Я найду кто убил тебя т.1 гл.1-10

ним были хорошими партнёрами, доверяли друг другу.
Следователь, злобно зарычав, увернулся от огня и вновь завыл:
- А, кто теперь будет полным владельцем капитала и нескольких ателье с мастерскими? Не ты лии…? Он тебя уличил в какой-то махинации, и ты его убил…
- Я не убивал! Мне нечего наследовать, это мой бизнес… и… разве это говорит, что именно я убил Севку! – Меня могли подставить зачем-то, или я оказался не в том месте и не в то время…разве так не бывает в жизни? А, Вы, не разобравшись в моём деле, засандалили меня в тюрьму, исковеркали мою жизнь…
- Бывает, но не у тебя… - завыл он снова, - не вы ли поругались три дня назад? Все в офисе слышали, как вы орали друг на дру-га-а… Свидетелей много…
- Ну и что, что орали. Вы бы не заорали, если бы вам на ноги, нечаянно, Севка пролил кипяток, а? Заорали бы, и ещё как заорали! Благим матом бы заорали!                  
- Твоя версия не доказуема. Ты-ы, убийца своего партнёра! Все улики против те-бя… не отве-ер-ти-шься. Закон покарает тебя за совершённое гнусное  пре-ступ-ле-ние…  - опять завыл он.
И вместе с ним вся стая волков, аж шерсть дыбом встала на загривках, завыла:
– Уу-бий-ца-а!   Уу-бий-ца!                            
Ну, как я мог его убедить, что не виновен, что не я убийца, а кто-то другой?
  Я поджёг ветку покрупнее  и опять швырнул в него, и попал. Он, оскалив жёлтые, прокуренные зубы и зарычав, отскочил в сторону.
Вокруг ветки занялось пламя, оно всё увеличивалось и увеличивалось в размерах, разрасталось и набухало, словно тесто на дрожжах. Огонь стал распространяться на весь лес.
Волки, поджав хвосты и огрызаясь, кинулись прочь, а я, окружённый огненным кольцом, сидел на дереве и не знал, что мне делать. Пламя подбиралось всё ближе и ближе. Мне стало так жарко, что кожа на лице и руках начала пузыриться и… картина вдруг странно изменилась.
Я оказался на вершине крутой заснеженной горы, висящим над бездонной пропастью. Мои пальцы судорожно вцепились в края провала, а ноги пытались найти хоть какую-нибудь опору для себя. Было так холодно, что мои пальцы побелели и, казалось, ещё немного, и они не выдержат моего веса, отломятся, и я полечу вниз. Так и случилось. Я с ужасом увидел, как они, сначала один, затем, другой, начали отделяться от кистей и я, с диким воплем полетел вниз, на чуть видневшиеся внизу, острые камни.
Хватаясь за любой выступ одной рукой, я пытался, не остановить, но хотя бы замедлить падение. Обо что-то ударившись, я почувствовал боль во всём теле и тут же понял – моё падение приостановилось. Надолго ли? Как не начать новое падение?!
Боясь сделать хоть одно неосторожное движение, я открыл глаза и  попытался определить, что задержало меня и не дало разбиться об камни? То, что представилось моему взору, повергло меня в шок.
Я находился на полу какой-то полутёмной  избы, но что это за изба и чья она, я не мог вспомнить. Моя память совершенно не хотела воспринимать окружающую меня действительность, а неустойчивый разум подсказывал – нужно подняться с площадки или пола, что более правильно я не мог уразуметь, закутаться во что-нибудь тёплое, иначе я замёрзну на морозе, так и не поднявшись из пропасти.  
И я, помогая себе искалеченной рукой, цепляясь за любой маломальский выступ, из последних сил стал карабкаться вверх. И, всё-таки, я выбрался.                                  
От приложенных усилий моё тело покрылось испариной, а из ран, в местах отмёрзших пальцев, потекла кровь, окрашивая снег в красный цвет. На площадке я нашёл свой мешок, а в нём свою телогрейку и старое ватное одеяло. Закутавшись в них, чуть согревшись, мгновенно уснул.
