Путь к фронту
Глава девятая
Маслова заканчивала чистить нище под большим камнем, от сухих веток, снега, мелких камней и от всякого лесного хлама, решив в этом месте похоронить Любу.
Закончив работу, она вылезла из под камня, стряхнула рукавицы, которые были в снегу, подошла к покойницы. Бергман лежала на спине. Лицо ее стало неузнаваемо, в глазницах скопилось много инея, и чуть приоткрытые глаза не стали видны. Маслова пристально всматривалась в белое застывшее лицо, словно мертвая могла, что-то сказать ей.
- Прости уж ты меня, ничего не поделаешь, лучше место я не смогла найти, возможности нет, - прошептала она, садясь на колени возле тела. - Я вот вдруг вспомнила, как ты меня с болота вытаскивала. Черт меня туда занес! Помню, как мне было страшно тонуть, в этой вонючей жиже. Но ты подруга оказалась рядом… Вот и тебе, думаю было страшно помирать одной, в этой глухомани. Прости меня Люба за все обиды, которые я тебе причинила!.. – прошептала Маслова, роняя по щекам тяжелые слезы.
От ручья поднимались столбы тумана, и ночной мороз становился все ощутимей. Маслова с трудом подтащила одеревеневшее тело к краю ямы, опустила уши на ее шапки, и плотно натянула ей на голову.
- Прощай Любаша! – произнесла она, и тело с глухим стуком укатилось в темноту.
Она заложила могилу камнями, гораздо быстрее, чем доставала их, потом встала на колени рядом с захоронением и, как могла, помолилась за душу погибшей.
Татьяна чувствовала себя опустошенной. Сила, воля, желания жить, бороться утекали в ночную мглу. И только уже в утреннем морозном тумане, она заставил себя вырваться из плена отчаяния. « Я по прежнему здесь, - напомнила она себе. Мне нужно собраться с силами. За мной идут немцы…»
***
Разложив свое скудное имущество в мешок, она начала спускаться вниз по ручью, и уже к полудню нашла переправу через реку Лотта. Татьяна держала направления на юг – к сальным сопкам, в сторону пятидесяти – километрового озера Нотто, которое катило свои холодные воды через реку Тулома, в Кольский залив.
Однако Маслову вдруг осенило, и она решила идти к пограничной заставе; пограничники находились гораздо ближе, чем партизанская база. Определив направления, Маслова повернула на восток, в сторону реки Акким. Но в пути мешали длинные – топкие болота, которые еще недостаточно замерзли, и ей всячески приходилось их обходить. Поэтому, изменив направление, Татьяна сбилась с пути…
Дважды Маслова видела позади себя немцев, но они были далеко и отставали все больше. За ночь их преимущество свелось на нет потому что, с наступлением темноты им, так же как и ей, приходилось останавливаться на отдых. Кроме того, они не могли срезать расстояния, не зная в точности, куда держит направления Маслова, не могли ни угадать, ни рассчитать ее маршрута. Им просто приходилось идти по ее следу.
Она оторвалась от них слишком далеко, и решила рискнуть – поохотится. Ей нужна была хоть малость какая-то пища. Звук выстрелов им не поможет и не подстегнет их.
Маслова застрелила зайца, и вечером под укрытием большой ели, развела костер. Поджарила добычу, съела, сколько могла, а остальное уложила на завтра. Потом растопила немного снега в котелке и вскипятила чай из чаги. Подкрепившись, она была готова к испытанием следующего дня.
А снег все не шел. Масловой казалось, что вся природа против нее.
Поздней ночью, когда зашел месяц, она покинула догорающий костер, и в кромешной мгле, стала выискивать обнаженные места, где бы пропал ее лед, но таких мест Маслова не находила. И самое большое, что она могла сделать – это волочить за собой лапку от ели, чтобы хоть немного сгладить следы. Она пробовала и другие уловки, хотя они отнимали у нее время: например, петлять, а потом тщательно заметать следы метров на тридцать. Она жертвовала на эти уловки драгоценное время, и в своем отчаянном стремлении уйти от погони, хватаясь за любое средство.
В том, на сколько бесполезны ее уловки, Маслова убедилась уже утром, когда, выйдя на открытое болота, сейчас же услышала очередь с автомата и увидела, как две пули уже на излете ударились в огромный камень намного правее ее. Она видела и того высокого немца, который выпустил автоматную очередь.
- Где же вы чертовы тучи?! – закричала она небу.
Небо было серое, но морозное, и мороз весь день крепчал. Она чувствовала это, потому что тело ее было изнуренное, и постоянная испарина охлаждала ее тело, замерзая в белье. Только при долгом движении, она развивала в теле достаточное тепло, но как только останавливалась, ее трясло, знобило, она теряла последние силы. Маслову охватило острое чувство ненависти к морозу, и к окружающей тишине, к снегу, который местами
хватал ее за ноги и предавал врагу. Она ненавидела каждый подьем, который требовал добавочных сил, и каждое топкое болото, которое преграждало ей путь…
***
Маслова зашла на отвесную скалу с пологим склоном в сторону, что прижимается к ее следу, на расстоянии уверенного выстрела. Тут же решила: отсюда можно и свести счеты с егерями; убрать хотя бы одного – того длинного. Он все время идет впереди.
День был ясен, морозен и тих. Уже через двадцать минут Маслова лежала в засаде, устроенной на плоской макушке скалы, в ворохе лапника между каменных глыб. Лежала, уткнувшись в телогрейку, осторожно наблюдая за цепочкой следа, из под отвеса скалы тянувшийся в густоту леса.
