тёмно-синим с блёстками ноготком на сооружение, напоминавшее диван, добавила, - присядьте вот там. Когда она покормит ре-бёнка, ей сообщат о вашем приходе, и она выйдет к вам. - Ждите, не волнуйтесь, с ними всё в порядке.
- А, не рано ей выходить из палаты? Может… лучше… мне зайти к ней?
Медсестра мило улыбнулась - Какой вы… заботливый. Мне бы такого мужа! Но тут же приняла строго-неприступный вид - В палаты вход запрещён!
Эрвин прождал почти час и начал нервничать. Он катастрофически опаздывал на работу. Дядя, точно, закатит ему порядочную головомойку. Здесь, обыкновенным – «Простите!» - не отделаешься. Придётся отрабатывать сверхурочно. Когда он совсем уж извёлся от ожидания, дверь открылась, и вышла она. Он её сразу узнал! Он узнал бы её, даже будь здесь тысяча женщин!
Он вскочил с дивана и, держа в руке букет, бросился ей навстречу… а, потом, вдруг за-смущавшись и чувствуя, что катастрофически краснеет, остановился…
Она, по-видимому, тоже сразу узнала его, он это понял по выражению её глаз, и пошла навстречу. Так получилось, что они встретились в центре приёмной, напротив стола дежурной. Краем глаза Эрвин увидел, что строгая, но симпатичная, медсестра, широко раскрыв глаза, наблюдает за ними, и тогда он совсем растерялся.
Не зная, как поступить и что сказать, молча, протянул руку, чтобы пожать её протяну-тую для знакомства, и… впервые услышал её, не прерываемый болью и стонами, чистый, звонкий голос:
- Здравствуйте, я Аня., - первой назвала она себя. А, вас я очень хорошо запомни-ла…
Спохватившись, что ведёт себя не очень вежливо по отношению к даме, Эрвин, чуть заикаясь, представился - а, меня зовут Эрвин… Эрвин Рольф! - Простите мою неловкость я… честно признаться, растерялся… а, увидев на её, ещё несколько бледноватых щеках, две милые ямочки, впал в ужас: Main Got, что я несу! Что я несу!! – чуть не закричал он. Да меня надо четвертовать!
…А, она, казалось, не замечала его состояния и продолжала - я очень вам благодарна за помощь… Эрвин! – и чуть покраснела. Если бы не вы и тот мужчина, я не знаю, что бы со мной было.
И столько благодарности было в её словах и взгляде, что Эрвин постепенно стал при-ходить в себя. Он даже насмелился взглянуть на неё, но опять засмущавшись, быстро отвёл взгляд, а чтобы выйти из неловкого положения, в котором он чувствовал себя, и не стоять столбом, решился предложить ей:
- Пойдёмте, присядем на эту конструкцию, по ошибке названную диваном, и хотел показать на него рукой, но рука была занята позабытым им, букетом.
- Ох, простите! Это вам! – и он, покраснев, сконфуженно подал ей цветы.
- Какой прекрасный букет… Спасибо!
* * *
Он стал приходить к ней каждый день, принося то букет цветов, то коробку конфет. Рассказывал о себе, интересовался её жизнью и, конечно же, интересовался здоровьем её ребёнка. Она не сердилась на него за ежедневные посещения и постепенно их встречи пере-росли в настоящую дружбу.
А её муж, всё не приходил!
Эрвин терзался непониманием, но прямо спросить Аню, почему не приходит муж, стеснялся, да и воспитание не позволяло – как можно лезть в чужую жизнь без разрешения. Если Аня захочет, оправдывал он свою нерешительность, то сама расскажет о своей жизни.
Но была и тайная мысль – пусть всё будет так, как есть сейчас. Он радовался каждой минуте встречи с ней, он наслаждался возможностью заглянуть в её глаза, увидеть милые ямочки на щеках и вообще, он был безмерно счастлив.
И только одна мысль нет-нет, да нарушала это счастье – вдруг появится её муж! Вдруг он появится? Эрвин настолько стал эгоистом, оберегая свою неожиданную любовь, что даже подумывал, пусть её муж умрёт, пусть так случится, что она окажется матерью-одиночкой, но только будет моей!