       Несколько раз я просыпался, меня мучила жажда. Я не понимал,  день сейчас или ночь, и сколько дней прошло после моего подъёма из пропасти. Всё это проходило мимо моего сознания.   Единственное, что мной воспринималось, это безудержная жажда. Я, кажется, вставал и шёл к ведру с водой. Вода, покрытая тонкой коркой льда, была холодной, но утоляла жажду не на долго.
Однажды я не смог напиться. Вода замёрзла. Пришлось перевернуть ведро и несколько раз ударить его об пол. Лёд выпал и разлетелся на мелкие кусочки. Я ползал по полу и, собирая осколки льда, совал и совал их в рот, раня запёкшиеся губы. Было больно, губы начали кровоточить, но я подбирал и подбирал  лёд и жадно глотал его. Когда я подобрал всё до крошки, мне опять неудержимо захотелось спать и я, ползком добравшись до топчана (я уже начал понемногу воспринимать окружающее меня пространство), вновь провалился в сон…

Глава третья
Открыв глаза, я попытался определить, день сейчас или ночь, но не смог. Почему-то маленькое окошко не пропускало света, хотя раньше, когда я впервые нашёл заимку, через него можно было увидеть небольшой участок леса. Было очень холодно. Голова перестала болеть, а пощупав лоб, я понял, температура уменьшилась. Чтобы окончательно не замёрзнуть,  нужно было затопить плиту и я, хоть и с трудом, поднялся с лежака. От слабости голова сразу закружилась, а ноги так задрожали, что пришлось, прежде чем добраться до плиты, подержаться за стол.
Голод и жажда мучили меня. Пришлось взять ведро и пойти за снегом. Открыв дверь (Слава Богу, она открывалась внутрь), я невольно зажмурил глаза. За то время, что я валялся в горячечном бреду, выпало уйма снега, и он блестел в лучах солнца, переливаясь разноцветными искорками, и резал глаза.
Опять я восхитился дальновидностью и житейской мудростью Захарыча. Сделай он дверь открывающейся наружу, и я бы не смог выйти из избушки, снег бы меня замуровал.
Кругом, куда не посмотри, лежал первозданный голубовато-белый снег. Он толстым слоем лёг на землю, на ветви сосен и елей. Его было так много, что под его тяжестью нижние ветви деревьев склонились до самой земли. Деревья стали похожи на белые треугольные свечи. На бездонно-голубом небе ни облачка, только небольшое зимнее солнце радостно посылало свои лучи вниз. Была такая тишина, что я слышал биение собственного сердца в груди.
Изредка, где-то высоко в ветвях, раздавался стрёкот сороки, да вдруг раздавался звук похожий на – «Уф-ф-ш-ш!» Это срывался с сосен и елей снег и с шумом падал вниз.  
Я стоял и наслаждался представшей передо мной изумительнейшей по своей красоте картиной. Проживи я хоть тысячу лет в городе, я бы никогда не увидел ничего подобного.  Мне даже жаль было возвращаться к своим делам, так заворожила меня природа.
Зачерпнув прямо у двери полное ведро снега, я собрался было уже захлопнуть дверь, но не удержался от соблазна и, набрав полные пригоршни пушистого снега, стал осторожно смаковать его. Он был холодным и пах какой-то неповторимой свежестью - в нём, чуть-чуть пробивался запах свежевысушенного сена, запах подснежника и неповторимый запах лёгкого морозца.
Я стоял и смотрел, как оставшиеся снежинки в моих руках медленно таяли и на их месте появлялись капельки воды. Какое это счастье иметь возможность любоваться снегом!        
Часа через полтора в избе стало тепло, и я решил немного привести себя в порядок. Набрав с верхом ещё ведро снега, поставил его на плиту, а сам в это время стал высчитывать, сколько же дней я проболел, но так и не смог точно, да что там точно, вообще никак не смог подсчитать количество дней болезни. Ну,  решил я – «На нет и суда нет!» И ещё я подумал: пока я окончательно не окреп, мне дальше двигаться нет смысла, дальнюю дорогу мой организм не выдержит. Значит…что «Значит» я уже догадался – необходимо позаботиться о пропитании.
