замерзло, - ответил он тем же глухим голосом и снова дернул щекой.
Он не улыбнулся, не протянул к ней руки. Как деревянный стоял он в двух шагах от нее, и на застывшем лице его не было никакого выражения.
- Я за тобой! – сказал он так, словно отдал приказ.
Дрожа от холода, Маслова прижалась к нему, тепло от него не веяло, он словно бы застыл в ледяном молчании. И вдруг он исчез, а впереди ее в нескольких шагах, появился не большой темный замок. Двери были распахнуты, и пока она ступала на порог и входила в белоснежный зал, звучал слабый перезвон колокольчиков. Вдоль стен, отбрасывая тени, зажглись свечи.
Маслова стала оглядываться. Двери отворились сами собой, пропуская ее в увешанные роскошными гобеленами комнаты.
Она обнаружила комнату, помеченную ее собственным именем и переполненную разной изящной посудой, которая заставила ее улыбнуться. Огромная люстра, которая вдруг заиграла очаровательную мелодию, перебирая стеклянными подвесками; маленький бассейн и серебряный кувшин, деловито выдыхающий облако пара, большой шкаф, дверцы, которые немедленно открывались, поражая радугой платьев, приветливо зашелестевших, уютная кровать под белым шелковым покрывалом.
Около кровати стоял стол, покрытый серебряными приборами и позолоченными тарелками. Маслова посмотрела внимательнее, и улыбка слетела с ее лица. Стол был накрыт для двоих.
Она вздохнула и принялась окрашивать себя, потом оделась, шелестя шелками, пошла к столу, ожидая увидеть того, кто именно должен придти, может даже отец.
Прошло неопределенное время, Маслова все сидела без движения, не обращая внимания на бокалы с вином. Вдруг из коридора донесся звук – медленные четкие, словно костяные щелчки о пол. Она поднялась, чтобы лицом к лицу встретиться с тем, кто должен был появиться. Дверь распахнулась. Перед ней в проеме стоял громадный сгорбившийся старик. Он был бледный, такой бледный, что лицо его казалось сплетенным из густой паутины; при свете горели его глаза и светились полные губы. Голова его качалась на тонкой шее.
- Кто ты? – спросила она с ужасом и почувствовала мурашки на своем теле.
Он с трудом, шаркая руками створку двери, сгорбившись, ввалился в комнату, принеся с собой отвратительный запах плесени. Бросив быстрый взгляд на старика, на его тяжелую склоненную голову, на сгнившие черные зубы и острые длинные когти на руках, она в ужасе закричала:
- Па – па – а – а!!! Спаси – и – и!..
***
Снег пошел рано утром, когда она еще спала, и снег не разбудил ее. Снегом потушило и занесло костер, ее телогрейку, выпростанные руки, даже лицо и всю голову закрыло снегом, а она все спала, пока не забрезжил серый рассвет. И когда уже, во сне с диким ужасом, раздирающим голосом закричала, тогда она пробудилась, приподнялась в снегу и села.
- Черт знает что?! Приснится же!.. – пробормотала Маслова, возмущаясь.
Она стряхнула снег с шапки и сапогов, и уже готова была в путь. Теперь ее ноги, все ее тело было готово к переходу. Она не стала терять время на еду. Пожевала кусок жареного зайца и надела свой занесенный снегом мешок на спину. Татьяна знала, что еще далеко не
избежала опасности. Спала она долго, и немецкие егеря могли быть уже за спиной достаточно близко, чтобы обнаружить ее следы до того, как их запорошит снегом.
На сопку Маслова подымалась, озабоченная тем, чтобы определиться на местности после ночных движений вслепую. Она повернулась, и увидела усилившийся снегопад, который заносил ее след, как только сходила с него нога.
« Нужно определить, где юг? » – решила она.
Маслова примерно определила по кроне высокой ели и изменила направления, зная, что самое главное она оторвалась от немцев, и спокойно шла по замерзшему ручью, надеясь, что ручей тянется на юг. Путь по ручью был крутой. Тяжесть мешка и винтовка пригибали ее к земле.