Её не выписывали почти неделю. Врачи решили подержать её ребёнка некоторое время под наблюдением. В одно из своих посещений, он неожиданно встретился с её родителями, и Аня познакомила их. Потом он встречался с ними ещё пару раз. Они ему понравились, а вот, как восприняли они дружбу своей дочери с ним, Аня не говорила, а он не насмеливался её спросить.
Зато его ежедневные просьбы отпустить на часок-другой с работы, насторожили дядю Вилли и тётю. Эрвин прекрасно это чувствовал и ждал серьёзного разговора. Он ожидал, что дядя, с всегдашней своей напористостью, насядет на него прямо в салоне, но был удивлён безмерно, когда на третий или четвёртый вечер он, вернувшись часов в девять от Ани, застал тётю Эльзу и дядю Вилли сидящими в зале с серьёзным выражением на лицах.
- Эрвин, нам нужно с тобой очень серьёзно поговорить! - начала первой тётя. Твой дядя сказал мне, что ты стал часто, то есть ежедневно, манкировать своими обязанностями в автосалоне. Я и сама стала замечать, что ты, в последнее время, очень изменился. – Не скажешь ли ты, мой мальчик, что произошло в твоей жизни? Ты ведь знаешь, мы тебя любим, как своего сына и нам больно чувствовать, что ты, что-то скрываешь от нас. Твои родители доверили нам заботиться о тебе, так, пожалуйста, не ставь нас в неловкое положение.
Эрвин, не знал, что ответить на обращение к нему, таким достойным людям. Лгать ему не хотелось, а говорить правду… Собственно, какую правду? Он ещё и сам не очень-то разобрался, что с ним происходит. Да, ему очень нравится Аня. Он её безмерно любит. Он и часа не может прожить, чтобы не повидать её, а она? Что думает и чувствует она, потом… где её муж? Он ни разу не пришёл в больницу - во всяком случае, Эрвин ни разу не встретился с ним, хотя приходил к Анне в различное время. Он, что - отец невидимка? Или, Аня – мать-одиночка? Непонятно! А спросить у неё, прямо в лоб, Эрвин считал некорректным действом.
Она, такая нежная и ранимая, и такая… красивая-красивая, что у Эрвина от одного воспоминания о ней, замирало сердце, могла обидеться на него и послать к чёрту и, конечно же, будет, права. Так считал, и так думал Эрвин…
Вот и попробуй всё это объяснить чужим, ну, не совсем конечно чужим, людям, когда и сам ещё ни в чём не разобрался.
Пауза затягивалась. Дядя Вилли даже про трубку свою забыл, и она лишь дымила в его руке, так напряжённо он ожидал ответа от Эрвина. А тётя Эльза, ожидая от него разъяснений, лишь покачивала головой, словно говоря - Ах, Эрвин, Эрвин!
И, он решился. Он всё им рассказал - и, о своих чувствах к Анне, и о самой Анне, во всяком случае, всё, что успел узнать о ней, с её слов, конечно.
В огромной зале повисла тишина, лишь одинокая муха, попавшаяся на липкую ленту, одиноко, с перерывами, зуммерила.
Родственники, услышав его откровения, наверное, переваривали новость, так думал Эрвин, посматривая то на одного, то на другого в ожидании их мнения обо всём, что происходит с ним. И это, действительно, было так. Его родственники, с задумчивым видом, долго молчали.
- Даа… заварил ты кашу, - наконец отреагировал дядя Вилли. Не сразу и разберёшься, - и начал с усилием раскуривать свою, почти потухшую трубочку.
А тётя Эльза, молчала. Долго молчала. Эрвин с тревогой ожидал её слов. В этом доме все важные семейные, и не только семейные, дела решала она. Она была последней инстанцией, третейским судьёй - как она решит, так и должно было быть исполнено. Даже дядя не осмеливался ей перечить, а что уж говорить обо мне, думал Эрвин, обо мне, живущем в их доме на правах родственника и родственника, не очень-то близкого. Что-то она решит? – обеспокоенно думал он…
По-видимому, она, действительно, пришла к какому-то решению. Это было видно по её, устремлённому на Эрвина, оценивающему взгляду. И своим поведением, и внимательным взглядом она, казалось, хотела сказать, что пришло время для серьёзного разговора, и он не ошибся.