Прошло с пол часа ожидания. Выбравшееся на свой дневной предел солнце стало чуток пригревать. И Маслова незаметно задремала, оставаясь в уверенности, что в нужное время чутье и холод разбудит. И оно разбудило. Вернее, она сама почувствовала в себе внезапно обострившее до нервной дрожи напряжение. Посмотрев в даль, Маслова увидела высокого немца с висевшим шмайсером на боку. Всего сотня метров отделяло их, друг от друга. Егерь шел совершенно неслышно а, остановившись, как бы растворялся в сосновом молодняке. За его спиной, между стволов деревьев мелькали серые фигуры остальных.
Егерь подошел к близко стоящей сосне и, прислонившись спиной к стволу, прикурил сигарету. Проглотив несколько дымных затяжек, он постоял, глядя на уходящие вперед следы, и побрел по ним не то лениво, не то осторожно или устало. Побрел, мягко как зверь, наступая след в след.
Маслова взяла немца на мушку, мельком пожалев, что не карабин немецкий в ее руках, из которого можно выстрелить, послав пулю точно по желанию, а всего лишь старая трехлинейка, с большой выработкой ствола. Она все четче видела лицо в фуражке, шинель, ботинки, а через секунды стала различать и более мелкое…
« Да, я так и думала, офицер » – определила она.
Но еще Маслова заметила обмороженный нос, щеки. Офицер был уже в годах: сутулый, худющий, под глазами мешки, редкая рыжая бородка, и сплошь морщины.
- Ну, что сучий потрах, ты ведь искал встречи со мной?! – прошептала она, и тут же громко крикнула: - Это тебе за Любаню!
На траверзе скалы, когда звуки, произнесенные ей, вынесло ветром, немец вздрогнул и неожиданно поднял голову вверх, явно почувствовал опасность. Но было поздно: посадив мушку на его левую грудь, она выстрелила. Офицер завалился на спину в снег, месил воздух руками и сильно хрипел. Его лицо, грудь было обращено к скале, хотелось для надежности послать еще одну пулю, но она не стала стрелять, потому что немец перестал хрипеть, потянулся, вздрогнул и застыл.
Серые фигуры заметались в молодняке и заработали частые стуки автоматов. Пули застучали по каменистой стене скалы. Маслова втянула голову в плечи.
- Заметили суки! Сейчас пристреляют!.. – выругалась она, и поспешно кинулась вниз.
У нее, ориентир был один – идти на восток, и она шла всю ночь с предельной быстротой до тех пор, пока не почувствовала, что блуждает.
- Куда же меня черт загнал, где же Акким? – громко спросила саму себя.
С погоней в горечах она далеко уже отказалась от ночного сна у костра. В лесотундре было пусто, мертво, весь лес был покрыт от мороза толстым слоем инея, и даже вороны не летали в небе в этом глухом, тоскливом месте.
Маслова бы так и шла, не останавливаясь, пока не упала бы, если б не ткнулась на свой свежий, но уже плотно подмерзший след.
- Вот и пришли. « Кружит » сучий потрах! – сказала она про кого-то. И тут же почувствовала, что ей больше не пройти и километра и, свалив свой мешок, стала готовить костер и лежанку, решив, что утром она не сделает ни шагу. Пусть приходят и берут ее; завтра она готова принять все, плен или смерть…
Глава десятая
И уже в царстве сна, что-то невидимое подняло ее от лежанки и с огромной силой понесло ввысь, и только рев воздуха рвался в ее уши, глаза, в ноздри – тугой и жесткий воздушный натиск говорил ей о том, что она не с малой скоростью подымается, а стремительно несется вверх. Быстро уменьшались на глазах размеры леса и застывших озер. И вот она уже прошла сквозь облака, теперь земля ей стала, видится крохотной, похожая на маленький глобус. Тот, невидимый, что поднял ее с земли и понес вихрем ввысь, вдруг неожиданно остановился.
В голубой дымке, Маслова увидела бесконечную колонну людей, они поднимались на гигантский каменный помост. Сквозь дымку она с трудом разглядела на помосте трон, где сидел человек средних лет, с черной бородкой. Он был одет в старенький голубой хитон, голова была прикрыта белой повязкой.
Лишь только он протянул руку толпе, в уши Масловой ударили глухие звуки, слившись единой людской толпой: « Су – су – у – у…» Эти непонятные для Масловой возгласы продлились недолго, через короткое время она услышала четкие, разборчивые слова:
« Сущий на небесах! Да святится имя Твое; да будет воля Твоя »…
Звучали, песнопения, крики, стоны, а потом все смешалось. К ним присоединились люди, одетые в немецкую и финскую военную форму, присоединились дети, старики, женщины, каждый был одет в свой национальный обряд. Тут же появились и русские солдаты, которые были оборванные и раздетые, слепые и искалеченные. Но вдруг неожиданно приплыл густой туман и плотно закрыл все происходящее. Однако через короткое время, туман исчез, и Маслова удивилась произошедшей перемене. Пропал помост, трон, где сидел молодой человек, пропала вся людская толпа. И вместо всего этого, появилась пустыня, без голубой дымки, без зелени и без всякого земного запаха и цвета.
Через некоторое время откуда-то из глубокой темной бездны вышло, что-то человека – подобное. Из темноты, слабо видимый, бесформенный, приближался он тяжелыми шагами, и чем ближе он приближался, тем больше приобретал человеческий вид.
- Отец! – крикнула Маслова. – Это ты?!
Он посмотрел на нее запавшими темными глазами, дернул щекой и произнес, как в пустую бочку:
- Я за тобой…
Маслова в ужасе прошептала:
- Да, нет сомнений! Я тебя узнала папа!..
- Пойдем, - позвал он таким же тоном.
- Мама писала, что ты погиб под Волховом, зимой 42 го.
- Да, там нас много