Ручей уже расширялся перед впадением в озеро, и она видела по характеру его устья, что весной это полноводный, бурный поток. Хотя это и должно было предостеречь ее, Маслова все-таки продолжала идти прямо по ручью в озеро.
Слишком поздно заметила она полынью на отмели, куда впадала под углом другая замерзшая речка. В то же мгновение она почувствовала, что лед под ней подается. Когда лед треснул, она еще пыталась свернуть, но поняла, что все напрасно: лед раскололся и поглотил ее. С перехваченным криком, с размаха ударилась о закраину и почувствовала, как холодом сжало ей голову. Опускаясь на дно, Маслова поняла, что не выплывет, если не сможет освободиться от груза. Изо всех сил, стараясь достать нож, утопающая барахталась, чувствуя, как ледяная вода схватывает все ее тело, плотно окутывая ее цепенеющим холодом. Достать нож не удавалось, не было времени. Татьяна выпустила из рук винтовку, и это было сейчас единственным спасением. Тут же пробила головой ледяную пленку и шумно выдохнула воздух из легких.
Маслова держалась за лед и соображала, как бы ей выбраться из полыньи. Пожертвовав оружием, она не хотела жертвовать мешком, там находилось запасное белье, портянки, карта с отметками о проделанной работе и главное запасные спички. Медлить было опасно, тяжесть намокшей телогрейки и мешка, тянуло ее под лед. Она тщательно исследовала крепость ледяной кромки, потом повернулась к ней спиной, чтобы мешок лег на лед, и высвободила руки. Отпихнув мешок подальше от полыньи, она расстегнула и скинула телогрейку, тут же налегке выкатилась на лед. Лежа плашмя и осторожно подталкивая перед собой мешок, Татьяна по-пластунски добралась до крепкого льда. Она спешно достала топор с мешка, спички и, бросилась к ближайшим деревьям.
Маслова замерзала, ей казалось, ноги вот-вот хрустнут и отломятся. Все ее тело сотрясала сокрушительная дрожь. Десяти минут было достаточно, чтобы убить человека, и поэтому бежать ей далеко было некогда.
Татьяна мгновенно приглядела среди деревьев наилучшее топливо, старый дуплистый пень, сухой и трухлявый. Прихватила на растопку сухой пихтовый сук, онемевшими руками подтащила его к пню, расколола и расщепила пень и зажгла пихтовый сук спичкой из коробка, который был, обвернут тонкой резиной. Пихта мигом занялась, смола вспыхнула, брызнула во все стороны, и пень сразу охватило пламенем. Татьяна стояла вплотную к огню, срывая с себя всю одежду, и чувствовала, как пламя лижет лицо. Когда обгорел сук, пламя опало, но теперь стал жарко разгораться пень, и она стояла, протянув к нему руки. Одна рука оттаяла, она еще подколола горящий пень, и когда огонь вспыхнул сильнее, Татьяна увидела, что на голове у нее загорелись кончики волос. Она поспешно отступила и повернулась к огню спиной.
Маслова нагнулась и покатила гимнастерку по снегу, чтобы выжать из нее хоть немного влаги, а потом, выпрямившись и стоя голой на снегу, захохотала:
- Вот полюбовался бы сейчас на меня товарищ комиссар! - И добавила, следя за тем, как подымается от огня струйка дыма: - Ох, уж этот комиссар!
Немцы, по всей вероятности, заметят этот дым, и Маслова переживала, что снова потеряно ее главное преимущество. Она не могла торопиться, потому что ей надо было время, чтобы согрелось тело, и высохла одежда.
Пока еще было светло, она нагишом сделала несколько коротких вылазок, чтобы набрать дров и подтащить мешок. На удивление Масловой, вода не прошла внутрь мешка, и там нашлись сухие портянки, сухие были и запасные кальсоны. Она надела их и пошла, рубить лапник для постели.