Тётя, смотря прямо в глаза Эрвина, заговорила - Эрвин, ты знаешь, нам не безразлична твоя судьба и то, как ты ею распорядишься, окажет влияние и на нас: на меня – твою тётю и на твоего дядю. Поэтому, мальчик мой, выслушай мой совет с должным вниманием и, если тебе он покажется не совсем приемлемым, что ж, мы поймём тебя, и не будем настаивать на следовании ему. Мы дадим тебе возможность решить свою судьбу так, как ты посчитаешь правильным для себя. Но выслушать нас ты должен. Плохого совета мы тебе не дадим, потому как, у нас уже есть кой-какой жизненный опыт.
- Тётя, дядя! Я глубоко вас уважаю и, конечно же, готов выслушать вас. Тем более, что знаю, вы никогда не дадите мне плохого совета. Я в этом не один раз убеждался. Вы же для меня как отец и мать, поверьте мне.
- Спасибо, Эрвин! – отозвалась на его слова тётя и глаза её увлажнились.
- Молодец! – подытожил дядя Вилли, пожимая руку Эрвина. Ты, говоришь и поступаешь, как зрелый муж! Я доволен тобой и горжусь своим племянником.
Совет тёти состоял в том, что Эрвин, должен ближе познакомиться с девушкой, узнать всё о её родных, а также, где же, всё-таки, её муж и, главное, не торопиться, чтобы этим не совершить роковую ошибку. В заключение, тётя, подняв на него любящий взгляд, с нескрываемым волнением произнесла:
- Эрвин, я надеюсь на твой здравый рассудок, и, знаешь, я мечтала, что уж тут скрывать, что ты приведёшь к нам в дом приличную девушку, без ребёнка и из нашей среды, - глаза тёти Эльзы увлажнились, - но Богу видней. Поэтому, раз уж так получилось, что твоя любовь упала на эту загадочную женщину, пусть свершится то, что должно свершиться. И не нам изменять предначертания Всевышнего! Аминь! – и тётя, осенила его крестом.
- Спасибо, тётя! Я никогда не забуду вашего тёплого отношения ко мне, - ответил с глубокой благодарностью Эрвин и поцеловал её в щеку.
На этом «Семейный Совет» в доме тёти Эльзы закончился и все разошлись по своим комнатам.
Глава третья
АНЯ
Она знала, родители любят её и в любом случае, чтобы ни случилось с ней, помогут не только советом, но и делом. Она стала чаще выходить на улицу, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом. Хотя, какой сейчас в Москве воздух. Одно название. Новый год они решили встретить на даче, расположенной почти на берегу речки Сходня, неподалёку от садового участка. Там у них был небольшой деревянный домик из двух комнат и кухни. Аня, сколько себя помнит, у них всегда был этот домик, доставшийся им в наследство от бабушки с дедушкой. И, если родители проводили свой летний отпуск на даче, а это, практически, было всегда, Аня с соседскими ребятишками целыми днями пропадала на берегу безымянной речушки. Сейчас, зимой, там тоже было красиво. Всё вокруг белое и чистое, не то, что в Москве и Аня с радостью согласилась на предложение родителей.
На четвёртый или пятый день после встречи Нового, две тысячи второго года, родители собрались возвращаться в Москву, а Аня решила остаться здесь, пожить ещё немного на природе. Родители сначала отговаривали её, а потом, подумав, согласились, но с условием, что она останется здесь не более, чем на месяц. И ещё попросили: в любом случае звонить им не менее одного раза в неделю.
Аня наслаждалась одиночеством. Вечерами читала книги, смотрела сериалы по телику, а днём бродила по округе до изнеможения. За этот месяц, проведённый на свежем воздухе, она окрепла и даже набрала вес. Её щеки покрылись румянцем и на них появились две пре-миленькие ямочки. Аня, смотря на себя в зеркало, решила, что они, между прочим, очень даже идут ей, придавая её лицу,