Перед моим взором, словно живой, возник Захарыч, мой добрый ангел-хранитель, полюбивший меня как родного сына, только я до сих пор не мог понять – за что, за какие качества?
Он стоял у недостроенного ещё камина и, щурясь от дыма сигареты, смотрел мне в глаза и тихо говорил - Запомни Алексей, с левой стороны печки есть две половицы, подними их и просунь руку под печь. Там, завёрнутая в тряпку и промасленную бумагу, лежит одностволка и запас патронов к ней. - Они у меня хранятся на всякий случай, мало ли, вдруг придётся некоторое время пожить в лесу, вдали от чужих глаз… и, взяв меня за руку, спросил - не забудешь, где схрон?
Что я ему тогда ответил, не помню, но вот сейчас, как никогда, кстати, этот разговор вспомнился мне. Ну, что ж, если, действительно, оно на месте, то я не пропаду…, во всяком случае, надеюсь.

*    *    *
Прошло два дня. Я уже довольно сносно чувствовал себя после болезни, хотя иногда, приступами, голова всё же кружилась. Ружьё я нашёл и патроны тоже, удалил  смазку и протёр ветошью насухо, затем потренировался, как его заряжать и ставить на предохранитель. Хорошая оказалась берданка. По всему было видно, она была в добрых руках.
Попробовал прицелиться и нажал на курок. В избушке громыхнул гром. Господи, я же забыл разрядить ружьё!
Было послеобеденное время, но точно, который час я, конечно, не мог определить, потому что мои часы остановились во время болезни и я выставил их, приблизительно, по солнцу. Но, думаю, было не меньше двух часов после полудня. Поразмышляв, я решил испытать свою охотничью удачу, хотя… какой из меня охотник? Я-то и ружьё никогда в жизни в руках не держал до этого дня.
Лыжами я пробивал себе путь по чуть подмёрзшему на десятиградусном морозе, снегу.    Прошёл уже километра два, но чьих-либо следов не обнаружил. Устал чертовски!        
Впереди меня, в двадцати шагах, раскинула ветви шатром красавица ель, вот я и  решил возле неё передохнуть. Стряхнув снег с пары ветвей, я влез под них, и оказался полностью укрыт от постороннего взгляда.
Прошло минут пятнадцать моего сидения под елью, и вдруг я обратил внимание на прыгающий по снегу, метрах в тридцати от меня, белый комок. Приглядевшись, я признал в нём зайца или кролика… - Откуда я знаю – кролик это был или заяц? Просто догадался, вспомнив школьные уроки биологии. Я же, если честно, зайца или кролика  видел только в ресторане, в качестве второго блюда, и то, не целого, а только его кусочки!
Осторожно, боясь издать малейший шум, снял ружьё и дослал патрон в патронник, затем, также осторожно, вылез из-под ветвей, приложил ружьё к плечу…
Заяц присел на задние лапы и заворожено, как на диковинку стал смотреть на меня, а я смотрел на него, только через прорезь прицела. Возможно, он в это время думал — что за чудо-юдо вылезло из-под ветвей. На волка - совершенно не похож, на лису... тем более. На медведя? Медведь мне не страшен, я от него убегу... и он продолжал сидеть и смотреть на меня.
Почему он не прыгнул в сторону и не убежал при моём появлении, я не знаю, но он сидел и не шевелился, а я прицеливался… долго прицеливался. Время замедлилось, или даже остановилось. Я долгую минуту держал зайца на мушке, а он всю эту минуту смотрел мне в глаза.
Сухо щёлкнул курок берданки… - Но выстрела не последовало! Заяц, в то же мгновение, резво подпрыгнул и, задрав куцехвостый зад, бросился наутёк. Я вновь взвёл курок - и опять, только сухой щелчок -  осечка.                                        
Забыв про лыжи, по колено проваливаясь в свежевыпавший рыхлый снег, на ходу перезаряжая ружьё, я бросился за зайцем в погоню.
Он опять остановился и, словно насмехаясь надо мной,  вытянувшись столбиком, казалось, стал ждать, что же я предприму дальше. Не долго, думая,  я опять прицелился и нажал на курок. Грянул оглушительный выстрел!