Татьяна устроилась возле самого огня и с тяжелыми мыслями, то и дело подбрасывала дров в огонь.
« Каким-то злым случаем, Бергман столкнулась с егерями, пыталась уйти, запутать след.
Сколько же времени ее преследовали? Неизвестно… Ясно то, что она ввязалась в перестрелку и погибла. Ее обыскали и в мешке обнаружили карту местности и кое, какие продукты, предназначенные мне. Сразу догадка… связная!.. И тут же немцы, как ищейки кинулись все вокруг рыскать », - размышляла Маслова, и при этом почувствовала
невольный под ложечкой холодок, неприятное ощущение в желудке, смутную до озноба тревогу, будто она в эти минуты очутилась в штабе отряда, перед комиссаром. « Что теперь со мной будет? Какую беду можно ожидать от этого человека? Ведь не поверит, командир – поверит, а этот нет. Но до них нужно еще добраться. Как? Без теплой одежды, без лыж и оружия ».
Этих ворочающих душу вопросов было множество, и не найдя ответа хотя бы на один из них, нельзя было ответить на остальные. Напрасно было ломать голову, теребить душу, пожалуй, ничего тут не придумаешь, придется принимать то, что уготовано судьбой.
Глава одиннадцатая
… Двигались на лыжах, в кромешной тьме по льду реки с финским названием Аннама. Отряд уже несколько дней без отдыха и тепла, пытался оторваться от карателей. Однако немцы все время висели на хвосте, и при любой возможности, не жалея мин, обстреливали их из противопехотных минометов.
Люди в дороге обморозились. Пальцы на руках и ногах распухли, кожа слезла с них, как кожура с вареной картошки. Много было раненых, их тащили на волокушах, некоторых вели, бережно обняв, другие шли сами на лыжах, прижав к груди искалеченные руки, или опирались на лыжные палки. Они стонали на ходу, кричали, плакали, бессильно матерились, бредили и звали маму.
К исходу январской ночи партизаны вступили на лед большого озера, и полетели на несчастные головы с тягучим страшным свистом мины. Лед раскалывался от взрыва, образуя небольшие полыньи, выплескивая воду на лед.
Те, кто успел перейти озеро и залечь в лесу, были в безопасности. Остальные лежали на льду в воде и, замерзая в этом страшном кошмаре, ждали своей участи.
А день наступил ясный и будто бы безмятежный. На тридцати градусном морозе под лучами солнца искрилась изморозь. В мелких кристалликах снежной пыли возникали крошечные радуги. В такой мороз, вся живность спряталась, будто отродясь здесь ее не было. Еще живые, лежащие на льду озера, стремились скорее сделаться мертвыми, чтобы прекратить свои мучения. И уже когда стали сгущаться сумерки, на льду остались лежать только трупы.
Старшина в островерхой буденовке, расстегнул сумку, достал из нее бумагу и стал читать глуховатым голосом: убито и ранено, замерзло, пропало без вести… Начальник штаба сидел рядом с командиром и записывал карандашом цифры, которые называл старшина.
- Семнадцать бойцов остались здесь на льду. Из них половина замерзли, половина положили из миномета, ну и снайперы постарались. Один себя сам укокошил.
- Как это укокошил? – не понял командир.
- Утопился. - Кто? Пойдем, посмотрим.
Они подошли к берегу, к ним подбежал командир взвода с обмороженным носом:
- Это пулеметчик Филимонов, - быстро говорил он. – Я ползал здесь своих проверял, не замерзли, видел. Часа два назад. Он у пулемета лежал, а потом подполз к краю проруби, вон к той, где шапка его. Думаю, что он там забыл? А он, значит, повернулся к нам и закричал: « Братцы, не поминайте лихом! Нет больше мочи терпеть!.. » Ну и головой в прорубь. Я быстрей ползти к нему, да разве успеешь. Его мигом под лед и затянуло, только шапка осталась на воде.
- Замерзал, не выдержал бедняга, - сказал старшина.
-
