гранд.
Маленький перед ними Отто. Однорукий, одинокий, за рукавом к поясу притянутым – белое письмо прощания. Отто переложил его за пазуху, к сердцу, а руку просунул в рукав, и стало видно, что регенерация далека до завершения. Что он играл одной левой, не рисуясь, а поневоле, многие клинчи заметили лишь теперь, судя по глухому ропоту.
Жулан предупредительно протянул Отто левую руку. После рукопожатия слуга-хозяин торжественно пронёс безобманные марблс от двери сквозь асфальтово-серые ряды доспехов, скалящихся масок. Игроки вяли птенцов с подноса и разошлись.
Дальнейшее будет непонятно без объяснения некоторых базовых правил игры.
«Партия на стеночку» – выбивание чужих от стены и выстраивание своих птенцов как можно ближе к ней – простейший вариант. Очерёдность бросков соблюдается, если нет полного, точного выстраивания на «меже». Кто поставил туда первого птенца, получает право бросать второго и так далее. Есть и ещё исключительные, победные построения, столь редкие, столь маловероятные, что о них чего и говорить. «Меч», например.
Жулан предоставил право заходящего в партию броска Отто, как повелось издавна.
Отто не был успешен. Помешал ему не страх за своё ближайшее будущее. Помешало другое непредвиденное волнение... Его пальцы думали, что уникальное стекло держат, круче набора цып, которых не приручил, разочка которыми не сыграл.
Нетвёрдо он держал птенцов Гранд Падре, неуверенно. Первый же брошенный, проскакав по звонкому полю, остановился от межи на расстоянии собственного диаметра. Провальный для марбл-асса результат. Против клинчей – фатальный.
После его промаха интерес как бы сразу пропал, не успев
